И стали они...-1: Как спасти царевну

— А-а-а-а!!! Наконец-то!!! Это я знаю!!! Это сержант умруна своего бьет! Ну, старикан, держись — купаться будем!

И, не вступая более в переговоры, Матрена нырнула.

— Ох-х-х-х!!!..

— Тьф-фу-у-у-у!..

— Ах, ты!!!..

Все трое вынырнули из обжигающе-холодной осенней воды и заотфыркивались.

— Я... плавать... не... умею... — прохрипел царевич, пытаясь опереться о воду, чтобы приподняться над поверхностью.

— И я... тоже... — поддержал его чародей, хватая воздух ртом целыми кусками и отчаянно колотя одной рукой по воде. Мешка своего он из второй руки не выпускал даже сейчас.

— Ну, так на ноги встаньте, — посоветовал им Зимарь. — Здесь, кажись, мелко.

— Да?

Даже не сапог — коленка Иванушки тут же, как в подтверждение слов старика, наткнулась на каменистое дно, порвав штанину и посадив синяк.

— Ай!.. Уй!.. Точно, — нашел дно и Агафон. — Вот гадская утка — что на нее напало! Что ж это ты так промахнулся-то, дед, а? Что ты ей такое загадал, что даже она догадалась?

— Что-то про умрунов? — наморщил лоб под облепившими его ледяными волосами Иван.

— Да про каких умрунов, что вы городите, сынки? — возмутился дед. — Про колокол я загадал — "Живой мертвого бьет, мертвый во всю голову ревет". Колокол это. Какие еще умруны, что это вообще такое, я вас спрашиваю?

— Не знаешь? — Агафона передернуло — то ли от холода, то ли от воспоминаний. — Счастливый ты человек, дед Зимарь. — За это незнание и искупаться не жалко.

На карачках потерпевшие уткокрушение вылезли на берег и, упав в изнеможении, оглянулись на реку.

Куда-то далеко, в море-окиян, уплывал короб Иванушки вместе со всеми их скудными припасами и единственным одеялом. А на самой середине реки покачивалась на волнах и, время от времени хлопая себя по бокам, заливисто, басом хохотала уткоженщина Матрена.

— У-у, водоплавающее! — бессильно погрозил ей кулаком волшебник, отвернулся, и прямо перед своим носом увидел острие вил.

Скорее старших, чем средних лет человек со взъерошенными волосами, с аккуратно подстриженной бородкой, но без усов закатал рукава белого балахона, поправил белый островерхий колпак, снова съехавший на глаза и склонился над странной многоэтажной конструкцией из связанных вместе, одно над другим, увеличительных стекол, которую держал над неглубокой плошкой с белыми капельками на дне молодой человек, как две те же самые капли похожий на него.

— Нич-чего не видно. Подвинь, пожалуйста, номер пять к номеру шесть на треть миллиметра.

Молодой человек быстро повиновался.

— Хм... Еще хуже... Попробуй сдвинуть номер восемь к номеру девять на столько же.

Лупы были сдвинуты.

Человек молча и сосредоточенно вглядывался в них несколько минут то правым, то левым глазам поочередно. Потом попробовал смотреть обеими, но тут же сдался.

— Нич-чего не видно, — снова пробормотал он и повернулся к своему ассистенту:

— Включи, Геннадий, свет, пожалуйста.

Геннадий положил лупы на стол, взял с полки две палочки из двух разных металлов с длинными проволочками, ведущими к пузатому круглому стеклянному шару в деревянной тарелке, и опустил их в крынку, источавшую тонкий удушливый запах кислого молока.

В шаре вспыхнуло нечто и осталось гореть ровным желтоватым светом.

— Спасибо. Так получше, — рассеяно кивнул человек в белом балахоне и снова наклонился над этажеркой из луп, усердно подставленных ему Геннадием, который по возрасту мог бы быть просто Геной.

Подобрав на ощупь левой рукой со стола пузырек, правой рукой человек выловил из металлической лоханки рядом тонкий острый металлический инструмент и принялся тыкать им в капельки, высунув от усилия и напряжения язык.

