— Чего такой кислый? Гляди веселее!
— Я не кислый, просто немного волнуюсь. Все-таки первый вылет в жизни.
— Первый? — протянул капитан. — Поздравляю..., — и тут же осекся. — Подожди, ты, что же тут один? А где Панин, где остальные?
— На обеде все.
Прихватько переменился в лице:
— Да, что ж они совсем с ума сошли! Погоди, погоди. Я сейчас. Самолет, только в полет не выпускай! Слышишь? Не выпускай!
Неожиданно для своей солидной комплекции, он припустил рысцой в сторону столовой.
Я остался в растерянности. Не выпускать? Почему? И сколько ждать? И чего? И как объяснить это летчику?
Тот, между тем, закончил осмотр и уже поставил ногу на первую ступеньку стремянки. Решение пришло само по себе.
— Скажите, вы из Латвии? — спросил я.
— Да, а что? — у летчика удивлено поднялась бровь.
— Нет, ничего, я просто сам из Риги.
— Мир тесен, — без особого энтузиазма отозвался Лиепиньш и поставил на стремянку вторую ногу.
— А вы там, в каком районе жили?
— В центре.
— А я, в Плявниеках.
Летчик бросил быстрый взгляд на часы.
— Да, Рига, Рига — красивый город..., — и поднялся еще на ступеньку.
— А вы знаете, там ведь сейчас реставрация Старого Города идет. Поляки делают.
— Слышал, — отрезал тот и стал подниматься наверх в кабину.
Пытаясь как-то исправить положение, я выпалил:
— А что это у вас такое?
— Где? — обернулся летчик.
— Вот, сзади. То ли пыль, то ли известка, не разобрать. Сейчас мне кресло перемажете. Дайте-ка отряхну.
— Только быстро. Говорю же тебе — время. Вылететь не успею!
— Сей момент, — заверил я его и стал выбивать пыль из его чистой куртки.
Бедолага терпеливо сносил мои издевательства. Между тем, понимая, что на одном месте столько грязи, физически быть не может, мне приходилось постепенно опускаться все ниже и ниже. Однако после того как я ласково потрепал его по заднице, летчик мигом взлетел наверх и запрыгнул в кабину.
— Все, спасибо, хватит! — решительно отрезал Лиепиньш. — Ты так волнуешься, как будто это твои личные 'Жигули' без чехлов. Где ты там есть? Куда пропал?
— Нога болит, еще с утра. Ходить тяжело.
Медленно, подволакивая ногу и отдыхая на каждой ступеньке, я поднялся по стремянке.
Однако, наверху, мне сразу стало веселее. Отсюда хорошо было видно, как со стороны столовой, чередуя пробежки с быстрым шагом, несся к моему самолету инженер эскадрильи. Еще через полминуты дверь пищеблока отворилась и, оттуда пулей вылетел Панин. Теперь, по крайней мере, мне стало ясно — чего, а главное — кого, я должен ждать. С улыбкой на все тридцать два зуба, я протянул руки к летчику, который в этот момент, застегивал ремни кресла.
— У вас тут ремешок перекрутился, давайте расправлю.
Лиепиньш вздрогнул:
— Что ты меня все время, как девку лапаешь? Лучше включай АЗСы!
Тихонову оставалось до цели всего метров двести, но было видно, что его солидное брюшко дает себя знать — он начал заметно выдыхаться. Зато мой
старший техник увеличил скорость. Лавируя и прячась от инженера за стоящими в ряд на ЦЗ самолетами и спецмашинами, он уверенно догонял своего начальника.
Мои пальцы стали, не спеша щелкать выключателями на панели, расположенной за спиной летчика. Панин в это время успел обогнать инженера.
— Все? — раздался нетерпеливый голос Лиепиньша. — Давай, на связь. Запускаю.
Я посмотрел на него и открыл, было, рот. Видя, что этот медлительный техник опять собирается сказать что-то, летчик поспешно надел кислородную маску, как бы ставя окончательную точку в разговоре.
