Довольно симпатично оформленный зал, столы буквой "Пэ", невысокая эстрада в полумраке. Поднимаемся, Ленка усаживается на табурет, слезает, подкручивает под свой рост, слезает снова, что-то проверяет в проводах на полу. Я беру в руки Славкину гитару, примериваюсь, подтягиваю ремень, трогаю струны...Металлические... Ой.

— Славка! — я зову шёпотом. Он проверяет микрофон, оборачивается. — Медиатор где?

— Нету у меня, зачем тебе?

Я шиплю сквозь зубы. Действительно, зачем может быть нужен медиатор? В носу поковырять, блин! Так, значит, нет... Рассказывать о том, что с металлическими струнами я без медиатора никогда дела не имела, сейчас бессмысленно.

Отступаю в глубину сцены. Пытаюсь настроиться на позитивную волну...

Жаль, у меня нет часов, просто интересно, сколько мы уже тут. Ленка, весело скалилась и подмигивала мне всякий раз, когда мы встречались взглядами — наши дурные предчувствия рассеялись как дым, почти сразу же после того, как на эстраду, гремя бриллиантами, поднялась супруга заказчика — "эстета". Дама монументальной конструкции возжелала исполнить своему дорогому и горячо любимому супругу несколько песен.

Романс "Утро туманное" даже можно было опознать, при некотором усилии. "Мой костёр в тумане светит" был встречен публикой холодно, то есть, пока Славик не начал бешено аплодировать и кричать, что такого бесподобного исполнения он никогда не слышал, и так не особо обезображенные интеллектом лица сидящих братков, кроме смертной скуки не выражали ничего. "Старинные часы " потрясли нас настолько, что даже нам понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя и присоединиться к бурным аплодисментам виновника торжества. После этого, под яростным взглядом заказчика, Славик твёрдой рукой увёл даму, вкусившую славы, напомнив ей, что "Голос нам, артистам, следует беречь!"

Всё это было в начале. Мы играли, Славик пел, подтанцовка вполне целомудренно танцевала и водила вокруг столов хороводы с бритоголовыми шкафообразными братками. Через некоторое время присутствующие дамы, во главе с супругой юбиляра, удалились, и веселье начало набирать обороты. Подтанцовка переоделась во что-то неуловимое и хороводы водить перестала, рассредоточившись по залу. Лирические "Яблоки на снегу" и "Белый лебедь " сменились "Таганкой" и "Владимирским централом". Прослушав их раз десять, народу захотелось "Мурку" и "Гоп-стоп". Пальцы сначала ныли, потом я их перестала чувствовать.

Несколько попыток погладить "милого эльфа" по головке и "пригласить даму за столик", попутно засунув ей пару зелёных купюр в декольте, Славик пресёк на корню. Доллары я впрочем, нежно улыбнувшись, назад не вернула. Ну, вот откуда у них такие деньги? Как результат всего этого — рядом с эстрадой на стуле уселся пожилой необъятный дядечка, с настолько задумчивым взглядом, что желающая общения публика стала выражать свои восторги, не подходя ближе, чем на десять метров.

В зале выпивка лилась рекой, посуда летела на пол, половина гостей уже лежала в салате. Довольный Славик, распихав по карманам перетянутые резинками пачки денег, по-тихому включил магнитофон, и просто открывал рот под "Где мои семнадцать лет?" Мы с Ленкой делали вид, что аккомпанируем, беззвучно перебирая пальцами. Официанты пытались поменять скатерть на одном из столов, но братки очень живописно разрисовав её всем, что было в меню, не хотели просто так расстаться с шедевром. Когда в зал вошли несколько совершенно трезвых и совсем не настроенных веселиться мужиков, я не заметила. Как и не поняла, почему неожиданно взорвался софит прямо у меня над головой. Только почувствовав, как что-то стукнуло меня чуть выше лба, и, выудив из парика увесистый кусок стекла, до меня дошло, что веселье кончилось. Выстрелов, впрочем, я не слышала. Перекошенное лицо Славика и его вопль "На пол!", подействовал на нас мгновенно. Грохот, мат, визги, гаснет свет, что-то падает и взрывается, начинает жутко вонять горелой проводкой.