От этого важного занятия его не смог отвлечь даже извиняющеся-почтительный стук в дверь.

— Не мешайте! — строго отозвался вместо него Геннадий, и посетители, приняв, очевидно, эти слова как приглашение к действию, со скрипом отворили дверь.

— Не вели казнить, вели слово молвить! — гаркнул с порога затянутый в самодельную кольчугу, как окорок в авоське, бородатый мужик.

Человек в балахоне вздрогнул от неожиданности, поддел инструментом плошку, и та, пользуясь случаем, радостно взмыла в воздух, налетела на книжный шкаф, забрызгав своим содержимым несколько томов, приземлилась на перегонный куб, перебив стеклянный змеевик

и, с чувством выполненного долга, разбилась о пол.

— Ах, чтоб тебя!.. Ну, что там еще случилось, Тит Силыч? — оглянулся он недовольный, что его отвлекли, и перевязанные бечевкой очки в толстой черепаховой оправе сползли на кончик носа.

— Засланцев поймали. Смотлите сами, боялин.

И огромный комодообразный мужик с вилами наизготовку сделал шаг в сторону, пошарил рукой у себя за спиной и втащил в избу связанного по рукам и ногам Иванушку. Вслед за ним двое помощников Тита Силыча, похожих на него как два (или три?) комода втолкнули аналогично перемотанных веревками, словно решившие наконец окуклиться гусеницы, Агафона и деда Зимаря.

— Что, трое?

— Тлое, боялин. На этот лаз по леке подоблались, только хотели плосочиться, а тут мы тут как тут с лебятушками. У нас не забалуешь, — довольно ухмыльнулся Тит Силыч и беззлобно ткнул кулаком в бок Ивана. — Поздоловайся с боялином.

— Здравствуйте, — смог, наконец, оторваться от восхищенно-озадаченного разглядывания обстановки комнаты Иванушка.

А поразглядывать тут было что.

Иван никогда не был в мастерской волшебника, но в его представлении она всегда выглядела именно так: полки, от пола до стены уставленные сосудами самой невероятной и причудливой формы, заполненными разноцветными, попеременно то булькающими, то дымящими, то меняющими свой цвет разноцветными жидкостями; таинственные предметы, наводящие на мысль то ли о кабинете знахаря, то ли о камере пыток; огромные, как камни фундамента городской стены Лукоморска, потертые фолианты с потускневшими от времени золотыми обрезами; непонятные схемы и диаграммы на пергаментах, развешанные на окнах (потому что про стены см. выше), и черная школьная доска, прислоненная к одной из полок, исписанная загадочными знаками и формулами — вечной жизни и любви, не иначе.

Единственное, что никак не вписывалось в его представления о кабинете мага-алхимика, были клетки.

Клетки с курами.

— Меня зовут Иван, я брат царя Лукоморья Василия. А это — мои спутники. Агафон и дедушка Зимарь.

— Очень приятно, — человек близоруко улыбнулся и шагнул к Иванушке с протянутой рукой. — Евгений Парадоксов. Сабрумайский ученый. А это мой сын Геннадий, ассистент. Добро пожаловать.

Иван в ответ виновато покривился и кивнул на свои веревки.

— Тит Силыч, развяжите их, пожалуйста. Они не засланцы. То есть, не шпионы, — Парадоксов на секунду замер и несколько смущенно замигал. — Вы ведь это имели ввиду?

Начальник охраны — без сомнения, приблизительно так называлась должность монументального Тита Силыча, неодобрительно, безмолвно излучая "конечно-вам-виднее-что-делать-боярин-но-я-бы-ни-за-что-их-не-развязал", покачал головой и потянул за свободный конец веревки.

Узел ослаб, и веревка кольцами спала с царевича.

Он перешагнул ее и с благоговением и опаской протянул руку хозяину.

— Приятно познакомиться, — почтительно склонил он голову. — Значит, это не сказки, и ученые на самом деле бывают? Вот уж не думал, что своими глазами увижу самого настоящего ученого! Я всегда считал, что если ученые и существуют на самом деле, то они должны жить где-нибудь в глуши, вдали от людей и их праздных любопытствующих глаз, в больших белых квадратных замках...