Мои коллеги были уже рядом.
Неожиданно, даже для самого себя, я протянул ему руку и пожелал:
— Счастливого вам полета и мягкой посадки!
Такое теплое прощание настолько выходило за рамки принятого в полку, что Лиепиньш протянул в ответ свою. Сделал это он не столько для рукопожатия, сколько защищаясь от возможного последующего трехкратного поцелуя. Я воспользовался ошибкой и, вцепившись в его руку, продолжал разглагольствовать:
— Чтобы все поставленные задачи были выполнены!
Панин был уже возле соседнего самолета.
Летчик мычал что-то сквозь маску и, крутя белым горшком защитного шлема, пытался освободиться от рукопожатия.
— Всего вам самого доброго. Здоровья, благополучия и счастья в персональной и личной жизни!
Мой тезка, нагнувшись, ловко проскочил под брюхом 'двадцатки', схватил лежащий ЖПС и сделал вид, что стоит здесь уже добрых полчаса. Я кубарем скатился по ступенькам. Позади тут же щелкнул закрывающийся фонарь.
Едва я подключился к внутренней связи, как появился красный запыхавшийся Тихонов. Еще на бегу, он начал орать Панину, что вобьет его по пояс в бетонку, если тот еще раз оставит без присмотра техника, который первый раз выпускает машину в полет.
Заработал двигатель самолета. Теперь мне уже не было слышно, о чем эмоционально спорили старший техник с инженером. Держа перед собой картонку, с наклеенной на ней переговорной таблицей, я начал проверку работоспособности самолетных систем. Тихон и Сашка, наконец, прекратили разборы и теперь вместе ходили вокруг самолета, внимательно наблюдая за процессом.
Наконец, все проверки были закончены. Я вытащил массивные стояночные колодки из-под колес, и поднял вверх большой палец правой руки, показывая, что все в порядке. Краткий кивок шлема в кабине, поднятая в знак приветствия рука в черной перчатке. Самолет вырулил, направляясь к ВПП.
Никогда еще время не тянулось для меня так медленно. Казалось, что стрелка часов стоит на одном месте. Но вот, наконец, свершилось! МиГ с бортовым номером '20', плавно снизился, коснулся земли. Сзади заполоскался цветной купол тормозного парашюта. Все внутри меня ликовало. Мой первый в жизни самостоятельный вылет, а точнее выпуск в воздух, прошел успешно.
От перевозбуждения, я даже не сразу заметил, что задул холодный порывистый ветер. Пока мой самолет заруливал на стоянку, раздались крики: 'Отбой полетам! Чехли машины и по норам'. Я посмотрел на небо. Северная часть горизонта была затянута черными тучами, которые быстро неслись в нашу сторону.
День прошел успешно, слава богу! Завтра у меня день рождения. Устрою себе маленький расслабон. Приду на стоянку и даже пальцем не пошевелю. Не буду делать ничего. Абсолютно!
* * *
— Привет, Анютов! Спишь что ли?
Воспоминания трех прошедших армейских месяцев промелькнули у меня перед глазами. Я очнулся. Мой веселый день рождения продолжался. В укрытии нарисовался Синицын — начальник группы вооружения.
— Спишь? Я в гробу видал такой 'спишь'! — отозвался я вместо приветствия. — Что надо-то?
— Пришел узнать все ли в порядке. Как прошла подвеска боеприпаса?
— Ты бы лучше, чем спрашивать, подошел во время тревоги помочь ракеты вешать. Заодно бы и ответ на свой вопрос получил, — буркнул я недовольно.
— Вас много, а я один, — Вова парировал мою колкость любимой фразой работника советской торговли и тут же переменил тему. — Новость уже слыхал?
— Нет. А что случилось?
— Есть уже первые результаты тревоги, — Вова радостно улыбнулся, довольный то ли этими результатами, то ли тем, что он знает больше, чем другие.
— Какие?
— В первой эскадре 11-ый по тревоге не взлетел — поймал булыжник в двигатель. Теперь, менять придется. Это, какие же народные деньги на ветер! Вот, враги народа! Вредители! — обращаясь непонятно к кому, закончил свою тираду Синицын.
