Дело чести

-Тут вы правы.

-Михаил Александрович, Ваше Высочество! К моему сожалению, я не могу предоставить вам данные по революционным движениям. Но хотелось бы обратить внимание на то, что австрийский генштаб уже давно проводит политику на обособление малороссов. Некий 'профессор' Грушевский, да и не только он, вливает ложь про отдельный народ, который ни каким образом не относится к русому народу. Их деревенский говор портится полонизмами и идишем, с целью создания искусственного языка.

-Дурь какая-то! Малороссы такая же часть русского народа, как и великороссы и белорусы!

-Но уже появились люди, которые охотно подхватывают эти идеи. В Северо-Западном крае подобное пытаются внушить моим землякам. Рядом с этими новыми сепаратистами крутятся люди из Бунда.

-Еврейские экстремисты?

-Они. Вот только похоже, что эти радикалы направляются богатой еврейской верхушкой которая крайне недовольна ограничениями, налагаемыми на них. Они рвутся в финансы, ростовщики и земельные спекулянты. При этом решают две задачи: раскручивают 'еврейский вопрос' и нашими руками убирают свой радикальный элемент, который им опасен не менее чем нам. Ну, и поляки.

-Эти да. Чем больше им давалось воли, тем больше неблагодарности мы от них получали.

-Вот и посудите сами, Ваше Высочество, какой гадюшник имеется в нашем государстве. Полиция и жандармерия не в состоянии справиться с ними. Да, стараниями Столыпина мы смогли проредить ряды бунтовщиков, но могу дать голову на отсечение: в случае войны они снова выскочат как чертик из табакерки. Подумайте, Михаил Александрович над всем этим и скажите, разве похоже наше желание подстелить соломки государственным преступлением?

-Да, ситуация серьезная.

-Крайне серьезная, Ваше Высочество! Кроме того, никто кроме вас, не способен договорится с теми Великими Князьями, которые до сих пор пренебрегают обязанностями, которые налагает на них их положение.

Романов уже немного другим взглядом посмотрел на старого знакомца и опустился на стул. Разлил коньяк по рюмкам и приглашающим жестом поднял свою на уровень глаз. Выпили молча, в знак примирения и возвращения к прежним отношениям.

-Дворянство прогнило, давно прогнило — негромко начал Великий Князь. — Те, кто начинал как служилое сословие, превратились в паразитов. Надежды на них нет. Разночинцы — еще те фрукты. Народ....народ нам уже не доверяет.

-Что это означает, Ваше Высочество?

-Михаил Александрович, Михаил Дмитриевич, и никоим образом иначе с глазу на глаз. А это означает, что я согласен. Если вы даете слово, что во всем нет злоумышления против моего брата и моей страны то я согласен. В ином случае все, кто пытался меня обмануть, горько пожалеют.

Рюмки коснулись друг друга с легким звоном, как бы закрепляя достигнутое соглашение.

Маньковский быстрым шагом шел к Адмиралтейской набережной. Какая же нелегкая занесла его в эту ресторацию, покушать, понимаете ли, захотелось. Нет, ресторация была ему давно известная и кормили там весьма сносно и необремительно даже для офицерского кошелька. Но публика! Едва приступив к закуске контр-адмирал волей-неволей стал слушателем беседы, проходившей за соседним столиком. Даже не беседы, а 'обмена мнениями'.

-Позвольте, Арчибальд Львович, но вы неправильно понимаете текущий момент — плотный, достаточно высокий господин с окладистой бородой наседал на своего визави. -Наше поражение в прошедшей войне следствие дури командующих.

-Рожественский?— язвительно осведомился второй участник спора, невысокий с крючковатым носом и козлиной бороденкой, называемой некоторыми 'профессорской' -Не вы ли, Лев Абрамович, тогда утверждали с пеной у рта, что лучше командующего не подобрать?

-Бывает -недовольно прогудел Лев Абрамович — не разглядел под маской врага.

-Ну так и опять ошибетесь! -Арчибальд Львович опрокинул стопку водки и приступил к горячему, посматривая краем глаза на начинающего краснеть оппонента.

Тот на мгновение потерял дар речи, так же откушал водки, а затем, чуть подумав, повторил. Посмотрел на пустой графинчик и щелкнул пальцами, подзывая полового. Приказав повторить, чуть успокоился.

-Глупости вы говорите, милостивый государь, как есть наисовершенейшие глупости. Ересь. Да, не дал нам господь удачи в войне с японцами, так ведь австрийцы ныне получили свое. Хотя если бы не этот адмирал, как его там...

