Провинциальный роман. Ирина (Общий файл)

— Как дела гаражные?

Это был привычный ничего не значащий обмен любезностями.

— Мужики говорят, что нам нужен депутат в горсовет от нашего кооператива.

-...

— Угадай, на чьей кандидатуре они остановились? — папа так хитро улыбался, что не оставалось никаких сомнений, что же это была за кандидатура.

— У вас в кооперативе очень много достойных и уважаемых людей, поэтому выбрать самого достойного, наверняка, было невероятно сложной задачей, — Ира решила подыграть папе.

— Да, но это непростое решение было найдено... — теперь папа улыбался самодовольно.

— Кто же это мог быть? Дай секунду, я подумаю! Так, так, так...— Ира полностью вжилась в роль. — Сдается мне, что я вижу перед собой этого достойнейшего и уважаемейшего кандидата.

— Вот! Вот, моя дочь! Мать, послушай, что она говорит! Вот моя надежда и опора! Не то, что некоторым, побубнить бы только! — папа сделал недовольный жест в сторону кухни. С кухни донеслось что-то невнятно-недовольное. — Скажи своей матери, что зря она меня сейчас не ценит! Потом поздно будет!

— Папа я люблю тебя и маму люблю, поэтому не желаю вникать в ваши разногласия.

— Ох, если бы меня в самом деле в этом доме любили...

— Папа, не спекулируй на моей дочерней любви!

— Ну, вот уже и ты туда же...— папа горестно махнул рукой.

— Скажи-ка лучше, где наша мелкая?

— Наша мелкая, скажешь тоже! Бурная личная жизнь у нашей мелкой!

— В самом деле?

— Ага, то один под балконом серенады поет, то другой на мотоцикле под окнами газует и свистит.

— Здорово, что Ариша пользуется таким успехом, будет из кого выбирать!

— Где это видано, чтобы порядочная девушка на свист бежала? Вот скажи мне, где это видано? Чем вообще нынешние девушки думают?

— Папа... — Ира укоризненно посмотрела на отца.

— Когда тебе шестнадцать было, вокруг тебя тоже толпами увивались. Где они сейчас?

-...

— Молчишь? То-то и оно, что сказать нечего! А поменьше бы бегала на свист, глядишь, была бы замужем!

— Папа... — Ира была задета словами отца, растерялась, не знала, что ему ответить. Ей было обидно от того, что он так думает. Слезы навернулись на глаза. Спасение пришло из кухни в лице мамы.

— Ты что несешь-то? Ты думаешь, что говоришь?

— А что? Меня все про внуков спрашивают, почему я краснеть должен? Как я должен объяснять, почему мою дочь никто замуж не зовет? Да еще намеки терпеть, что она с чуркой связалась!

— Папа!

— Что папа? Что папа? Ты накуролесила, а я красней! — идея изобразить мученика, безвинно страдающего, похоже, очень понравилась папе.

— Краснеть ты разучился еще лет двадцать назад! — вступила мама. — Ира, иди на кухню, нечего тут стоять, как оплеванной.

— Да идите вы все со своей бабьей солидарностью! Думаешь, твои бабы за спиной не хихикают над тобой! Вон Полькина дочь-то страшна, как моя жизнь, а замуж сходила!

— Да, уж, конечно, лучше за алкаша замуж выйти! А ты знаешь, что Дашка разводится уже? Нет? Вот так-то! Никому такие, как ты, алкаши не нужны!

— Я, значит, алкаш?

— У тебя сомнения?

— Вот значит как? Хорошо, тогда я сейчас врежу тебе по пьяному делу, давно хотел!

— Саша! Прекрати немедля!!!

Услышав испуганный крик матери, Ира вскочила, как подброшенная, и побежала в коридор. Увиденная картина потрясла Иру до глубины души. Ей никогда не приходило, что отец когда-либо сможет поднять руку на мать. Конечно, разногласия между ними иногда случались, но разрешались, они, как правило, мирным путем. Папа замахнулся на маму, взятым с полки ириным зонтиком, мама перехватила его руку, не допустив удара. Ира бросилась между ними.