Я сразу же вспомнил про неподсоединенные разъемы на ракетах, и мой лоб покрылся испариной. Как можно беззаботнее я поинтересовался:
— А вообще, что у летчиков за задание? Пуски ракет ожидаются?
Вова посмотрел на меня озадаченно и переспросил:
— Пуски? Это вряд ли. Я бы знал. А почему ты спрашиваешь?
— Да, так просто, интересно, — мне сразу стало легче. — Значит, зря с разъемами столько мудохался. Можно было не подсоединять. Все равно, свозят ракеты, как балласт и назад привезут.
— Ты, что с ума сошел? — вооружейник от возмущения чуть не поперхнулся. — Ничего, не зря! В полете головка наведения ракеты все время должна находиться в определенном температурном режиме. А как же это возможно без подачи электроэнергии? Головка выйдет из строя, и все. Ракету можно выбрасывать к едрене фене!
У меня внутри все оборвалось. Я знал, что каждая из ракет стоит порядка 100 тысяч рублей. Если перевести эти деньги на самую дорогую автомашину нашего времени — 'Волгу', то получалось, что я уничтожил сорок 'Волг' одним махом. На ум пришел старый анекдот. Там одна женщина рассказывает другой, что муж каждую субботу просит у нее рубль, чтобы рассчитаться за автомат, потерянный в армии. Это, что, отвечает другая, пожилая. Мой у меня трешку берет — он свой танк в болоте во время войны утопил!
Почему-то сейчас, анекдот не показался мне смешным. Моя зарплата составляла всего 220 рублей ежемесячно. Я начал быстро прикидывать в уме, сколько мне нужно жизней, чтобы рассчитаться с родным государством.
Вероятно, Вова-вооружейник смог что-то прочитать на моем лице и спросил подозрительно:
— А ты все, как положено, подсоединил?
— Конечно! Все, как положено, — быстро выпалил я.
— Ну, смотри, Анютов, — пообещал мне вооружейник перед уходом. — Когда самолеты вернутся, лично приду, проверю!
— Да, ради бога, — как можно равнодушнее бросил я ему вслед.
Кажется, я сделал сам себе очень хороший подарок на день рождения. А уж дорогой, какой!
Самолеты вернулись назад только после обеда. Слова 'после обеда' в данном случае звучали издевательски. Никакого обеда у нас не было, как в прочем, и завтрака. В нарушении основного авиационного закона: 'война — войной, а обед — по распорядку', кто-то отдал приказ не покидать зоны эскадрилий.
Все четыре ракеты находились на месте. Из кабины выполз Чернов. Невооруженным глазом было видно, что он зол, как черт. Ни слова не говоря, начштаба поставил свою закорючку в ЖПСе и исчез. Однако я не замечал ничего, даже голода. Мои мысли занимало только одно — успеть снять с самолета ракеты до прихода Синицына. Мне повезло, тот так и не появился, вероятно, забыв про меня. В суматохе, никто ничего не заметил и, через некоторое время, первый боекомплект занял свое прежнее место на стенках укрытия.
Я был почти счастлив. Протиснувшись в узкий канал воздухозаборника двигателя, и подсвечивая себе фонариком, я осмотрел лопатки компрессора, в поисках возможных повреждений. (Распоряжение, сделанное инженером полка, после возвращения самолетов на родной аэродром, являлось совершенно оправданным и своевременным, в свете сегодняшних событий). На 20-ом все было в полном порядке.
Однако, как оказалось, не всем так повезло. После окончания осмотра двигателей на всех самолетах, участвующих в 'боевых действиях', молнией среди техсостава пронеслась весть, о попадании посторонних предметов, еще в два двигателя. Особая пикантность ситуации заключалась в том, что эти машины с повреждениями компрессора ушли в полет. Каждому было понятно, что случилось бы, если один из этих двигателей вдруг остановился в воздухе. Но, слава богу, в этот раз, все обошлось без жертв (спасибо советской военной авиатехнике, изготавливаемой с многократным запасом прочности). Тем не менее, теперь уже три двигателя подлежали снятию и отправке на ремонтный завод. Такие потери для мирного времени, не являлись рядовым событием. Полк гудел, как растревоженный улей, обсуждая, кто же виноват в том, что произошло.
