Привет, любимая!

— Миш, ну, что мы с тобой ссоримся каждый день?

— Не переживай. Пока миримся — все в порядке, — отшучивался он.

Мирились мы с ним по ночам. Засыпали перед рассветом. Крепко обнявшись. Увы, утром все начиналось сначала.

— Нормально с тобой общаться невозможно! — к обеду заводился Рыжий, — Ты совсем не слушаешь!

— Ерунда. Очень даже слушаю. Просто устала.

— Вот Светка никогда не устает меня слушать, — цеплялся он.

— Ну, и катись к своей Светке. Ей не приходится так вкалывать. Ты же ешь, как целое стадо слонов. И кормить тебя надо не один, а три раза в день. И шмотки чистые подавай каждое утро. И чтоб в доме порядок... Я — не Будда. У меня не шесть рук, всего — две.

— Хочешь, я вообще перестану есть? — вдохновенно говорил он с плотоядным блеском в глазах, — Буду питаться одной любовью!

— С ума сошел? — по-настоящему пугалась я, — У плиты хоть иногда вздремнуть можно. А в постели разве поспишь?

Было чего пугаться. Как только за нами закрывалась дверь нашей комнаты, Рыжий превращался в настоящего сексуального террориста. Только ушла куда-то из его ласк нежность. И трепетность...

— Загнал он тебя совсем, — вздыхала тетя Нина.

Так, что я искренне обрадовалась, когда у Мишки появилась новая забава. Рыжий в армии пристрастился к волейболу. И теперь всех вокруг приобщал к любимой игре. Парни рядом с футбольным полем расчистили площадку в лесу. Врыли в землю украденные со стройки железные трубы. И скинулись на сетку. Каждый вечер деревня пустела. Молодежь отправлялась на площадку — играть. Все, кроме меня. Я в это самое время становилась к плите. Готовить вечернюю трапезу.

Рыжий появлялся ближе к ночи, когда совсем уже темнело, и громко требовал:

— Алька! Есть хочу! Тащи ужин!

А перед сном он выгуливал меня за околицей, как собачку. Считал падающие звезды и сочинял дурацкие истории. Порой усталость так одолевала меня, что я, как лошадь, спала на ходу. Мне все чаще хотелось побыть одной, немного отдохнуть. И я не возражала, что он по вечерам пропадал на площадке.

Так бы все и шло своим чередом. Но однажды соседка, Люська Кривая, сливая грязную воду из таза, крикнула мне через забор:

— Аль! Мужик-то твой где?

Я как раз собирала падалицу под яблонями. На носу был яблочный Спас. А мы с теткой всегда к Спасу варили варенье из падалицы.

— В волейбол играет...

Люська была старше меня лет на пятнадцать, имела троих детей, и раньше ко мне никогда не обращалась. Поэтому я не отреагировала. Все внимание сосредотачивала на фартуке, из которого периодически норовили выскочить яблоки.

— А ты чего дома сидишь? — снова крикнула Люська.

Вот неймется-то человеку. В бабы уже записали меня, что ли?

— Да дел много!

— Все дела не переделаешь, а мужика потерять можешь...

— Это как? — я выпрямилась и нечаянно отпустила края фартука. Падалица посыпалась на землю с глухим стуком.

— Запросто! Подружка уведет, — Люська поставила тазик на землю, подошла к забору и навалилась на него могучей грудью, — Все уже говорят...

— Давно говорят? — сердце у меня захолонуло. Просто так говорить не будут. Уж это-то я знала.

— И... хватилась, милая... Почитай, недели три...

Я повернулась и пошла к дому, на ходу снимая фартук.

— Ты что брешешь, Люська?! Глаза твои бесстыжие! — возмутилась тетя Нина, которая, оказывается, стояла на крылечке и все слышала.

— Пес брешет, Нина Санна! А я правду сказала: уведет у нее Светка мужа, — отозвалась Люська, — Вот попомнишь мои слова!

— Тьфу на тебя! — плюнула в ее сторону тетка.

Люська покрутила пальцем у виска и отвалилась от забора. Пошла по своим делам, покачивая внушительным задом.

— Ты не слушай ее, Алечка... Дура она — баба, и слова у нее дурацкие!

