Женщина приблизилась к Кайлу вплотную, на миг замерла, а потом взяла звезду под локоть:
— Не возражаешь, если на сегодня твоей дамой сердца стану я?
— Не возражаю.
КРАСАВЕЦ. ЧТО НИ ГОВОРИ, НИ ОДИН МУЖИК С НИМ СРАВНИТЬСЯ НЕ СМОЖЕТ.
Кайл усмехнулся. Как бы он ни относился к нейрохирургу Сеченову, благодаря именно его стараниям он имеет возможности, которые делают его исключительность еще значительнее. Благодаря имплантатам в своем теле он не только обладал отличной памятью, но и мог читать мысли других людей и практически не старел. По крайней мере он так и не нашел отличий между собственными фотографиями прошлого месяца и пятилетней давности.
АХ, КАКИЕ МУСКУЛЫ... ДА, НАВЕРНЯКА НЕ ИМПЛАНТ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, В ЕГО ТЕЛЕ НЕТ СТАНДАРТНОГО НАБОРА, ИНАЧЕ ОН ПОХОДИЛ БЫ НЕ НА АНТИЧНУЮ СТАТУЮ, А НА ГИПЕРТРОФИРОВАННОГО ПОЖИРАТЕЛЯ СТЕРОИДОВ.
Кайл привел даму на танцплощадку и кивнул дирижеру. Оркестр моментально сменил темп, сад заполнила тягучая мелодия блюза.
— Потанцуем?
Не дожидаясь ответа, левой рукой Кайл обхватил партнершу за талию и рывком прижал к себе.
Анастасия улыбалась, и звезде не нужно было читать ее мысли, чтобы понять, о чем она думает.
— Ты такой...
— Я знаю.
Блюз успокаивал и одновременно настраивал на романтическое настроение.
— Что дарят звездам? — спросила женщина, приникнув к уху Кайла.
— Все то, что никогда не пригодится, но является знаком престижа и богатства.
— Например?
— Бриллиантовые запонки. Получаю их третий год подряд, но не ношу. Еще вазы эпохи Мин, серебряные горшки, салфетницы от Тиффани, которые стоят как подержанный Кадиллак, а однажды мне подарили мертвого мексиканского тушкана в золоченой клетке.
Журналистка смотрела заинтересованно.
— Враги?
— Нет. Он просто сдох, пока я добрался до его коробки. От голода, надо полагать.
Анастасия засмеялась.
ОБЯЗАТЕЛЬНО ИСПОЛЬЗУЮ ЭТО В СТАТЬЕ. И НАЗОВУ "ЗВЕЗДЫ НЕ ПОДАРКИ — ЗВЕЗДНЫЕ ПОДАРКИ". ТРУДНО ЖЕ ТЕБЕ УГОДИТЬ.
Кайл едва заметно нахмурился. Теперь его рука держала журналистку за талию не нежно, а крепко и властно.
— Может, покажешь свои подарки?
— Ну, — Кайл замялся, словно раздумывая, — если ты обещаешь не писать об этом в своем журнале...
— Обещаю.
ДА УЖ КОНЕЧНО. ЖАЛЬ, СФОТОГРАФИРОВАТЬ НЕ УДАСТСЯ.
— Тогда тебе придется уйти. Я не хочу, чтобы об этом узнал еще какой-нибудь журналист. Мне ни к чему новые сплетни. Уйди так, чтобы все видели, а потом приходи к восточным воротам. Я отведу тебя в самую шикарную комнату, которую ты никогда не забудешь.
* * *
Проводив Анастасию до ворот, Кайл вернулся к гостям и произнес несколько тостов за здоровье, долголетие и богатство собравшихся, станцевал танец с незнакомой длинноногой брюнеткой в зеленом, побродил между гостей и исчез.
Он был в ярости. Эта сучка оказалась не такой уж дурнушкой с плохим вкусом, как звезда подумал, когда увидел ее в первый раз. Зато его вывод о ней, как о подлой, жаждущей скандала журналистке, оказался верным. Если бы не "читатель", сидела бы сейчас эта дамочка в гостиной и распаковывала подарки вместе с лопухом-Кайлом, а он смотрел бы ей в рот и думал о том, как затащить в постель. После того, как своим зорким взглядом Анастасия отметила бы все могущие пригодиться для дутой статьи детали, они занялись бы любовью, а на следующий день у суперзвезды все было бы не супер — глупые статейки, как бы глупо это ни звучало, портили Кайлу настроение.