Постепенно, как мозаика, из слухов и доступной нам информации, стала складываться, общая картинка. Войны, слава богу, не случилось. Как обычно, все было намного проще. Просто незадолго до описываемых событий, произошла смена командующего Прибалтийским военным округом. Новая метла, как обычно, решила показать, что старая мела плохо. К несчастью для нас, было принято решение подмести именно 666-ой истребительно-бомбардировочный полк. Летному составу, в последний момент, поставили задачу: старт с мест базирования, выход на полигон с нанесением удара по наземным целям и последующим уходом на запасной аэродром.
Полк взлетел, собрался в воздухе (как не странно, никто даже не заблудился и не отстал) и пошел на полигон. Над районом, где располагался условный противник, висел низкий густой туман, о чем, кстати, заранее предупреждали метеорологи. Однако приказ, есть приказ. Первым, как и полагается, летел сам Нечипоренко. Позади него шла пара под руководством Птицына. Снизившись до предельно малой высоты, командир, так и не смог увидеть землю, полностью закрытую белой пеленой. Не рискнув использовать оружие в условиях нулевой видимости, Нечипоренко сделал разворот и стал резко набирать высоту, уходя в сторону запасного аэродрома. За ним последовал весь полк, так и не отработав по мишеням.
Единственным, кого не смутили погодные обстоятельства, был замполит. Помня заученную фразу, что нет таких крепостей, которые бы не смогли взять большевики, он, не раздумывая, нажал кнопку пуска. Три ракеты ушли в белый свет, как в копейку. Зато четвертая, улетев за пределы полигона почти на десять километров, с ювелирной точностью поразила деревянный мост. В результате авиаудара, колхоз '40 лет без урожая' (так называли его в районе), надолго остался отрезанным от ближайшей бани и винно-водочного магазина. Также осколками была убита пасущаяся неподалеку мирная эстонская коза, усиливая неприязнь коренного населения к своим защитникам.
И вот теперь, Нечипоренко стоял навытяжку перед главным проверяющим, генерал-лейтенантом сухопутных войск, который являлся одним из замов командующего округом. Генерал орал на комполка, отметая робкие попытки командующего ВВС округа, защитить своего подчиненного.
— Ты, почему не отработал по целям?! — потрясал кулаком пехотинец.
— Видимость была плохая. Землю не видел, товарищ генерал-лейтенант.
— Ты что, меня за идиота принимаешь?! Как это? Я с наблюдательного пун?кта видел, как вы пролетали, а ты меня не видел?! Я вам всем очки пропишу! Каждую ночь у меня по тревоге будете подскакивать! Спать прямо в кабинах самолетов!
Нечипоренко молчал, уставившись в одну точку, над головой низкорослого генерала. Он страшно жалел, что не последовал примеру Птицына. Может быть, хоть одна из ракет попала бы в вышку, где в это время находился проверяющий. Тогда, по крайней мере, на него сейчас орали бы не напрасно.
В это время техсостав собрался в курилке перед эскадрильским домиком. Рядом с курилкой был установлен пропагандистский плакат. На плакате изображался суровый воин-прибалтиец в каске и с автоматом в руках. На заднем фоне расстилались мирные советские поля, коптили небо заводы и фабрики. Понизу плаката шла ленинская цитата. Она гласила: 'Все, что создано народом, должно быть надежно защищено!'. Еще чуть пониже, красовалась нацарапанная каким-то острым предметом, приписка: 'от прапорщиков'. Дело шло к вечеру, начинало темнеть, но команды покидать зону все не было. Пользуясь выдавшимся свободным временем, технота оживленно обсуждала события сегодняшнего дня.