"Алечка" вместо привычной "Александры" насторожило. И голосок у тети Нины что-то слишком жалостливый. Я внимательно посмотрела на тетку, и та вдруг отвела глаза в сторону.

— Эй, да ты тоже, выходит, знаешь?

— И не знаю я ничего, и врут все люди, — пробормотала тетя Нина, спасаясь бегством на кухню.

— Нет, постой, — я успела поймать ее за подол, — Садись и, давай, выкладывай.

Тетка покорно присела на ступеньку и опять отвела глаза. Теребила край подола, покряхтывала.

— Ну? Говори! Да говори ты! Не бойся!

— Ну, провожает он ее каждый день.

— Это я и без тебя знаю. Что еще?

— Обнимались они... Люди видели... Ой, Аля, Алечка, ты что? Все мужики — кобели. Мишенька-то у нас еще из лучших. Аля, Аленька, господь с тобой!..

Но я уже не слушала ее. Я бежала в свою комнату. Сбросила затрапезный халат. Надела новый тренировочный костюм, который год берегла.

Дорога к лесу почему-то показалась очень длинной. Бежать не хватало сил. Я все больше замедляла шаги. Ну и что я ему скажу? И ей? Да ничего не скажу. Посмотрю на них только.

Появиться у площадки незамеченной оказалось проще простого. Народ был в таком ажиотаже, что, пройди там колонна танков, никто бы не заметил. Я встала за сосну и принялась глазеть.

Красивая игра — волейбол. Сильные, гибкие тела. Мощные и быстрые прыжки. Крик, свист, смех.

Мяч ушел в аут. Светка с Мишкой играли в одной команде. Стояли рядом. И смотрелись красиво. Стало тоскливо... Вероятно, опоздала я порядок наводить. Вот у них смена позиций. Светка на подаче. Взяла мяч. Немного наклонилась вперед. Потом, в невысоком прыжке слегка откинувшись назад, точным движением послала мяч через сетку. Петька Козлов, который стоял в другой команде под сеткой, не рассчитал силы и выпустил из рук мяч. Никто не помог ему. Не успели.

— Очко! — заревели зрители.

А Мишка, меняя место, на ходу обнял Светку за плечи и чмокнул в нос. Так, как когда-то чмокал меня и давно уже перестал.

— Пришла игру посмотреть?

Я вздрогнула. Рядом стоял Олег.

— Ага! Посмотреть!

Он тихо улыбнулся.

— Ну и как?

— Красиво, — вздохнула я.

— Будешь с нами играть?

— А я не умею. И домой через пять минут надо.

— Очко! — снова заревели зрители.

Теперь очко заработал Рыжий. И уже Светка повисла у него на шее. Он обнял ее одной рукой, крутанул в воздухе. Олег перехватил мой взгляд.

— Иди домой, Аль. Хочешь, провожу?

— Проводи, — согласилась я, снова взглянув на Светку. Нет, я ей не соперница. Куда мне?! Старый комплекс, оказывается, был жив.

Олег отошел к другой сосне и вытащил из груды вещей свою любимую черную спецовку. Интересно, сколько лет он ее носит? Лет шесть, не меньше.

— Олег, ты куда? — окликнул его кто-то из ребят.

— Я сейчас, — махнул он рукой, — Я сейчас вернусь.

Мишка, который в тот момент в толпе игроков спорил о нарушении правил и подсуживании с Толиком, исполняющим роль арбитра, кинул на Олега мимолетный незаинтересованный взгляд. Случайно заметил меня... Правая бровь у него удивленно приподнялась. Я вспомнила, как мы хохотали над этой манерой в первый день его возвращения. Раньше у Рыжего такой привычки не было. Впрочем, теперь он мог сколько угодно играть своими бровями. Я не хотела его видеть.

— Пойдем? — негромко спросил Олег.

И получил в ответ короткий кивок. Мы не торопясь пошли по направлению к дому. Рыжий, поверх голов, смотрел нам вслед. Глаза заледенели. Но он не подумал нас догонять. Как же? Игра не закончена. И Свету потом надо проводить. Я же его знала, как облупленного. Еще и меня обвинит — с Олегом ушла! Да... дела были невеселые...

— Ты что молчишь? — спросил Олег.

— А о чем говорить? — отозвалась я.