-Маньковский — подсказал козлобородый.

-Да, Маньковский. Так вот, если бы не он а будь на его месте кто либо решительный, ну я хотя бы, так весь флот австрийский в этом бы Фиуме потопил. Да и городишко с лица земли стер! -воинственный бородач размахивал вилкой как саблей.

-Дикарь ваш Маньковский, да и вы, Лев Абрамович, недалеко от него ушли. Что есть Россия в мире? Дикая, варварская страна. Вот венцы и показали, кто в доме хозяин. Когда научимся ноги вытирать и платком носовым пользоваться, вот тогда и будут нас уважать. А ныне, чего нас дикарей то уважать?

-Что значит дикарей, Арчибальд Львович! Значит мы дикари-с а венцы не дикари? Хамы, игрою судьбы у власти оставленные. Если бы государь Николай Павлович, царствие ему небесное, этих хамов не поддержал, то была бы Вена захолустьем мадьярским. Дикарей, скажете тоже!!!

-А так и есть, дикарей. Не доросли мы до свободы не только в британском но и венском понимании. Вот был я в Лондоне. Культура-с. Все чинно, благородно. Даже их рабочие воспитанные, все в сюртуках и с тросточками, не то что наши. А посмотрите на английских матросов и сравните их с нашей матросней!

Маньковский с трудом подавил язвительное хмыкание. Уж всю 'культурность' британских матросов он знал: более самолюбивой, драчливой, упивающейся до скотского состояния публики трудно было отыскать. Разве только среди каторжан. Впрочем, чего ожидать в стране сохраняющей все свои традиции. А набор матросов всегда осуществлялся среди всякого отребья, по сравнению с которым многие каторжники -агнцы божьи.

Козлобородый тем временем продолжал разливаться соловьем, преподнося все западное и хуля все свое. Его оппонент сопротивлялся чисто для вида, из врожденного чувства упрямства. На какой-то миг Николаю Степановичу показалось, что этот горе патриот, попадающий под статус деревенского дурачка, на самом деле и мыслит и чувствует как этот Арчибальд Львович. И его попытка тупого противопостояния только подчеркивает 'правильность' речей, которые Маньковский не мог определить иначе чем хулительные и провокационные.

-И, вообще, я утверждаю что мы должны не враждовать с западными державами а учиться у них. Вплоть до того, чтобы разогнать наши реакционные министерства, прибежище взяточников и невежд сидящих на шее у казны, а пригласить настоящих мастеров своего дела. Из Англии, Франции. Ну, с горя, из Австро-Венгрии или Германии. Отдать им все управление и учиться. Увидите, не пройдет и десятка лет, как все изменится. Для тех же, кто противится прогрессу — каторга. А для быдла — плеть и работные дома, как в Англии.

-Именно так, Арчибальд Львович?

-Именно так, Лев Абрамович! Вот и сейчас следует принести извинения Вене и примерно наказать флотских за их глупость и наглость! Покаяться и повиниться, может простят дураков сиволапых.

Маньковский даже не подозревал, что способен на такое желание: по простонародному ухватить витию за лацканы пиджака и просто, по мужицки, ударить его в физиономию так, чтобы 'оратор' залился кровью из разбитого носа. Вызвать на дуэль? Не предусмотрена дуэль для таких х-м-м-м типов. Только кулаком, ну или палкой, как шелудивого пса. Это желание оказалось настолько сильным, что пришлось подозвать 'человека', и быстро рассчитавшись, покинуть заведение. Аппетит был безнадежно испорчен.

-Ваше превосходительство, вы в Крондштадт? — послышался знакомый голос. Точно, Ферзен. Уже находится на катере и приглашающее машет рукой. Ну-с, неплохо. И утверждающе кивнув головой сбежал по ступенькам и оказался рядом с командующим Минным отрядом.

-День добрый, ваше превосходительство. Благодарю за приглашение.

-Право не стоит благодарностей, Николай Степанович. Не поведаете, что же произошло такое, что натянуло на вас личину Рожественского.

Маньковский слегка смутился. Он не представлял себе насколько все эмоции отражаются на его лице.

-Прошу простить меня, Василий Николаевич, — слегка виновато склонил голову Николай Степанович. А затем, абсолютно неожиданно для себя, изложил весь разговор, свидетелем которого стал. Ферзен слушал, кивал головой, а когда Маньковский закончил речь, то кратко резюмировал: Мразь и мерзавцы.

