F20.Балансировать на грани

   Девочки охают, рисуя в головах ясно какие сцены. Заметно, что они сгорают от любопытства услышать детали. Недоступное, странное и необычное всегда притягивает. А Олег к тому же очень симпатичный шизофреник, никто не может не согласиться с этим. Его опасность, непредсказуемость притягивают, возможно, и меня тоже, но, разумеется, хочется верить, что я испытываю к нему более глубокие чувства.

   Несмотря на все старания, после очередного девичника я снова возвращаюсь домой в паршивом настроении. Мне говорили о неизбежности рецидива, о прошлом Олега, о его нестабильности. О том, что у него никогда не будет нормальной работы, карьеры, он всегда останется просто шизиком. На всю жизнь. Говорили, что нельзя рожать от него, потому что пораженный ген передается по наследству. Меня спрашивали, понимаю ли я, зачем пошла на такие отношения. Чего я от них жду? Как долго планирую их продолжать? А что потом? Выгнать его на улицу? Что будет, когда мне захочется нормальной семьи, детей?

   Кстати о нормальной семье. Ну, почти о нормальной. Сергей продолжает приглашать на свидания. Я благодарна судьбе, что в тот раз по пути в гостиницу мы попали в аварию. Во время ужина он говорил о карьере, о его помощи мне. О возможностях, которые передо мной могут вдруг открыться с помощью влиятельного покровителя. Боже, я повела себя как настоящая проститутка! Непонятно, что тогда на меня нашло, почему показалось, что обязательно надо переспать со своим боссом. Сергей непременно хотел, чтобы это "что-то" нашло снова.

   Однажды он даже предложил родить от него ребенка. Не прямым текстом, конечно, этот опытный в общении с людьми... вернее, с клиентами мужчина завел разговор издалека. Начал убеждать, хоть я и не спорила, что счастье наше в детях, ведь ничто не сравнится ощущениями, подаренными материнством, в его случае — отцовством. Жаловался, что мечтает о сыне, хотя его жена, родив десять лет назад ему чудесную дочурку, наотрез отказалась продолжать размножаться. А потом он вдруг сказал про биологические часы, которые тикают, как бы мы ни пытались молодиться. К счастью, на этом наш разговор прервал телефонный звонок, и я поспешила скорее убраться из кабинета. Услышала вслед: "Аля, я не шучу. Подумай".

* * *

ГЛАВА 12.1. Олег

Как-то раз я спросил у Али, хотела бы она, чтобы я был обычным человеком, а не шизофреником. Она ответила, что вполне достаточно того, что я буду оставаться каким, какой есть.

   Потратив несколько дней на обдумывание ее ответа, я прихожу к выводу, что она меня оставит, если мне станет хуже. А как иначе можно истолковать ее слова?

   Жить становится легче, когда всё хоть каплю значимое для тебя уже потеряно.

   Терять вообще очень больно, поэтому, когда в моей жизни не осталось ничего, чем я дорожил, я принял решение самостоятельно взяться за собственное лечение. Несмотря на то, что мой диплом давно сожжен, некоторые знания в голове до сих пор живы. Когда после перевода в новую клинику мне значительно снизили дозу лекарств, и я начал потихоньку соображать, очень медленно и мучительно пришел к мысли, что раньше собирался лечить людей, страдающих недугом, от которого сейчас мучаюсь сам. Моя непоколебимая уверенность, что я смогу помочь пациентам с психическими расстройствами оказалась столь сильной, что умудрилась выжить, несмотря на всю дрянь, которой меня пичкали.

   Еще учась в университете, читая профлитературу, общаясь с моим ментором, пусть земля будет ему пухом, профессором Кирилловым, я пришел к четкому пониманию: шизофрения — это не заболевание, или, точнее, шизофрении не существует. Большинство лжеврачей, едва взглянув на пациента, ставят крест на его жизни, накачивая психотропами, постепенно разрушающими центральную нервную систему, превращая в безвольное растение, лишая возможности жить нормальной жизнью. Хотя, кто из людей мечтает жить "нормально"? За годы своей жизни я понял следующее: абсолютно все, и больные, и здоровые мечтают стать счастливыми. Не нормальными, а счастливыми!