— Папа, что ты делаешь?! Отдай мой зонтик! Ты его сломаешь! Я промокну по дороге домой! — Ира не вполне соображала, что она несет. Сейчас главным было разрушить эту ужасную картинку: папа собирается ударить маму.

Абсурдные фразы Иры отрезвляюще подействовали на отца. Он опустил руки, раздраженно бросил зонт на полку и, фыркнув, пошел в зал. Через пару секунд раздался шум работающего телевизора. Ира растерянно посмотрела на мать. Теперь слезы стояли в глазах мамы. Мать молча вернулась в кухню. Ира отправилась за ней. Молчание затягивалась. Ире казалось, что прервать его должна мать. Мама, по-видимому, не собиралась каким-либо образом комментировать то, что произошло. Наконец, Ира не выдержала.

— Мама, — позвала она.

Ответом ей было молчание.

— Мама, как такое могло произойти?

— Ира, — мама тяжело вздохнула. — Я не думаю, что готова обсуждать это с кем-либо... И с тобой тоже не готова.

Ира поднялась с табуретки, обняла мать за плечи.

— Мама, я люблю тебя... Для меня важно понять, что происходит. Я всего несколько месяцев не живу здесь, поэтому я в растерянности...

— Ира, я уже сказала, что не буду говорить об этом, во всяком случае, сейчас. Я должна прийти в себя. Для меня происходящее тоже в новинку, хотя, предпосылки и намеки, конечно, уже были... Да только я закрывала на них глаза.

— Мама...

— Ира, будет лучше, если ты пойдешь сейчас домой! — мама слегка повысила голос, было заметно, как она взвинчена.

— Как ты останешься с ним дома одна?

— Я уже большая девочка, как ты понимаешь, — к матери начала возвращаться ее привычная манера речи. Ира почувствовала почти физически, как мать от нее закрывается.

— Тогда я пойду домой.

— Да, так будет лучше. Извини, что семейного ужина не получилось. Хочешь, положу тебе котлет и салат с собой?

— Я хороших перспектив никогда не супротив, — грустно улыбнулась Ира.

Взяв сверток, Ира, не прощаясь с папой, делать этого не хотелось, ушла из квартиры родителей. Мысли были самые мрачные.

Родители не были влюбленными романтиками, но их отношения всегда отличались спокойствием и корректным обращением. Увиденное сегодня потрясло Ирину. Неужели два человека, когда-то любившие друг друга, могут возненавидеть? Что для этого нужно? Где гарантии того, что то же самое не произойдет со мной... Что могло бы довести меня до того, чтобы я ударила человека? Ира попыталась представить свою семейную ссору с Максом через несколько лет семейной жизни.

-... сейчас не время для таких разговоров.

— Время для таких разговоров давно прошло! Я хочу знать, почему моя жена собирается уйти от меня!

Макс взорвался, что случалось с ним нередко. Его ярость могла привести в ужас кого угодно! Но я еще в самом начале наших отношений научилась не пасовать перед ним. И сейчас я тоже не собираюсь отступать перед его гневом. Пусть он превосходит меня силой и ростом, но по воинственности я ему не уступлю. Я с вызовом смотрю ему в глаза.

— Я не собираюсь говорить на эту тему, это бесполезно и ни к чему хорошему не приведет.

— Ты хочешь сказать, что мы не в состоянии разрешить твои проблемы?

_ Да, именно это я и хочу сказать!

— Не верю!

— Поверь мне на слово.

— Здесь замешан другой мужчина? Говори, в этом все дело?

— Нет.

— Тогда в чем же? Какая еще проблема может быть настолько безнадежно неразрешимой, что мы не в состоянии вместе справиться с ней?

— Макс, ты ошибаешься.

— Это Женя, водитель из твоей конторы?

— Что-что?