-Почему? — удивленно протянул контр-адмирал.

-С этим, Арчибальдом Львовичем, все понятно. Ущербный сам и других считает ущербными. Предатель, такие как он и писали пасквили микадо! Меня удивляет, куда смотрит жандармерия и почему данные типы, ведущие антигосударственные речи не учат грамоте белых медведей.

-А второй?

-Второй, дрянь еще большая. Ведет шапкозакидательские разговоры, настраивает людей непонятно на что. А случись беда первый будет орать о предательстве и первый переметнется к победителю. И ведь таким верят и считают патриотами. Вот сейчас, дойдет до дела. Я ведь, Николай Степанович, немец, остзеец. Из эстляндских баронов. И моей родни, Ферзенов, в германской армии и на флоте достаточно. Только я русский офицер, а они германские. Я присягал императору, они — кайзеру. И придется нам биться, не изменяя присяге и чести.

Ферзен замолчал и вытащил из кармана подсигар. Протянул его Маньковскому, а затем сам вытащил папиросу. Мрачно затянулся, уставившись в сторону Кронштадта.

-Я понимаю, Николай Степанович, что наш флот много слабее германского и не то, что легкая победа но и победа над ним сомнительна. Но в том, что заставим их умыться кровью, сомнений не имею.

-Как и я, Ваше превосходительство. — подтвердил Маньковский.

-А раз так — криво усмехнулся Василий Николаевич — то есть у меня пару мыслей по этому поводу. Поэтому приглашаю вас, Ваше превосходительство, в мой кабинет для их обсуждения. Посмотрим, подумаем, оговорим еще с его сиятельством Александром Александровичем. Идея то, в принципе, на вашем рейдерстве основывается, вот только у нас не Тихий океан а только Балтийское море. Если найдем идеи дельными, то с божьей помощью явим их Николаю Оттовичу, на поругание и посмеяние.

-Боюсь, что после того как Николай Оттович за них возьмется то уйдет посмеяние а вот поругание останется. Нам от германского штаба.

-Это да, фон Тирпиц, по разговорам, ругательник не хуже нашего Эссена.

Катер, тем временем, уже причаливал к Крондшадскому пирсу.

Франц-Фердинанд одернул шинель и критично окинул взглядом свое отражение в зеркале: форма сидела превосходно. Удовлетворившись внешним видом, эрцгерцог покинул кабинет, направляясь к парадному выходу из дворца. Наследник особо не торопился, зная, что император не сможет собраться так быстро, как в дни своей молодости. Да, так и есть, Франц Иосиф только показался на лестнице, когда он замер у дверей. Ну, что, внешне обычная прогулка, ничего особенного. Вот только они должны решить объявлять ли военное положение или же ограничиться чрезвычайным и на какое время его вводить. Дать по рукам зарвавшимся аристократам, основательно напугать мадьяр а потом. Будут ли немедленно начаты реформы или же стоит чуть подождать решать придется потом, по результатам первых действий.

-Доброе утро, Ваше Величество — Франц-Иосиф слегка поклонился императору.

-Воистину доброе, во всяком случае закончился этот противный дождь. — император был в приподнятом настроении — еще немного и я покрылся бы мхом, как старый валун! Идем, время не ждет, поговорим в коляске.

Оба властителя Австро-Венгерской империи, Двуединой монархии: действующий и будущий вышли из дверей и медленно направились к экипажу. Охрана из лейб-гвардейцев уже сидела в седлах, окидывая площадь 'орлиными' взорами и давая понять, что мимо них не то, что мышь не проскочит но и муха не пролетит. Впрочем, гуляющие венцы и зеваки из провинции, попадающие на площадь для того, чтобы самолично лицезреть монарха особого почтения перед охраной не испытывали. То здесь, то там в толпе мелькали кепи полицейских, но их было не много, больше не для охраны высочайших персон а для демонстрации карманникам и прочим мелким воришкам, что закон не спит и просто так обчистить ротозеев, глазеющих на императорский дворец, не удастся. Все как всегда.

-Экселенц, экселенц! Подождите пожалуйста!

Франц-Фердинанд немного поморщился, услышав голос своего адъютанта, но потом вспомнив, что сам приказал доложить об исполнении задания 'в любое время дня и ночи' чуть замедлил шаг.

-Экселенц! — адъютант оббежал эрцгерцога и вытянулся перед ним в струнку — Как удалось выяснить, именно англичане срывают нам поставки...