— Ну подожди, ты мне за все ответишь.
В спальне мужчина сменил официальный костюм на джинсы и футболку, положил в карман большой шелковый цветастый платок и бросил под язык подушечку "Орбит". Теперь он готов к встрече.
Восточные ворота служили запасным выходом и открывались только изнутри, реагируя на отпечаток пальца владельца поместья, управляющего и самого Голицына. Проникнуть через них в поместье иным путем не представлялось возможным. Несмотря на это, из почти параноидальных соображений безопасности Борис Игнатьевич установил видеокамеру и напротив этих редко открывающихся дверей. Запись начиналась автоматически, как только поступал сигнал от сработавшего датчика движения.
Камера располагалась на ветке старого вяза. Садовники тщательно следили за камерами, срезая закрывающие обзор листья и ветки.
Чтобы добраться до камеры, оставаясь незамеченным, Кайл подошел к дереву с противоположной стороны. Он попадет в объектив других видеокамер, но главное — отключить эту.
Подпрыгнув, звезда схватился за сук, легко подтянулся, перекинул ногу через ветку и взобрался на дерево. Прикрепить к объективу зеленый лист вяза при помощи жвачки не составило труда. Больше восточные ворота никто не видел.
— Кайл, ты там? — донесся из-за двери негромкий женский голос.
Звезда спрыгнул с дерева, приложил к сканеру большой палец правой руки, и ворота открылась.
Журналистка выглядела смущенной, словно девочка на первом свидании, однако мысли ее были мыслями развратной стервы.
Кайл сгреб Анастасию в объятья и принялся истово целовать. Журналистка не растерялась, обхватила ногами бедра мужчины и обвила руками шею.
— А как же подарки? — спросила она, тяжело дыша.
— Позже.
Не переставая целовать теплую, гладкую, пахнущую лавандой женскую кожу, Кайл вытащил из кармана платок.
— Это еще зачем?
— Сюрприз.
Мужчина поставил Анастасию на землю и завязал ей глаза, однако платок сложил таким образом, чтобы свободный угол нижнюю часть лица журналистки. Камеры не должны запечатлеть Стасюк. Пусть будет просто женщина. Одна из многих. Совсем не обязательно журналистка.
Снова подхватив Настю на руки, Кайл понес свою добычу в оранжерею. Там, среди цветов было его убежище.
ЧЕМ ЗДЕСЬ ВОНЯЕТ? НЕУЖЕЛИ МНЕ ПРИДЕТСЯ ЗАНИМАТЬСЯ СЕКСОМ, ЛЕЖА НА КУЧЕ УДОБРЕНИЙ?
Анастасия сорвала с лица платок.
— А ты еще не поняла, сладенькая?
Кайл практически бросил женщину на мягкую землю между рядов орхидей, опустился рядом на колени и грубо рванул ее белое платье. Тонкая материя затрещала.
— Что ты делаешь?!
Анастасия попыталась оттолкнуть мужчину. Звезда с легкостью погасил пыл ее движений, навалившись всем телом.
— Кричи громче, сладенькая, авось услышат. Если кто-то нечаянно забредет в этот угол сада, утомленный вечеринкой и халявной выпивкой.
— Отпусти! Ты делаешь мне больно!
Женщина извивалась, но Кайл держал крепко. Одной рукой он зажимал горло журналистки, другой срывал с нее остатки одежды.
— Мы поиграем с тобой в игру. Ты притворишься плохой девочкой, а я буду твоим строгим папочкой.
Мужчина не сдерживал себя, он целовал все, до чего мог дотянуться, не отпуская шею Анастасии, вторая его рука потянулась к джинсам.
— Отпусти! — журналистка не могла кричать, она могла только хрипеть, прилагая все силы, чтобы через сдавливаемое горло проходило хоть немного воздуха. — На помощь!
— Лучше не дергайся, сладенькая, иначе папочка сделает тебе больно.
— Не трогай меня, подонок!
— Вот ты как заговорила!
Перед глазами Кайла потемнело. Ненависть, смешавшись с возбуждением, захлестнула мужчину, и он практически не контролировал себя. В его голове молоточки выстукивали только одну фразу: ты за все поплатишься.