— Конечно. И так все ясно, — он говорил серьезно и не думал смеяться надо мной, — Я не оправдываю Светку. Она ведет себя, как скотина. Но зачем ты себе будешь нервы мотать? У вас и так с Мишкой не семья, а цыганский табор.

— И что же я должна делать?

Он положил мне руку на плечо и развернул к себе. Спокойно посмотрел прямо в глаза.

— Помнишь, я пошутил, мол, вы разведетесь? В каждой шутке есть доля шутки. Разводись!

— Зачем же тогда было выходить замуж? — мои ноги снова понесли меня к дому. Трудно было смотреть Олегу в глаза. Практически невозможно.

— Ты ведь назло мне вышла за него? Да? — в этом вопросе не ощущалось назойливости. Только уверенность.

— Да, нет. Я об этом и не думала. Он все решал за меня. Скомандовал, я подчинилась.

Говорить Олегу правду не хватало мужества. Да и не к чему ему было знать эту правду, горькую и обидную. Мы уже молча дошли до моей калитки на задворках.

— Спокойной ночи, Олежка.

— Аля!

Пришлось остановиться и повернуться к нему.

— Если нужно подождать, я подожду. Ты поняла?

Я все поняла. Это он не понял, что ждать придется очень долго. Вероятно, всю жизнь.

Щеколда на калитке тихо звякнула.

— Аль, это ты? — тревожно спросила из сгущавшихся сумерек тетка.

— Я, теть Нин.

— Миша с тобой?

— Нет, играет. Пока, Олег, — протянула ему руку.

— Ты подумай, — крикнул он мне вслед.

— Это тебя кто провожал-то? Олег, что ли? — заинтересовалась тетка.

— Олег.

— Ох, Алька... Узнает Мишка, голову оторвет.

— А он знает, — я стояла у поленницы и шарила рукой в дровах. Мы со Светкой купили на двоих пачку "Космоса" и прятали ее там. — Ты иди в дом, теть Нин. Я здесь посижу немного. Одна хочу побыть.

— Вы поругались? — окончательно расстроилась тетка.

— Как ни странно, нет. Не успели еще. Только будем. Ты иди, иди.

Она ушла в дом, а я села за поленницей на обломок старого чурбака и достала сигарету. Вечернее небо с одного края отливало зеленью, с другого быстро унизывалось звёздами. Оно навевало покой, отгоняя злые мысли. Смотреть на него и ничего другого не видеть, ни о чём гадком не думать, не испытывать оглушающей боли. Одной сигареты показалось мало. Докурила и вытащила еще одну. Затошнило. И крепко. Но с третьей сигаретой тошнота прошла. Теперь не мешало бы и выпить, чтобы окончательно притупить эту боль проклятую.

— Аль, — послышалось от крыльца, — Миша вернулся. Иди в дом.

Да пошли вы! Вместо ответа закурила четвертую сигарету.

— Александра! — Мишкин голос раздался совсем рядом с поленницей, — Ты мужа кормить думаешь?!

Он завернул за угол и увидел меня с сигаретой. Присвистнул.

— Ничего себе... новости...

Свистишь? Ну-ну... Ты еще много чего не знаешь. Да, и, вообще, знаешь ли ты обо мне хоть что-нибудь? Ты ведь никогда не интересовался... А если всё же интересовался, то с кем была и что делала? В основном, на предмет парней.

— Ужинать будем или как?

— Я не готовила. Я ходила на площадку — смотреть игру.

Рыжий прищурился.

— Что случилось?

— А ничего. Отдохнуть захотелось. Погулять. Один день можно и без ужина. Кстати, вечером наедаться вредно. Врачи не советуют.

— Мне и без тебя хорошо известно, что они советуют, — он спокойно отобрал у меня недокуренную сигарету и сунул ее себе в зубы, — Курить они тоже не рекомендуют.

— Ну и бросай на здоровье. А мне как-то не хочется.

— Хочется тебе, не хочется, но чтоб я этого больше не видел, — Мишка начинал злиться.

Еще одна сигарета оказалась у меня в руке. Я, не торопясь, прикурила и так же, не торопясь, сказала:

— Ты больше не командуй. Надоело.

— Что? — он, кажется, ожидал крика, упреков, слез, чего угодно, только не спокойного отказа подчиняться. Не отстраненности...