— Ты уходишь от меня к нему? Бросаешь меня, чтобы спать с ним?

И тут я залепляю ему пощечину. Со всего маху. Я первый раз в жизни поднимаю руку на другого человека. В ужасе смотрю, как на его щеке расплывается красное пятно. С еще большим страхом я думаю о том, как он отреагирует... Но Макс улыбается. Я удивленно смотрю на него.

— Ира, твоя реакция говорит мне, что я ошибся! — говорит Макс, раскрывая мне объятия.

Да, о примирениях, гораздо приятнее думать, чем о ссорах. Или это о ссорах приятно думать, потому что за ними следует примирение? Надо же, какая я, оказывается фантазерка. Не зная человека, наградила его взрывным темпераментом. А может быть, мы, бледные северные красавицы, только и мечтаем, что о южных горячих страстях?

Оказавшись в прихожей Ира внимательно и критично осмотрела себя: хороша все-таки! Надо что-то думать с платьем.

Переодевшись, Ира устремилась к шкафу, где лежали отрезы ткани различных фактур и оттенков. Черный креп-атлас — очень хорошо, черный всегда позволяет в выигрышном свете представить стройную фигуру. Но как-то слишком официально. Это ведь не торжественный прием, а дружеская вечеринка. Обязательно кто-нибудь придет в джинсах. Я в черном бархатном платье буду смотреться нелепо. Голубой шелк, — Ира ловко задрапировалась.— Нет, он делает меня этакой невинной наивной девочкой. Хочется добавить искушенности. Глубокий синий цвет — вот оно то, что нужно! Обрадованная Ира закружилась по прихожей. Над моделью я подумаю завтра, или пусть она мне приснится.

Однако уснуть оказалось не так-то просто. Перед глазами настойчиво мельтешили различные вероятные образы Макса. То он представлялся высоким длинноволосым блондином, этакой белокурой бестией, то смуглым кучерявым южанином, подвижным, как ртуть.

Ира сидит на кровати, листая дамский журнал и попивая чай. Спокойная и невозмутимая. Возле ее ног лежит огромный пушистый полуперс. Иногда ее рука слегка касается его шелковистой шерсти.

В комнату врывается Макс, он отнимает у нее журнал, бросает его в сторону. Потом берет из рук чашку с чаем и ставит ее на пол. Одним рывком он поднимает Иру на ноги, чтобы разглядеть ее как следует.

Ира послушно стоит перед ним, хлопая пушистыми ресницами. Каждый волосок на своем месте. Пряди цвета потемневшей меди аккуратно ниспадают ей на плечи. Она накрашена, и полные чувственные губы ее на этот раз пахнут клубникой. На Ире короткий халат, плотно перехваченный на талии тонким пояском, отчего ее грудь высоко поднимается.

Вдруг Ира сделала шаг навстречу, обхватила его шею руками и прильнула губами к его рту. Кончик языка легко танцевал на его губах. Поцелуй настолько захватил их, что они растворились друг в друге, не замечая ничего вокруг. Это удивительно упоительное чувство полета... Как давно я не летала во сне... Во сне? Да, во сне.

Глава 12

В понедельник после работы Лена вытащила Виталика на прогулку по своему любимому маршруту: Университетский проспект — Терешковой — Морской проспект — Ильича. Рассказ Лены о выходных в Ирге занял весь Университетский проспект и треть улицы Терешковой. Говорить Лена закончила в сквере напротив Управления делами. И Лена, И Виталик очень любили бывать в этом скверике осенью: красиво оформленные клумбы, листва на деревьях всех возможных осенних оттенков — к этому располагали.

Виталик начал свой рассказ на скамейке в сквере. Начал с самого начала — утра субботы — с общения с Дэном, с его горестей и решений.

— Он так прямо и сказал, что хочет сходить к психологу?

— Да.

— Почему он тогда выбрал Валентину Кузнецову? По-моему, она шарлатанка.

— По-моему, тоже.

— Устроит вокруг него шаманские пляски, задурит голову и возьмет за это кучу денег.