— Бежим! — Славик тащит нас к выходу, у меня ломается каблук. На ходу я скидываю туфли и бегу босиком, наступая на какую-то склизкую дрянь. Мамочка, как же страшно!

Ленка бросается в сторону гримёрной.

— Куда, дура? На выход! — Славка обхватывает её поперёк туловища и толкает к дверям.

— Там вещи!

— Убью! — вот так сразу Ленке становится понятно и она, разобравшись с направлением, вылетает на улицу.

Запрыгиваем в машину — она у самого входа и даже не заперта. Трясущимися руками Славик вставляет ключи, берёт с места реактивную скорость, и мы вылетаем на шоссе. Ленка скулит рядом, обхватив себя руками, на меня напало оцепенение, только в голове крутится: "Где мой чёрный пистолет? Где мои семнадцать лет? Где мой чёрный пистолет?"

Влетаем в город. Славик продолжает гнать машину, не снижая скорости. Я заставляю себя разлепить губы: "Славка, тормози!"

— Что?

Он смотрит на нас в зеркало заднего вида совершенно ошалевшими глазами.

— Тормози, говорю! Мы уже далеко... — он молчит и, как будто, не слышит. Кошусь на Ленку — она пока не здесь. Ладно. Привстаю, просовываю руку вперёд, изгибаюсь под каким-то ненормальным углом, но зацепляю пальцами за бардачок и вытягиваю оттуда конверт с фотографиями. Не глядя вытаскиваю несколько, и бросаю перед Славкой — на руль, на панель управления, парочка падает на пол...

Несколько секунд он смотрит ничего не выражающим взглядом, потом начинает тормозить, сворачивает на обочину, бросает руль и выскакивает из машины. Распахивает заднюю дверь и начинает ощупывать Ленкину голову и спину: "Леночка, детка, ты как? Задело? Куда попало, скажи!" Блузка у неё и вправду порвана, но крови нет, наверное, зацепила за что-то, пока бежали. Славка тормошит её, прижимает к себе, целует, и вот она наконец-то разражается слезами, заливая его когда-то отутюженный, а сейчас похожий на тряпку, фрак.

Я откидываю голову назад, закрываю глаза. Внутри у меня всё дрожит, как от перенапряжения, адреналин уже улёгся, осталось послевкусие и осознание того, что всё закончилось. Начинаю чувствовать, как сильно болят пальцы. Поднимаю руку, рассматриваю — кожа на подушечках стёрлась, стала прозрачной, кажется, что поиграй я ещё полчасика и проступило бы мясо. Пара порезов, один глубокий. Дёшево отделалась. Ноги тоже болят. Я склоняюсь над сидением ... Ступни ног перемазаны кровью, какие-то комочки, вроде как нитки. Я еле успеваю открыть дверь, и меня выворачивает в придорожную траву.

Потом мы поливаем мои ноги лимонадом — нашёлся в Славкиных закромах, вытираем шлейфом платья — вот как неожиданно пригодился! — и собираем разлетевшиеся по салону фотографии. До дома меня довозят уже около четырёх утра. Некоторое время мы просто молча сидим в салоне машины. Я грею руки между голых колен, смотрю прямо перед собой, потом поднимаю голову.

— Спасибо, Слав...

— За что спасибо, чуть не нарвались... Простите, девочки...

— Дурака-то не валяй, кто ж знал, что так получиться... Если бы ты нас не вытащил, там бы и остались, — перевожу взгляд на Ленку. — Цени!

Она опять начинает плакать.

— Лид, подожди, на вот, возьми пока эти. — Славик протягивает мне пачку купюр, — потом пересчитаем — добавлю. Сумку не забудь и это... валерьянки прими, что ли...

Какой всё-таки Славка молодец! А я-то ещё спорила, зачем, мол, сумку в машине оставлять! Как бы я сейчас без ключа....

— Ладно, пока...

Подбираю двумя пальцами грязнущий подол — даже не хочу думать, в чём именно он изгваздан, и поднимаюсь по лестнице. Асфальт холодный, ступени холодные, голова кружится и жутко тошнит. Успела хватануть этой гари... "Боже мой", — вдруг вспоминаю я, — " там же остались те девчонки, из подтанцовки"... Голова просто раскалывается... Надеюсь, им тоже посчастливилось выбраться...