— Не командуй мной больше — подчиняться не буду. А хочется есть — иди к Светке.

— Опять! Тебе не надоело?

— Я же тебе сказала, что надоело. Больше ничего не будет. И не жди, не теряй времени. Лучше сразу вещи собирай и переезжай к Светке.

— Твоя ревность у меня вот где сидит! — Мишка провел большим пальцем по горлу.

— Да не ревность это, — с жалостью взглянула на него, — Ревнуют, когда ощущают себя ущербными. Я себя ущербной не чувствую. Не хуже других.

— Что, замену нашла? — Мишка даже не злился уже, он был в шоке.

Ну, вот, все в порядке. Все, как заведено.

— Ты про Олега? Напрасно. Он меня просто проводил. Уже темнело, а моему мужу надо было закончить игру. Это он тебя, Миша, выручил.

Окурок обжег пальцы и я, тихо ойкнув, выронила его.

— Обожглась? — Рыжий хотел посмотреть, по привычке все решая за других.

Я убрала руку за спину.

— Шутки шутишь? — он сильно тряхнул меня за плечо.

— У нас с тобой шутки кончились, Миша. Можешь кричать на меня и говорить гадости. Можешь презрительно не замечать меня всю жизнь. Можешь даже ударить. Ничего я больше не боюсь...

— Аль, у тебя с головой все в порядке? — потрясенно спросил он, — Когда это я тебя бил?

— Наверное, у меня действительно не все дома. Чего ж удивляться? Если с тобой еще годик пожить — окончательно созреешь для психушки.

Такого плевка в рожу, Мишка, конечно, не ждал. Я и сама не понимала, зачем так оскорбляю его. Молчание затянулось. Стало совсем темно. И так тоскливо...

Рыжий не выдержал первым.

— Ну и что дальше? — враждебно поинтересовался он.

— А ничего. Живи себе: бегай по друзьям, по девушкам, играй в волейбол. Только меня больше не трогай. Я не кукла, с которой можно поиграть и бросить.

— Понятно, — протянул он, — Кто-то наболтал про нас со Светкой. Так?

— Наболтали. И сама видела.

— Какая чепуха!

— Кому как, а по мне, так вполне серьезно. На чепуху такими глазами не смотрят. Чепуху так не обнимают и в нос не чмокают.

— Все сказала? — он опустился рядом со мной прямо на землю. Смотрел в сторону.

— Все. Теперь иди к своей Светке.

— Хорошо. Я со Светкой, а ты что будешь делать?

— А вот это тебя не касается. И не переживай, одна не останусь.

— С Олегом сойдешься? — не столько вопрос, сколько утверждение.

Опять двадцать пять. Олег ему, видите ли, за каждым кустом мерещится, покоя не дает. О своей вине и не вспоминает! Ладно! Хочешь Олега? Будет тебе Олег.

— Это уж как у нас с ним получится. Может, и сойдусь.

— Давай, давай, — презрительно бросил Мишка, резко вскочив, — Я всегда знал, что мы любим трусов...

И тут меня прорвало. Сейчас я тебе, Рыжий, все выложу! Как на духу! Хоть раз скажу то, что на самом деле думаю.

— Да, он трус. Вернее, был трусом. Но он, по крайней мере, в постель меня не затаскивал и в мужья не набивался, чтобы потом по девкам бегать.

— А я набивался?!

— Нет, это я сама тебе на шею вешалась и упрашивала: "Мишенька, возьми замуж!" А ты меня с шеи стряхивал. Ты на Олега больше не кивай. Он... Он честно поступил. Он в себе сомневался и тебе так и сказал. Помнишь? Сказал, что есть и лучше девчонки, что поищет. Поискал. Понял, что для него лучше нет. Сам убедился, теперь и меня имеет право убеждать. Тебе, между прочим, место свое уступил. Хотя и знал, что он нравится мне. Не очень-то смело, зато честно. Это ты у меня даже не поинтересовался, а как я к тебе отношусь? Не больно это тебя волновало. Главное, место свободное вовремя занять. Ты, я вижу, подзабыть все это успел?

Выпалила ему все и сама испугалась: что же это я несу?

Рыжий молчал. Молчал долго, обдумывал. Потом хмуро спросил: