Вот и сейчас Сосискин завел свою песню:
— Даш! Даша! Дарья! Дашка! Куда ты летишь как угорелая? Я устал! Давай отдохнём? Смотри, уже солнышко садится, давай уже искать место для ночлега?
Я со злостью бросила сумки, рывком скинула с плеч рюкзак и выдала речь, которая составила бы честь любому боцману. Скажем прямо, из приличного там были только предлоги. Пес растеряно посмотрел на меня и наивно поинтересовался, что это я так разошлась. Вторая фраза по моему мнению надолго должна была отбить охоту задавать мне дурацкие вопросы, но этот ушастый турист-недоучка невозмутимо фыркнул и заявил, что он так устал, что никакие колбасные изделия не заставят его сделать и шагу. Поняв, что сил у меня терпеть этот скулёж больше нет, я, плюнув, стала собирать ветки для костра. Увидев, что колыхание телесами по направлению к заданной позиции больше на сегодня не предвидится, разрушитель моих нервных клеток тут же вытащил из рюкзака своё персональное койко-место и, расстелив его с помощью носа, нахально завалился спать. Я же, как пчёлка Майя, обустраивала наш ночлег, кипятила воду, готовила макароны с тушёнкой и думала, как ночью буду защищаться от неведомых тварей. Ник мне говорил, что на Светлой территории шанс встретить нечисть мизерный, но не с моим еврейским счастьем надеяться на чудо. Оставив пса сторожить наш временный лагерь и, удивившись, что он даже не испугался остаться один, пошла искать воду на завтра. Сегодня мне не повезло. Проплутав довольно долгое время, никакого водоёма не обнаружила и, увидев, что солнце начинает клониться к закату, пошла назад. Настроение было отвратительное, воды оставалось мало, значит, придется оставаться без вечерних водных процедур. Из леса мы не вышли и, судя по тому, как пёс передвигается, идти нам по нему очень долго. Как говорится, на повестке дня одна херня. Вот с такими грустными мыслями я вернулась назад, и как оказалось во время. Ещё пять минут блужданий и осталась бы без ужина.
-Сосискин, сволочь, ты сожрал почти все макароны! — заорала я, когда увидела что почти полный походный котелок был им съеден.
От моего вопля с деревьев посыпались листья, а этот троглодит даже ухом не повёл.
— Ну и чего ты орёшь? — невозмутимо поинтересовался он. — Вон, возьми кипяточка и взорви бомж-пакет, — кивнул он на торчащую из сумки упаковку лапши 'Дошерак'.
-Скотина ты мерзкая! Это наш НЗ! Что ты будешь жрать, когда кончаться макароны и тушёнка!? — визжала я на весь лес.
— Дойдём до города и купим хавчик, — сыто икнул он в ответ.
-Да, такими темпами мы сдохнем в этом лесу от голода, а коренья и грибы ты жрать у нас не приучен! Ты у нас исключительно мясомолочные продукты потребляешь! — вопила моя обида, и ей вторил бурчащий от голода желудок.
— А кто-то слишком долго прохлаждался на морях, и у него отобрали возможность определять, что тут съедобное, а что нет, — огрызнулся он в ответ.
Не помня себя от злости, я подлетела и выхватила то, что оставалось от ужина.
— Подавись, куском уже испопрекалась! — зло тявкнул пёс и лёг спиной ко мне.
И без того поганое настроение было испорчено окончательно. С трудом впихнув в себя остатки еды, переодевшись в папины старые тренировочные штаны и тельняшку, моя пышущая злобой персона завалилась спать.
Я проснулась среди ночи от того, что почувствовала прикосновение чего-то мокрого и холодного к своей шее. Я испугано завизжала и при свете тлеющих углей увидела дрожащего Сосискина.
— Дашка! Тут кто-то ходит! — заикаясь, прошептал он и прижался ко мне, тихонько поскуливая.
Я прислушалась: в лесу царила тишина, и только деревья шелестели своими кронами.
— Кто тебе тут ходит, паникёр несчастный, так и скажи, что боишься спать один.
— Боюсь, но я только что слышал как тут кто-то ходил.
Я стала вслушиваться... Через пять минут работы локатором, мои барабанные перепонки вынесли вердикт, что ему послышалось, а я обняла его и снова попыталась заснуть. Но сон не шёл, слова Сосискина разбудили во мне страхи перед темнотой и ночным лесом. Он внезапно наполнился шорохами, скрипами, стал чудиться волчий вой и уханье совы. Сердце стало колотиться как бешенное, а по спине пополз холодный пот. Девятым валом накатывал ужас и паника. Мне казалось, что из соседних кустов на меня смотрит как минимум, упырь, а, как максимум, тираннозавр. Тут еще полезли мысли о вампирах, которые усыпляют свои жертвы зовом, об извечных гурманах зомби и прочих любителях человеченки. Надо было срочно взять себя в руки и успокоится, иначе ко мне с визитом придёт товарищ Миокард. Я отстранила от себя испугано вздрогнувшего пса и потянулась к рюкзаку за припасённой, на всякай якай, водкой. Не успела я ее взять в трясущиеся руки, как, вдруг, справа от нас раздался оглушительный треск: с диким воем Сосискин рванул в темноту, а я застыла с бутылкой, перехваченной в руке за горлышко на манер гранаты. Со стороны я, наверное, смотрелась как какой-нибудь революционный матрос, отражающий атаку антантовцев. Для полноты картины не хватало патронташа крест-накрест, бескозырки и ленточки в зубах, но трясущиеся поджилки вместо насвистывания залихватского Яблочка, используя в качестве радиста клацающие зубы, отстукивали: "Проверь на сухость папины штаны". Тельник на груди рвало выпрыгивающее из груди сердце, мозг просчитывал комбинации по тактическому отступлению, ноги резко приготовились стартануть в ту сторону, куда по-спринтерски рванул Сосискин, как, вдруг, на манер Анастасии Волочковой, на поляну выплыл наш знакомый единорог. Второй раз за день с деревьев посыпались листья, а интуиция подсказала, что во всех окрестных деревнях после моего сольного выступления перестанут нестись куры, ну, или кто там у них отвечает за яичницы и омлеты.
Пока я орала, эта рогатая скотина совершено спокойно стояла и смотрела на меня, не делая никаких попыток сбежать, тем самым опровергая все сведения о своей пугливости. Наконец, я иссякла и совершено спокойно брякнула:
— Пить будешь?
Единорог кивнул, а я открыла бутылку, глотнула из горла и в полной прострации плеснула в миску Сосискина грамм пятьдесят и сунула ему под нос. Единорог быстро наклонился и, шумно сопя, вылакал водку.
— Закусить? — деловито предложила, почуявшая запах алкоголя, печень.
— После первой не закусываю, — последовал ответ.
— Повторить? — потёрло ручки компанейство.
— Наливай, — махнул гривой нахлебник.
Я налила: мне ради такого случая и водки не жалко. Что там, подумаешь, единорог жрущий хань, так мелочи какие-то.
— Теперь закусим, — уточнила я после того, как мы с ним тяпнули по второй.
— Не откажусь, — втягивая ноздрями воздух, сообщил нежданный собутыльник.
— Ну, я, пожалуй, курятиной закушу, а тебе сейчас яблоко отроем.
Я полезла в рюкзак за закусью, попутно нашаривая сигареты. С пятой попытки нашлась витаминизированная зажорка, с десятой обнаружились сигареты, а с черти какой я смогла прикурить. Единорог аккуратно взял с моей протянутой ладошки яблоко и деликатно захрустел, а я светским тоном осведомилась, не мешает ли ему дым.
— Ничуть, — успокоил меня этот мерин-недоросток и покосился на бутылку.
— Одну минутку — третьего позову, а то, знаете ли, уважаемый, и так нарушаем традицию: пьём без плавленого сырка, так еще и на двоих. — Сосискин! Вылезай из окопа: третьим будешь! — зычно гаркнула в темноту моя засыпающая осторожность.