Срываю с себя платье, парик, бельё — всё сразу летит в мусор. Включаю самую горячую воду, которую только могу терпеть, несколько раз намыливаюсь и тру себя мочалкой с такой силой, что вся кожа краснеет и начинает болеть. Только тогда, когда понимаю, что ещё немного и я просто упаду — тогда выключаю воду и вылезаю из душа.

Что там Славик сказал — валерьянку? Не хочется. Просто пойду спать.

Глава 13

Просыпаюсь, как от толчка. Судя по часам, поспала я знатно — где-то минут сорок. Прислушиваюсь. В ванной из крана течёт вода. Странно, вроде закрывала, хотя, не уверена. Плетусь в ванную, открываю дверь. Картина маслом — "Возвращение блудного мужа". Упомянутый блудный муж сидит на бортике ванной, старательно смывая кровь с порезанной руки, на полу остатки того, что когда-то было рубашкой, спина — один сплошной синяк, кровоподтёки. Кровь на коротком ежике волос, запеклась в ухе... Он, не замечая, промывает рану под текущей струёй воды, кровь стекает в водосток, не собираясь останавливаться... Я чувствую, как у меня слабеют ноги, как начинает мутиться в голове. Вот именно сейчас мне это не нужно. Изо всех сил сжимаю кулаки, боль в пальцах приводит в себя. Глубоко вздыхаю... Ох, запах крови... Что-то сегодня её многовато...

— Максим! — я осторожно дотрагиваюсь до его плеча.

Он поворачивается и, чтобы не закричать, я затыкаю себе рот ладонью. Лицо разбито, глубокий порез на лбу, глаз заплыл... Да что же это такое! Я чувствую, что начинаю задыхаться, ещё секунда, и я просто скачусь в истерику! Удержаться от неё мне помогает только то, что я успеваю разглядеть расширенный зрачок смотрящего на меня глаза. Так, это уже серьёзно. Я выскакиваю из ванной и бросаюсь к телефону.

— Мама? — боже, какое счастье, она на месте! — Мама, я сейчас привезу Максима, организуй встречу, пожалуйста!

Голос у меня неестественно звенит от напряжения.

— Насколько серьёзно? — слышу, как мама набирает номер по второму телефону.

— Сотрясение, порезы, ушибы...

— Встретим, вези... И, Лида? Не волнуйся, всё обойдётся...

Бегом возвращаюсь обратно. Макс всё так же сидит на бортике ванной, вода вместе с кровью всё так же стекает по руке вниз. Что он, совсем ничего не соображает, надо же перевязать! Вытаскиваю аптечку, выключаю воду, осторожно беру безвольно опущенную руку, промакиваю полотенцем. Сразу же выступают несколько порезов, парочка особенно глубоких начинает кровоточить... Закусываю губу и старательно бинтую ему руку. Заглядываю в лицо...

— Макс, ты меня слышишь, Макс? — я вглядываюсь в его глаза. Он смотрит сквозь меня... Чёрт, чёрт....

Я бросаюсь в спальню, срываю с себя пижаму и быстро влезаю в комбинезон, в котором езжу на "промысел". Достаю из шкафа большое банное полотенце — нет смысла искать рубашку, да я и не смогу её натянуть на него сейчас. Хватаю по дороге ключи от машины, несколько купюр из лежащей на столе пачки денег — мало ли что, лишним не будет. Возвращаюсь в ванную и накидываю полотенце Максу на плечи.

— Максюша, вставай, помоги мне! — пытаюсь его поднять, обнимаю за пояс, тяну к выходу. — Вставай! Поедем в больницу, ты меня слышишь? Идём, ну, же!

Не знаю, сколько времени занял у нас спуск по лестнице. Двигается он с трудом, стонет сквозь зубы и, кажется, меня совсем не слышит... Мамочка, да что же это такое...

Я усаживаю его в машину, пристёгиваю, и мы несёмся по ночному городу на запредельной скорости.

— Макс, ты меня слышишь? Не засыпай, Макс!