— Я тоже так считаю. И насчет белых квадратных замков — идея интересная, спасибо, — согласился с ним хозяин и перешел к следующему гостю.

— Евгений. Парадоксов, — протянул он руку деду Зимарю.

— Ох, и охраннички у тебя, сынок, шибко суровые, — затряс обеими руками поданную руку старик. — Видать, есть от кого, да? Правду говорят, сердитого проклянут, а смирного живьем проглонут.

— Правда ваша, дедушка, наука — суровое ремесло, — покачал головой ученый и шагнул к Агафону.

— Евгений Парадок...

Специалист по волшебным наукам демонстративно спрятал только что освобожденную руку за спину.

— Я с шарлатанами и жуликами за руки не здороваюсь, — высокомерно объявил он.

— Ах, ты, засланец! — накинулся на него с кулаками Тит Силыч.

— Он не шпион! — бросился приятелю на помощь Иванушка.

— Пли чем тут шпион! — не унимался начальник охраны, так и норовя отвесить ушедшему в глухую оборону чародею оплеуху.

— Таких, как ты, в средние века на кострах сжигали! — выкрикивал волшебник откуда-то с пола, из-под поднятых в защиту рук. — Чтоб голову народу не морочили!

На защиту чести и достоинства отца бросился сын.

— Ах ты колдун! Ведьмак!

— Крамольники!!!

— Шептун полоумный!

— Вивисекторы! — изобрел новое обвинение Агафон.

— Палазит! Я же говолил!.. — заново вскипел праведным гневом главный секьюрити деревни.

— Чернокнижник!!!..

— Гена, Тит Силыч, оставьте его! Хоть он и мракобес, но мы должны уважать чужое мнение! — метался вокруг потасовки хозяин.

— От мракобеса слышу!

— Ну можно, я ему хоть по уху съезжу!..

— Невежды! Материалисты! Палачи лягушек!..

— Тогда мы подвергнем его остракизму!

— Ага, в челюсть слева!

— Тит Силыч! Геннадий! Стыдитесь! Это наши гости!

— Ну, вам виднее, боялин, — раскрасневшийся от борьбы и немного обиженный, что ему не удалось приложить нахальному визитеру, Тит Силыч перестал пытаться нанести ему средние или хотя бы легкие телесные повреждения. Вместо этого он наклонился, выудил его за шкирку из темного угла в сенях, куда тот благоразумно забился, юрко проскользнув между двумя другими мужиками, и поставил на ноги.

Двое других стражей обхватили раскипятившегося Геннадия и переставили его к окну.

— Вы, я понимаю, имеете что-то против служителей науки? — не пытаясь более подать Агафону руки, Парадоксов-старший с интересом заглянул ему в слегка помятое лицо.

— Наука может быть только одна, она же — единственно верная, — презрительно фыркнул тот. — И это — не ваша. Спекуляция на легковерии недалеких — вот чем вы занимаетесь, вместо того, чтобы познавать мир и тайны механизма его работы! Фокусами! Прес-ти-ди-жи-та-торст-вом!

— Агафон, — с упреком вмешался Иванушка. — Мы, между прочим, пользуемся гостеприимством нашего уважаемого хозяина, а ты...

— Ах, гостеприимство!.. — хлопнул ученый себя по белому колпаку. — Что же это я! Вы же устали с дороги, вымокли, проголодались, а я тут рассуждаю о высоких материях! Пойдемте ужинать со мною, дорогие гости! И ты, волхв, не отставай...

— Сам чернокнижник!..

— ...А после ужина я покажу вам, над чем я работаю — дело многих поколений моих предков. И не откажу себе в удовольствии скрестить мечи дискуссии с этим... идеалистом.

— Не дождусь!

— В салай бы его запереть лучше, боялин...

— Сам засланец!

— А нельзя ли сначала баньку истопить? — лукаво поглядывая на Иванушку, вышел с предложением дед Зимарь.

— Так ведь только что топили — сегодня ж суббота! — подсказал один из помощников Тита Силыча.

— Тогда не откажи, хозяин, погреться, — попросил дед. — Может, твоя наука и поощряет в холодной воде купаться, ай все равно холодно. Так ведь и простыть недолго.

— Простыть — это термин наших оппонентов — чародеев, — живо возразил Парадоксов-старший и не удержался от возможности прочитать просветительскую лекцию темным народным массам. — Они считают, что дисфункция организма при переохлаждении этим самым холодом и вызывается. Естественно, они, как и все представители их ремесла, пошли по пути наименьшего сопротивления и ухватились за первую же гипотезу, очевидно лежащую на поверхности. На самом же деле наша кровь, как все тела и вещества, при охлаждении уменьшается в объеме, и на все органы ее не хватает. В результате олигогематоснабжения начинается сбой некоторых, самых уязвимых...

— Шарлатанство! — не вынесла душа чародея даже перед угрозой фофана от Тита Силыча вместо научного аргумента. — Наглая профанация! Любой мало-мальски здравомыслящий человек понимает, чтО на самом деле происходит! Любому ребенку известно, что в теле человека в коконе тепла циркулирует жизненная сила! И что при охлаждении тела возникает пробой кокона, и она начинает вытекать! Чем ниже температура, чем дольше охлаждение и больше охлаждаемая площадь, тем быстрее и с более непоправимыми последствиями это происходит! Это формула Гинрича! Элементарщина! Вы же все видели обморожения — они на поверхности! При чем тут органы, объясните мне!

— Объясняю! Для особо сообразительных! — ринулся в контратаку Парадоксов-младший, вырвавшийся, наконец, из захвата двух адъютантов начальника охраны.

— Гена, Гена, — перехватил его отец. — Твоя активная научная позиция делает тебе честь, но давай, все дебаты оставим на потом! Наши гости замерзли и проголодались!

— Но папа, я не могу оставить...

— Попытайся, — ласково взял его за руку отец. — Все разговоры — потом. А пока, Никодим, проводи, пожалуйста, гостей в баню, да все, что надо, принеси!

— Будет сделано, боярин!

— А наш кудесник не захочет, наверное, — не удержался Гена. — Палочкой волшебной помашет — и чистый, и теплый.

— Неадекватность вашей аргументации эксгибиционирует неконгруэнтность ваших предпосылок! — высокомерно вздернув нос и выпятив нижнюю губу, гордо отозвался Агафон перед тем, как выйти во двор.

Парадоксову-младшему осталось только молча кипеть и строить планы мщения.

После бани, переодевшись во все чистое, сухое и соответствующее времени года, путники отправились на ужин.

Улучив момент и убедившись, что Агафона и Гену разделяют двадцать метров и две стены и локального конфликта на научно-волшебной почве пока не предвидится, Иванушка отвел в сторону Парадоксова-старшего и спросил, не узнает ли тот их старичка. На удивленный взгляд и покачивание головой он объяснил, что старичок этот, вообще-то, не их, а приблудный, про себя ничего не помнящий, что нашли они его в лесу на той стороне (обстоятельства, сопутствующие находке, он предпочел замолчать), и заодно прямо спросил, не разрешит ли хозяин оставить его у них жить, поскольку в дальней опасной дороге ему совсем не место. Разрешение было без раздумий дано, о чем Зимарю тут же и сообщили. Тот пожал плечами, покряхтел, посетовал, что если бы был лет на -сят моложе, то так легко от него отделаться им бы не удалось, и согласился.

Потом боярин извинился еще пару раз за свою ретивую охрану, сославшись, что времена в Сабрумайском княжестве после того, как Великий князь со княгинюшкой и княжичем и старым князем во время шторма утонули на этой самой реке, возвращаясь с охоты, начались смутные. Все князья передрались-перегрызлись друг с другом, власть деля, никто всех соперников осилить не может, а жизнь соседям испортить — хлебом не корми, как выражается Тит Силыч. Так что, ухо востро держать приходится все время, не обессудьте...

Гости понимающе развели руками и не обессудели.