— И как только алкаш алкаша находит? Мысли что ли улавливает? — раздалось откуда-то сзади, и к нашему обществу, осторожно ступая, просочился непьющий пес.
— Давайте представимся и выпьем за знакомство, — быстро предложила я. — Дарья.
— Шерри-Матадор, — решил козырнуть Сосискин, но под моим взглядом быстро добавил. — Можете меня называть партийной кличкой Сосискин.
Единорог горделиво тряхнул гривой, окинул нас снисходительным взглядом и представился:
— Первый луч утреней зари, восходящей на небосвод перед Светилом, вечный соперник ветра на просторах, Верховный удостоверитель невинности дев, стоящий на страже нравственности и целомудрия у подножья трона Императора, оплот добродетели и покровитель девственниц в седьмом поколении, воспитывающихся при монастырях, Ведущий серебряного крыла Вечного леса, быстроногий и долгогривый любимец богов Сфэвертаиль.
— Охренеть, — выдал и выпал в кому Сосискин.
Я, молча поддержала его неслабым глотком.
Глава седьмая
Чтобы перезагрузить себе мозги, зависнувшие после прослушивания имени длиною с автобан, я начала кидать ветки в тлеющие угли костра и прикидывать, сколько смогу выделить сырокопченой колбасы, чтобы вывести из прострации Сосискина. Мозги взяли тайм-аут, а память наотрез отказалась записать в подкорку все услышанное. Скосив взгляд на единорога, я увидела, как тот явно наслаждается произведенным фурором. Во мне вскипела кровь бабки по материнской линии, которая всю жизнь проработала на рынке в палатке сельхозкооперации и знала толк в том, как поставить на место гнилую интеллигенцию, посмевшую заикнуться о недовесе и степени испорченности товара.
— Мой дивный друг, только из уважения к вашему редкому виду, и дабы не травмировать моего, бывшего до сего момента воспитанным пса, я предлагаю Вам на выбор с этой минуты откликаться на Сивку-бурку или Серебряное копытце.
— А другие имена есть? — нервно прядя ушами, спросил целкомудренный хранитель монарших поясов верности.
— Есть, но они вряд ли тебе понравятся, велеречивый ты мой, — неспешно кивнула я.
— И все-таки я настаиваю, — стукнул копытом в ответ кошмар Пржевальского.
— Гляди, какой хрен горбатый нарисовался — не сотрешь. Приперся незваный, напугал практически до конфуза в штанах, водку нашу пил и чего-то там еще и настаивает. Да что б ты знал, козел однорогий, настаивают спирт на клюкве, — отмер Сосискин.
Я не привыкла заставлять себя ждать и выдала тираду, по длинне не уступающей его оперативному псевдониму.
— Даже не зная этого языка, предполагаю, что это ругательство, и поэтому отказываюсь откликаться на него, — гордо вскинул гриву Верховный мустанг местных прерий.
— Тогда только Сивка, даже без бурки, за детские капризы право именоваться Серебряным копытцем Вы утеряли, — царственно изрекла моя стервозность.
— Но, как же так... я же у трона..., — запинаясь как водитель Запорожца, въехавший в зад Лексусу, оправдывается перед хозяином пострадавшей тачки, начал лепетать коник.
Примерно также бубнил и корчил жалостливые рожи один товарищ в налоговой инспекции, куда я раз заглянула по просьбе главного бухгалтера из свой конторы. Продавец фиалок специально к восьмому марта открыл на тот момент единственную палатку с цветами в новостройках, а потом представил декларацию, согласно которой ему еще и государство должно было приплатить за хлопоты. Так что меня этим сиротским блеяньем не пронять, зря Сивка из копыт выпрыгивает.
— Больше не налью, — сказала, как отрезала и демонстративно стала убирать бутылку в рюкзак.
Решив помочь мне окончательно деморализовать копытного, голос подал Сосискин:
— Кстати, я тут интересуюсь, как ты девственность то у девиц невинных проверял, копытом на ощупь или как? — И мерзко заржал.