Обычно, я очень осторожный водитель, наверное, даже излишне осторожный, лихачество — это не моё, но не сейчас. Я несусь по дороге, не видя перекрёстков и светофоров, срезаю углы и ныряя в подворотни. Кому как не мне знать все короткие дороги в этом районе! На одном из поворотов свет фонаря падает Максиму на лицо, и я вижу, как в углу рта набухает и ползёт вниз тяжёлая кровяная капля...

— Максим, не спи!

Слезы струятся по моему лицу неостановимым потоком, я просто не успеваю их вытирать. Я уже давно вою в голос и в голове бьётся только одна мысль: " Быстрее, ну, быстрее!"

На подъезде к больнице мне приходиться сбрасывать скорость — асфальт тут весь во вмятинах и колдобинах. Машину нещадно трясёт, и я даже боюсь предположить, насколько ему больно...

У дверей приёмного покоя стоит мама, а рядом с ней огромный бородатый мужик, в белом халате, с засученными, как у мясника в нашем магазине, халате. Увидев его, я чувствую, как меня немного отпускает. Какое счастье, это же сам Борис Львович! Про него идёт слух, что он мёртвого поднимет, из кусочков соберёт. Во время своих дежурств видела его только раз, но уж наслушалась немало...

Я выскакиваю из машины, истерически улыбаясь сквозь залившие моё лицо слёзы: " Борис Львович, пожалуйста... помогите нам... пожалуйста..."

— Всё, всё, девочка, не мельтеши, — он отстраняет меня своей огромной, лопатообразной рукой, наклоняется над Максимом, отстёгивает ремень безопасности, пальцами быстро касается его лица, шеи, груди и одним рывком вытаскивает и перекладывает на подкатанную медбратом каталку.

— Ко мне поднимай! А ты, — он толстым пальцем показывает на меня, — с мамой иди, потом подойдёшь.

— Нет, я сейчас... нет, я не могу... — я вырываюсь из маминых рук и бегу следом за медбратом к лифту.

-Хорошо, хорошо, — врач быстрым шагом идёт рядом, — только не кричи — больница всё-таки!

Мы заходим в лифт. Я, не отрываясь, смотрю на лицо Максима. Мне очень страшно.

— Где его так отделали?

— Не знаю, он вообще-то спортсмен... соревнования...

— Соревнования? М-да... Разберёмся, — мы въезжаем в отделение. — Хочешь сидеть — сиди тут, мне не мешать. Ясно?

— Да, да, — я киваю, как китайский болванчик, — только, Борис Львович, Вы... пожалуйста... прошу Вас... — я рыдаю уже в полный голос.

— Да всё нормально будет, — он гладит меня по голове, — вытри нос.

Двери захлопываются. Я остаюсь в коридоре одна. Некоторое время смотрю на дверь, потом чувствую, что силы меня покидают и поворачиваюсь в поисках стула. Мама стоит сзади. Она обнимает меня, отводит к диванчику в углу, и я выплакиваю ей на плечо весь ужас этой ночи.

Дальнейшие часы сливаются в одно длинное ожидание. Я засыпаю, укрывшись халатом, пью какие-то таблетки, потом отвратительного вкуса чай. Хожу, как маятник по коридору из конца в конец. Однажды дверь открывается, и молоденькая медсестра выносит кюветку с пробирками. Мне смутно знакомо её лицо — Оля или Вера? Она тоже узнаёт меня — за время моих ночных дежурств мне удалось познакомиться со многими работающими в больнице.

— О, привет! Ты что тут делаешь?

— Да так...

— А, да? — её мой ответ устраивает. — Слушай, не отнесёшь в лабораторию? Знаешь где? Ну, спасибо! — и всунув мне в руки кюветку, она захлопывает за собой дверь. Я перевожу взгляд на то, что держу в руках.

Сколько пробирок... На направлении одно имя — "Андреев М". Макс... Я прижимаю посудину к груди и иду в лабораторию. Водоворот мыслей в голове неожиданно выносит на поверхность воспоминание о том, что пару недель назад я, по маминым настояниям, сдавала тут анализы — маме не нравился мой заморенный вид. А какой должен быть вид у человека, спящего по 5-6 часов в сутки, а иногда и меньше, на протяжении многих недель?