Спустив джинсы и трусы, Кайл блаженно вдохнул — ему нравилось ощущение власти. Он упивался им, оттягивая момент, когда перейдет к активным действиям.
— Отпусти! — прохрипела Настя и попыталась лягнуть звезду.
В ответ мужчина только улыбнулся и навалился на женщину.
— Помогите! Кто-нибудь!
Ритмика движений не успокаивала, напротив, с каждой секундой Кайл злился все больше и больше.
ПОДОНОК. ВСЕ НАПИШУ, ВО ВСЕХ ПОДРОБНОСТЯХ. БОЖЕ! МНЕ БОЛЬНО! В КРАСКАХ. И КАРЬЕРЕ ТВОЕЙ КОНЕЦ. АЙ! ООООХ!
Кайл читал мысли Анастасии и злился еще больше. Он не сумел кончить, отстранился, щурясь и морщась от ненависти и отвращения.
— Какая же ты дрянь.
— Помогите! — журналистка воспользовалась тем, что ее горло освободилась, и закричала. Крик получился негромким, но может, ей повезет?
— Заткнись! — Кайл размахнулся и ударил женщину по лицу. — Заткнись!
Рука окрасилась красным — удар получился слишком сильным, напомаженные губы стали еще ярче от хлынувшей крови.
Анастасия завизжала, и Кайл поспешно зажал ее рот ладонью. Он давил изо всех сил, чтобы ни один звук не вылетел из поганого рта, ни одно порочащее его слово. Второй рукой он давил на шею. Долго, яростно, от души, словно каждая толика силы по капле выдавливала из его мозга демона — жуткое чудовище, способное только разрушать. И убивать.
Журналистка сопротивлялась достаточно долго, но и ее силы иссякли, спустя три или четыре минуты она перестала дышать.
Кайл вытер руки о белую материю платья, отчего к ладоням прилипли блестки. Кое-как отряхнувшись, звезда оделся и поднялся. Посмотрел сверху вниз на распростертое возле ног тело и плюнул.
— Ненавижу вас: подлых, двуличных, задирающих подол лишь бы получить свой кусок пирога.
Он едва сдержался, чтобы не пнуть тело, хотя ему до жути хотелось, чтобы женщина еще дышала, чтобы избить ее до смерти, чтобы причинить как можно больше боли, подпитываясь ее черными мыслями и собственными демонами.
Увы, сучка уже была мертва. Кайлу ничего не оставалось, как покинуть оранжерею, но прежде чем выйти, он нажал на браслете связи код Голицына:
— Борис Игнатьевич, у меня тут снова ЧП. Приберитесь, пожалуйста.
* * *
Голицын ненавидел подобные вызовы. Он был начальником службы безопасности, и главной его обязанностью являлась именно охрана звезды, а не уборка отходов его бурной жизнедеятельности. Однако Голицын понимал, что заниматься подобной уборкой кроме него некому, более того, если бы этим занялся кто-то другой, не было бы никакой всемирной славы, супергероя, человека из комиксов, а был бы обычный подонок. И так как Кайл находился не в тюрьме, а на шикарной вечеринке по случаю собственного дня рождения, можно с уверенностью сказать: одним из главных достоинств Бориса Игнатьевича считалось умение притворяться слепым, глухим и немым.
Голицын не обижался на Кайла — зарплату ему платили исправно, да такую, что за время, которое "граф" работал на суперзвезду, давно обеспечил безбедное будущее своим детям, если бы, конечно, у Бориса Игнатьевича были дети. Но все же злился.
Кайлу сходило с рук такое... о чем без содрогания думать было нельзя. И Голицын, правильный и принципиальный, подчиняется ему! К тому же эта история с Бананом...
В отместку за наем Борисом Игнатьевичем импланта с "читателем", актер самостоятельно выкупил в "Школе" громилу, и заявил, что тот будет одним из его личных телохранителей. Голицын пытался объяснить, что Белозерцев по прозвищу Банан не годится в телохранители. Он самодовольный, ненадежный, вспыльчивый, к тому же прошел неполный курс обучения в "Школе". На все возражения Кайл ответил одной фразой: "Он будет на меня работать". Тогда Голицын сдался, но поставил условие: Банан не будет входить в штат охраны. Пусть Белозерцев занимается гардеробом Кайла, разбором писем, отвечает на звонки, выполняет мелкие поручения нанимателя, но он не должен путаться под ногами, в противном случае Голицын не отвечает за безопасность звезды. Кайл условие не принял, и теперь у Голицына появилась еще один повод для головной боли: обучить Белозерцева всему необходимому или держать его подальше от звезды, когда предстоит куда-либо ехать.
Борис Игнатьевич злился, но утешал собственное уязвленное самолюбие соблюдением личных принципов. Борис Игнатьевич не мог сдать Кайла в полицию, потому что все еще работал на него. И уйти не мог, потому что до сих пор не подготовил собственную замену. Глупо, конечно, но идти против принципов, значит, предать самого себя. К тому же в жизни все происходит не так, как мы планируем, поэтому нечего обижаться, что приходится исправлять ситуацию незаконно. "Граф" и сам не чурался уклонений от налогов, да и со счетами любил побаловаться, отчего в конце месяца у него образовывалась переплата. Но эти нарушения — сущая мелочь по сравнению с проделками Кайла. Однако, возвращаясь к сказанному, кто из нас без греха?
Рассуждая таким образом, Голицын, получив вызов от нанимателя, обычно мысленно тяжело вздыхал, внешне оставаясь абсолютно спокойным, и отправлялся "на уборку".
Нынешнюю жертву Борис Игнатьевич узнал. Это была та самая девица из журнала "Люди века", которая энное время назад брала у знаменитости интервью. Но как она попала в оранжерею? Голицын видел, как девушка покинула поместье, и не заметил ее возвращения.
Объяснение было только одно: Кайл додумался позаботиться о собственном алиби, а позже помог журналистке очутиться на территории "L&P", открыв восточные ворота.
Женщина лежала на спине. Нижняя часть лица испачкана кровью, на шее все еще виднелся отпечаток мужской ладони. Обнаженное тело не поражало красотой, но было вполне привлекательным, особенно, если представить его в белом платье с блестками, которое теперь превратилось в измазанные кровью тряпки.
Среди орхидей журналистка выглядела как завядший, отживший свое бутон, который упал на землю стараниями чересчур сильного ветра. Голицын прикрыл тело женщины шелковыми остатками платья. Не для того, чтобы скрыть наготу, а чтобы не забыть важную улику.
После этого Борис Игнатьевич запер оранжерею. Позже он придет сюда с большим мешком для удобрений. Ночью "удобрения" увезут за город и, в зависимости от ситуации, их либо сожгут на каком-нибудь пустыре, либо выбросят в реку. Об уничтожении улик позаботится или огонь, или вода, а пока предстояло подчистить в других местах.
На посту номер один не спали. Охранники — два бравых парня в потных майках — резались в карты. При виде Голицына, они вытянулись по стойке "смирно", словно рядовые перед генералом армии.
— Есть что-нибудь интересное? — поинтересовался Борис Игнатьевич, разглядывая красные физиономии.
— Нет.
Парни, видя благодушное и спокойное лицо босса, расслабились и снова опустились на протертый долгими часами сидения диван.
— Ну, продолжайте. Мне надо кое-что посмотреть, — кивнул Голицын и направился к панели управления.
Охранники не удивились. Приход нанимателя не был чем-то необычным, "граф" частенько баловал подчиненных своим светлым присутствием, поэтому, нимало не стесняясь, парни вернулись к прерванному занятию.
— Семерка.
— Чурбан, я же тебе намекнул, у меня валет.
— Сам чурбан. У меня еще король в запасе.
— А туза в рукаве нет случайно?
На пространстве, размером со средний туалет в среднем кинотеатре размещалось так много оборудования, что помещение казалось не наблюдательным пунктом охраны, а командным центром космодрома. Левую от двери стену занимали экраны — восемь больших плазменных панелей, каждая из которых одновременно могла показывать картинки сразу с шестнадцати камер, но большую часть времени мониторы работали в режиме "два на два" или даже "пятьдесят на пятьдесят". Прислуга перемещалась по одним и тем же проторенным дорожкам, Кайл редко выходил из собственного кабинета, поэтому изо дня в день камеры показывали практически одно и то же.