   Когда я вышел из больницы, единственной моей целью было снова научиться искренне улыбаться.

* * *

   Сегодня мы впервые пришли в гости к ее друзьям. Признаюсь, с первой секунды почувствовал себя не в своей тарелке. У меня не получилось с первого раза запомнить имена чужих людей, поэтому я ни к кому никак не обращаюсь. Хожу за Алей по пятам, изредка выходя покурить, слушаю ее разговоры с незнакомым мне людьми, совершенно не понимая, над чем они смеются.

   В психбольнице я стал крайне мнительным, если кто-то где-то шутил, мне казалось, что надо мной. Не так. Я был на сто процентов уверен, что надо мной. Единственное, чего удалось достичь в борьбе с этим недугом, — я перестал обижаться, принимая насмешки как неизбежное.

   Теперь же, каждый раз, когда все начинают смеяться, я внимательно смотрю на лицо Али, пытаясь понять, о чем она думает. Аля не станет смеяться надо мной. А раз ей весело, значит, все в порядке. Как и везде, куда мы приходим с Алей и где знают про мою проблему, мужчины с недоверием поглядывают на то, как я обнимаю эту девушку, как она прижимается ко мне. Они не понимают, почему такая красотка, как Алечка, тратит на меня время.

   До меня у нее были только успешные, состоятельные мужчины. Избранные.

   — Олег, а ты не мог бы подробнее рассказать о своей болезни? — обращается ко мне одна из девушек. Она невысокого роста, что компенсируется огромными каблуками, на которых ее ноги кажутся еще более кривыми, чем есть на самом деле. Блондинка с голубыми глазами и неправильным прикусом, портящим все впечатление о девушке, как только та открывает рот. Я хочу посоветовать ей обратиться к Катькиному мужу, ортодонту, но вовремя закрываю рот. Судя по тону, кажется, она со мной кокетничает.

   — Шизофрения — это не болезнь, — отвечаю. — В большинстве случаев, это другой взгляд на мир, который чужд сначала родителям, потом психиатру, после чего последний начинает превращать пациента в больного человека.

   — То есть ты считаешь, что психиатрия — это зло?

   — Далеко не всегда, но часто. Психиатрия — это искусство, абсолютно не логическая профессия. Чтобы помочь пациенту, врачу в первую очередь необходимо его понять, а для этого нужно прочувствовать проблему, поставить себя на место этого человека, пустить внутрь переживания пациента, и лишь потом оценить насколько неадекватным является его поведение. Такое вполне возможно, но это, разумеется, большой духовный труд. Намного проще выписать психотропы, чтобы тот не выкаблучивался и не отвлекал на себя внимание, да и дело закрыто.

   — А как же голоса? Галлюцинации?

   — Все относительно. Например, что есть депрессия? Допустим, у человека кто-то умер, бросила девушка, выгнали с работы — каждый реагирует по-своему. Кто-то плюнет и пойдет дальше, у кого-то пропадет сон, аппетит, могут появиться приступы агрессии и раздражительности. Замечая, что с человеком не все в порядке, близкие тащат несчастного к врачу, тот, не вникая в его жизнь, подмахивает назначение и диагноз — получаем больного.

   — Ну, это депрессия. А что насчет шизофрении? — настойчиво возвращает к интересующей его теме один из мужчин. Как оказалось, вокруг нас собралась целая куча народа, все с интересом слушают, что я вещаю.

   — Я тебя уверяю, — говорю, — менее двадцати процентов пациентов психбольниц действительно нуждаются в лечении. Остальным поломали жизни наши чудо-доктора. Допустим, меня сейчас лечит мой бывший сокурсник. Я прекрасно знаю, на что способен этот "врач", каждый раз прихожу в ужас от лекарств, которые он мне прописывает.

   Чувствую, как кто-то меня обнимает. Моя Аля. Пришла меня защищать, как обычно делает, когда я нахожусь в большой компании.

   — А ты слышишь голоса? — кто-то спрашивает.