Что-то толкнуло эрцгерцога в плечо и он с удивлением увидел расширившиеся глаза и раскинутые в стороны руки капитана, который ударил грудью Франца-Фердинанда, опрокидывая его на булыжную мостовую. А затем затылок соприкоснулся с брусчаткой и сознание эрцгерцога погасло.

В его распоряжении было шесть человек: четверо своих и пара привлеченных. По этим привлеченным пришлось выдержать бой с куратором, который навязывал их изо всех своих сил. Можно подумать, что сербские парни много хуже этих..непонятных 'революционеров'. Хотя какие это революционеры, обычные уголовники. Просто за 'политическое' ограбление будет тюрьма или ссылка, а за уголовное -каторга. Впрочем, после того, как куратор изложил свои мотивы то и вопросы у Вуйка пропали сами собой.

Да они не знали имен друг друга, общаясь только по кличкам Вуйк, Гайдук, Черный, Горец и Усташ. Имя -это лишнее: меньше знаешь меньше выдашь. Привлеченные громко называли себя анархистами-радикалистами, хотя о самой анархии не знали ничего кроме того, что 'анархия — мать порядка' и пожалуй все. Да, еще и то, что при анархии не должно быть никакой власти, а значит столь нелюбимой этой публикой уголовной полиции. Правда надо было отметить, что стреляли Валет и Бугор (так они просили себя называть) весьма неплохо, да и в тактике разбирались на более-менее приличном уровне.

В это утро Вуйк занял свою излюбленную позицию не далеко от императорской конюшни. Вся остальная группа рассыпалась по площади Святого Иосифа. В первых рядах, поближе к статуе и императорскому конвою располагались Гайдук, Бугор и Валет. Первые два кроме компактных пистолетов Браунинга несли держали по бомбе, упакованной в маленький 'докторский' саквояж. Остальная тройка, вооруженная более дальнобойными и мощными браунингами, располагались в глубине площади, готовясь прикрыть огнем отступление первой группы.

Вот зашевелился конвой, очевидно получив знак о выходе эрцгерцога. Ба, да это просто несказанно повезло: рядом с молодым вышагивает и старый стервятник Франц-Иосиф, которого черти в аду заждались. Ну ничего, так даже лучше. Вот Бугор, неспешно помахивая саквояжем, направляется как бы к выходу с площади, вместе с тем оказываясь ближе к коляске. Недалеко от нее застыл Гайдук, изображающий провинциального ротозея оказавшегося в городе и, о чудо из чудес, увидевший аж самого императора, 'надежу' всех народов Двуединой монархии. Так, а это что такое? Откуда нелегкая принесла этого офицеришку когда осталось пару шагов до начала? Конный гвардеец помешал Гайдуку увидеть, что эрцгерцог чуть отстал от императора и, ко всему прочему, оказался заслонен фигурой адъютанта. Резкое движение рукой и сорвавшийся с руки саквояж описал кривую дугу в воздухе и упал в паре метров от Франца-Иосифа. Динамит вещь весьма нестабильная и к ударам нестойкая. Особенно если к нему приспособить правильный детонатор. Еще не прогремел взрыв, как в ту сторону устремился и второй 'саквояж'. Грохот, крики, истерический визг женщин. Вуйк краем глаза успел отметить, что на плече шинели Франца-Фердинанда проступило кровавое пятно, прежде чем тело офицера сбило с ног проклятого сербоненавистника. Выхвативший из кармана браунинг Валет успел выстрелить в сторону упавшего несколько раз (Вуйк с удивлением отметил, что сухие щелчки выстрелов он слышит на грани восприятия). Ну, пора! Тяжелый Раст-Гассер с особым образом надпиленными пулями уже лежал в руке. Выстрел и на пальто Валета, в районе печени, возникла дырка откуда плеснуло темной кровью. Уж, что-что, а стрелять серб умел. Бугор и Гайдук уже летели в толпу когда охрана открыла ответный огонь. Гайдук свалился на землю не добежав буквально пары метров до Вуйка. Извини, друже, но тебя сейчас не вынести. И не сдать австрийским псам. Револьвер снова дернулся в руке Вуйка и тяжелая пуля буквально разнесла лицо товарища. Бугор крича что-то, непонятное и, судя по всему ругательное, успел подстрелить двух человек но не заметил как тяжелый палаш конного гвардейца развалил его напополам. Пора уходить.