Мне стало жалко коняшку. Как показала практика, выдержать нас вдвоем, с обретшим способность говорить Сосикиным, не удавалось еще никому. Глядя как единорог обижено на нас смотрит, я, вздохнув, вытянула назад водку, чтобы процесс адаптации к новому имени прошел наименее безболезненно.
Мир и покой были восстановлены, и мне до жути захотелось узнать, что он тут делает, вместо того чтобы отираться возле высокопоставленных девственниц.
— Скажи мне Сивка, а что это ты один да еще ночью по лесу шастаешь, не боишься, что кто-нибудь откусит твое главное достоинство?
Глаза единорога стали размером с колесо от МАЗа. Такие глаза я видела всего один раз в жизни. Они были у моего папы, когда он все дни отпуска в Египте методично осушал мини-бар, а по выписке из отеля ему принесли счет. Мдя, видимо местный электорат еще не был готов к моим откровениям, и я кинулась его разубеждать:
— Да не то, о чем ты подумал, я рог имела в виду. Что ты там ножками то засучил, ты никак подумал, что я интересуюсь твоим фамильным Фаберже?
Через пару минут он перестал хватать ртом воздух и с налетом печали произнес:
— А меня из табуна наш вожак выгнал.
— О как, политический эмигрант, он же неблагонадежный элемент значитсо, — делано посочувствовал пес.
— За что выперли соплеменники, монашек пугал аль с девицами бесчинствовал? Ты не стесняйся мы тут все свои, — в свою очередь поинтересовалась я.
Сивка отрицательно махнул в ответ гривой. Как следовало из его запутанного повествования, этот ночной сомелье пострадал за любовь. Если до этого табун снисходительно смотрел на то, как он отказывался просыпаться на заре и носится по росе, закрывал до поры до времени глаза на его выбраки в виде местного матерка в присутствие монарха, заминал перед духовенством его нежелание являться перед окнами монастырей в строго отведенные дни, то его любовь к русалке стала последней каплей.
— Дельфин русалку отлюбил глубокой трепетной любовью, — коверкая текст и безбожно фальшивя попытался спеть пес, но я его сурово одернула:
— Кто бы говорил, а кто три недели в том году грыз обувь по соседской сербернарше? Послушай Сивка, а разве у вас тут нет предубеждений против межрасовых браков?
— Нет, Дариа, — отрицательно отозвался он. — Дело совершено в другом.
— Стой, — замахала я руками как лопастями винта, — дай отгадаю. У вас с ней разные места обитания да детишек не могло быть, а вашим родителям хотелось до аллергии и диатеза обкормить сладостями рогато-хвостатых внуков?
— Место обитания тут не причем, да и потом, ты что думаешь русалки беременеют от того, что об их хвост святой дух потрется? — Огорошил меня Сивка.
— А разве они не икру откладывают, и у тебя что-то я плавников не заметил, — некстати влез настырный пес.
— Русалка на берегу может принять любой образ, — просветил нас любитель нетрадиционной любви. И продолжил:
— Она мне изменила с оборотнем, а он забыл выпить специальный отвар, и через положенное время эта упырица родила. Я, как благородный, хотел прикрыть ее позор, но мой папа не оценил попыток и сказал: дураков надо учить. А я, как жеребенок безрогий, хотел у себя на крупе попросить художника нарисовать ее портрет, — Сивка горестно вздохнул и нацелился пролить слезы по поруганной любви.
— А как же теперь эта гнида речная наказанная, что с ней сделали? — Решил не дать впасть в пучину отчаянья Сосискин.
— Ничего, после скандала в двух семействах ее выдали замуж за оборотня, и у их сына вторая ипостась не волк, и не русалка, а волк с рыбьим хвостом. Да и пошла она в троллью задницу коряга водоплавающая, — подвел итог мелодраме Сивка.
На Сосискина этот бразильский сериал не произвел никакого впечатления.
— Слышь, Дашка, — весело затявкал он мне на ухо, — я теперь понял, почему у него один рог.
— Ну и почему? — заинтересовался мой скептицизм, свято не верящий что в голову Сосискина могут прийти хоть какие-то умные мысли.