   — Слышал, — отвечаю, — сейчас нет.

   — Это началось после смерти твоей жены?

   — Это началось после того, как меня посадили на транквилизаторы и некоторые другие психотропные препараты, — улыбаюсь, чувствуя округлости моей девочки.

   — А что шептали голоса?

   — Это была моя покойная жена, — говорю, — звала меня на помощь. Я даже видел ее, видел, как она тянет ко мне руки.

   Чувствую, что Аля прижимается очень сильно. Жалеет меня. Глажу ее по распущенным восхитительным волосам.

   — Я бы утопился, — шепчет кто-то из друзей Али.

   — Я решил отравиться, — зачем-то добавляю, хотя ко мне не обращались с вопросом. Кажется, я делаю успехи в общении, начинаю самостоятельно поддерживать разговор с незнакомыми людьми.

   Щекотливую тему никто продолжать не хочет, мужчины и женщины пораженно смотрят на Алю, не понимая, почему она проводит время со мной. Я тоже не понимаю.

   Домой едем молча.

   — Я все испортил? — спрашиваю, когда она, надев спортивные штаны, разминается перед йогой.

   — Нет, с чего ты взял? Ты отвечал на вопросы, — не смотрит на меня. Спрашиваю, почему.

   — Олег, у меня сердце сжимается. Мне до безумия жаль тебя. Что может быть страшнее, чем пережить смерть любимой женщины? А потом еще слышать ее голос.

   — Я солгал. Я не слышал ее голос. Просто после такого ответа обычно любопытные прекращают спрашивать.

   — Ты солгал? — пораженно смотрит на меня.

   — Конечно. Мои галлюцинации были результатом приема слишком большой дозы нейролептиков в сочетании с успокоительными. Обычный бред, воплощение переваренной мозгом полученной за прошедшее время информации. Примерно то, что может присниться.

   — Все равно это ужасно. Представляю, как ты любил ее, раз решил отравиться.

   — Это тоже не совсем правда. Конечно, я любил свою бывшую жену, по крайней мере, хочется сейчас так думать. Я не помню, что чувствовал. Родители уговорили показаться врачам после смерти Алины. В то время гремело расследование, шли непрерывные допросы, обвинения. В общем, они практически насильно притащили меня к психиатру. Отец не верил в мою профессию, да и сейчас не верит, но ему было намного легче думать, что у меня поехала крыша, чем то, что я допустил столь ужасную ошибку при расчете дозировки лекарства. Я был расстроен, сильно переживал... кажется. "Доктор" с первого взгляда нашел у меня психоз, положил в палату. Не успел я прийти в себя, как начали колоть лошадиные дозы психотропов. Я пытался отказываться, так как понимал, что они делают и какой будет результат, но меня никто не слушал, а сопротивляться сил не было. Иногда меня привязывали к кровати. Через два месяца выпустили. Тут я допустил ошибку, сразу бросил принимать лекарства. Мне хотелось, чтобы эта дрянь скорее из меня вышла и... началась ломка. Сильнейшие отходняки. Депрессия. Я неделями не выходил из дома, не желал никого видеть. Кричал, разбивал мебель. Плохо соображал. В то время я совсем не помнил об Алине, меня волновало другое. Казалось, что кто-то следит за мной, близкие сговорились с целью сплавить меня в психбольницу. Что меня все ненавидят. Я сражался с невидимыми, несуществующими врагами, пока не проиграл. Сдался.

Понимаю, что поступаю эгоистично, но продолжаю говорить:

   — Сожрал львиную дозу лекарств, запил все водкой и отключился. Когда меня откачали и вернули в психбольницу, опять начали колоть дрянь. Опасаясь, что я вновь попытаюсь навредить себе, дозу увеличили. Я находился словно в коматозе, ничего не видел, не слышал, не замечал. Помню только, было очень страшно. Непонятно от чего. Я шугался любой тени, не говоря уже о людях. Был уверен, что против меня ведется заговор вселенского масштаба. Безумно хотелось убежать, спастись от этого ужаса и боли, которую, как тогда казалось, все хотели причинить мне. Как только отпускали домой, я искал способ сбежать на тот свет, пока меня окончательно не заперли в психбольнице, — говорю очень спокойно, без каких-либо эмоций. Я анализирую свое прошлое, собираю в кучу факты, которые и вываливаю на девушку. Наверное, мне давно хотелось поделиться, раз я произнес столько слов.

   Аля смотрит на меня, хлопая ресницами, поджимает губы.

   — Кажется, я стал говорить слишком много, — смущаюсь. — Прости меня.

   — Олег, дорогой, что ты несешь! — Садится ко мне на колени, обнимает. — Сейчас все позади, ты на свободе. Ты же больше не хочешь сбежать на тот свет? Не боишься?

   Отрицательно качаю головой.

   — Практически нет. Мне крупно повезло, что больницу, в которой меня держали, закрыли, и меня пришлось перевести в другую. Там я попал к настоящему врачу, который быстро распознал во мне зомби, напичканного всякой гадостью, чтобы не доставлял санитарам проблем. Он урезал дозу нейролептиков, и я постепенно в течение пары месяцев пришел в себя. Начал думать, разговаривать. Еще через три меня посчитали готовым к выписке.

   — Но ты сказал, что сейчас наблюдаешься у плохого доктора.

   — Да. К тому ездить далеко, к сожалению. Но ничего, я теперь в состоянии следить за тем, что мне прописывают, контролировать дозировку.

   — Голоса больше не слышишь?

   Опять качаю головой.

   — Мой теперешний "доктор" ставит диагноз "вялотекущая шизофрения", другими словами, это шизофрения без симптомов. То есть болезнь, которой нет, — пожимаю плечами. — Ты бы доверяла такому врачу?

   — Я совсем ничего в этом не понимаю. Но очень хочу, чтобы ты выздоровел.

   — Не знаю, что значит выздороветь. Все, что со мной случилось, наложило отпечаток на характер, поменяло отношение к жизни. Сейчас я смотрю на мир как будто со стороны, наблюдаю за собой, тобой. Делаю выводы, которые ты каждый вечер читаешь в блокнотах, надеюсь, они тебя не пугают. Не думаю, что смогу когда-нибудь стать тем, кем был до психбольницы. Да я уже и не помню, каким был.

   — Чего тогда ты хочешь от жизни?

   — Покоя. И возможности испытывать эмоции. Понимаешь, нейролептики глушат абсолютно все всплески: горе, радость, любовь. А мне нравится испытывать что-либо.

   — Олег, можно я буду всегда с тобой?

   — Ты можешь быть со мной столько, сколько тебе хочется, помнишь? Мы живем по твоим правилам, — легко целую кончик ее носа, потом губы. Что-то во мне очень возбуждает Алю, и я склонен думать, что это не моя ущербность. По крайней мере, она всегда относится ко мне как к здоровому мужчине, особенно во время секса.

ЧАСТЬ II

{Спасение шизофреников — дело рук самих шизофреников?

(взято с форума в утвердительном варианте) }

ГЛАВА 12.2. Олег

Приторную сладость взбитых сливок я по-прежнему не чувствую, впрочем, как и вкус шоколадной глазури, но хрустящие грецкие орехи в торте, кусочек которого в данный момент пережевываю, не могут не доставлять удовольствие.

В помещении душно, несмотря на работу кондиционера в приемной, который, к сожалению нельзя включить мощнее, так как Нина боится простудиться. Впереди у нее отпуск в Турции, к которому девушка усиленно готовилась в течение последних двух месяцев, а именно: сидела на строжайшей диете, ходила в фитнес клуб, где занималась с, как она выразилась, "умопомрачительным мужиком", как я понял, — с тренером. Не сказал бы, что заметна какая-нибудь разница между ее предыдущим внешним видом и теперешним, но девушка с такой мольбой смотрела в глаза, спрашивая моего мнения, что пришлось солгать, назвав ее "секси-красоткой", что она сразу же передала Але, в результате чего этим же вечером я получил втык дома. Это, кстати, был первый раз, когда я подумал, что Аля меня ревнует.