— Дэн сказал, что это уже решенный вопрос. И еще он обещал рассказать, как все прошло.

— Когда он идет на консультацию?

— Завтра.

— Тогда все и узнаем. А вдруг она именно то, что ему надо? И он придет преображенный?

— Что-то вызывает у меня некоторые сомнения, — Виталик грустно улыбнулся.

— Что сказал Макс?

— Он сказал, что с удовольствием примет мой день рождения у себя.

— Ты про Иру что-нибудь говорил ему?

— Нет, конечно. Хотя, наверное, стоило бы, — Виталик придал своему лицу максимально коварное выражение.

— Понятно все с вами, значит, главная задача теперь построить программу так, чтобы Макс от нас никуда не делся.

— Какая ты кровожадная!

— Так я ведь не его крови хочу, я ему счастья желаю!

— Тебе не приходило в голову, что ты его в счастье насильно тащишь?

— Виталик, мы уже это обсуждали, и кто-то, не будем показывать пальцем, говорил о наличии такого явления, как свобода воли. Если Макс не захочет быть счастливым с Ирой, пусть не будет — это будет его свободный выбор, хорошо?

— Хорошо, давай обсудим конкурсную программу. Ты, кстати, уже выбрала подарок для своего нежно любимого мужа?

— Конечно, это ответ и на твое предложение и на вопрос. А вообще я предпочла бы прогулку сидению на скамейке даже в таком замечательном месте, как это.

Взявшись за руки, Лена и Виталик отправились дальше по своему маршруту.

Вернувшийся с работы Дэн пребывал в тяжких раздумьях. С одной стороны, он уже договорился с Валентиной о консультации, с другой — невысокое мнение о ней Виталика, которого Дэн уважал, заставляло сомневаться. Необходимо отметить, что тяжкие раздумья — вполне характерное для Дэна состояние. Любое решение, касающееся сферы личных отношений, стоило Дэну больших душевных усилий, преодоления череды сомнений. Дэну здорово повезло, что такая нерешительность не распространялась на рабочие моменты. Иначе ему никогда бы не стать в свои неполные тридцать лет сначала ведущим научным сотрудником одной из крупнейших лабораторий института ядерной физики, а затем и просто высококлассным специалистом, которого многие фирмы Городка, занимающиеся наукоемким производством, готовы были с большим энтузиазмом вырывать друг у друга, соревнуясь размерами заработной платы. Несмотря на то, что Дэн уже твердо решил, что уходит из ИЯФа и даже с тем, куда уходит, тоже вполне определился. Поток предложений о сотрудничестве не желал не только иссякать, но даже сколько-нибудь мелеть. Ценным кадром Дэна, помимо высокого профессионализма, делало владение английским языком в совершенстве. При чем упомянутое владение языком вовсе не являлось декоративным украшением Дэна как специалиста. Это самое владение Дэн активно использовал в своей основной работе. Настоятельно интересуясь тем, что делается в научном мире, в большинстве своем, кстати, говорящем на английском, Дэн имел возможность и желание привлекать к своим разработкам новейшие достижения науки и техники. Во всем, что не касалось личных взаимоотношений, Дэн был необыкновенно успешен.

Например, около полугода назад Дэн подумал, что неплохо было бы научиться играть на синтезаторе. Синтезатор был незамедлительно куплен. Через пять месяцев Дэн, не имевший никакой музыкальной подготовки, вполне сносно исполнял "Лунную сонату".

Личные отношения, особенно отношения с противоположным полом для Дэна оставались тайной за семью печатями. Будучи эстетом, Дэн предъявлял к девушкам очень серьезные требования, преимущественно это касалось внешности.

Не одна ночь была проведена в бурных дискуссиях с Ленкой и Виталиком по поводу завышенной планки некоторых Дэнов при выборе девушки. Вообще разговоры о девушках и красоте начинались стандартно.

— Что нужно сделать, чтобы девушки стали обращать на меня внимание?