Наконец, она выпрямилась, вытерла рот рукой и отступила с закрытыми глазами.
Дело сделано. Это был правильный поступок, мудрый поступок. И сделать это моментально, без предупреждения, избавило от ненужных страданий. Иногда ожидание плохого настолько же неприятно, как само плохое событие.
Это, к тому же, добавило дополнительный бонус — заткнуть его нахрен.
И ощущалось это дерьмово.
Я хочу видеть, как ты восстанешь.
Она выбросила эхо его слов из головы, вернулась к двери и прислонилась к ней, ожидая, пока отступит тошнота. Повертев в руках дверную ручку и не найдя никакого замка, она вытащила запрограммированный Риоданом телефон, не собираясь использовать магию, которой она научилась в Зеркалах, чтобы запереть дверь. Использовать заклинание на чем-либо, принадлежащем Иерихону Бэрронсу, не входило в ее ближайшие планы. Зная его, наверняка здесь уже есть какая-то неуловимая магия, и все, что она попробует наложить, может рвануть или трансформироваться во что-то иное. Однако она не могла вот так запросто оставить обезглавленный труп Риодана всего лишь за закрытой дверью, где кто угодно может наткнуться на него. Она может и не знала всех его секретов, но защищала те, что известны ей.
Она послала Бэрронсу смс. Ну или попыталась. Руки дрожали. Она глубоко вдохнула, задержала дыхание, медленно выдохнула. Уверенные пальцы затанцевали над клавиатурой.
РИОДАН ПОПРОСИЛ ЕГО УБИТЬ, ЧТОБЫ БЫСТРЕЕ ИСЦЕЛИТЬСЯ. ЗАПРИ СВОЙ КАБИНЕТ.
На экране телефона почти мгновенно загорелся ответ.
Заглавные буквы создают впечатление, будто ты орешь на меня. Не надо. Это меня бесит.
Нахмурившись, она вытащила из кармана протеиновый батончик и съела его в два укуса. Она не могла позволить себе выблевать энергию. Бэрронса бесит все на свете. Он живет на лезвии бритвы вечного раздражения. Несомненно потому, что ему приходилось мириться с существованием простых смертных, которые слишком много раздумывали, тогда как хорошая резня была бы не только эффективнее, но и веселее. В духе Бэрронса отвечать на такое из ряда вон выходящее сообщение критикой ее письменного этикета. Она писала как никогда в своей жизни. Сообщение увидел один человек. А ее Дэни Дэйли видел весь город.
Пальцы вновь запорхали над буквами. Она опустила упоминание блевотины. Черта с два она останется, чтобы прибраться. И она понятия не имела, как отключить заглавные буквы. Она не знала, как их включила, и усвоение социального этикета не имело значения.
ОН МЕРТВ, И ТУТ БЕСПОРЯДОК. ЗАПРИ КАБИНЕТ.
Он ответил мгновенно:
Я ЗАНЯТ. САМА ЗАПРИ. ИЛИ НЕ ЗАПИРАЙ. ВСЕ РАВНО ЭТО НЕНАДОЛГО. У МЕНЯ КАМНИ И КРИСТИАН. ТАЩИ СВОЮ ЗАДНИЦУ В ЧЕСТЕР.
Она фыркнула, выходя из кабинета и закрывая дверь. Он прав.
Действительно казалось, будто на тебя орут.
13
Не ты ли сказал, что я несвободна?
Мак
Ярость ведет в никуда. Я вращаюсь по кругам из ничего, я полна дикой энергии, но мне некуда ее направить.
Спустя некоторое время — хотя это слово здесь ничего не значит — я замираю неподвижно (еще одно слово, которое технически ничего не значит, но все же имеет значение) и перевожу мысли на своего захватчика.
Недавно Бэрронс сказал: "Ты думаешь о Синсар Дабх как о реальной книге внутри тебя. Я сомневаюсь, что она открыта или закрыта. Перестань думать о ней так буквально".
Я ощущаю проблеск понимания его слов. "Хочешь сказать, она вставлена в меня, неотделимо, и моя этическая структура — это лишь общеизвестное прикрытие?" — ответила я.
В прошлый раз, когда Синсар Дабх захватила контроль над моим телом, я негодовала из-за своих подрезанных крыльев, из-за неспособности сделать что-то, хоть что-нибудь, чтобы положительно повлиять на мой мир. Я позволила этой злости и раздражению прорваться сквозь меня и взорваться вспышкой жестокости.
Я чувствовала себя крутой засранкой.
Но может, тогда вовсе не было крутости, лишь адова куча дерьма.
Здесь, в этом безмолвном темном месте, без отвлекающих факторов, я более ясно оцениваю свои действия в тот день. Я сломала свои цепи сомнений и страха актом свирепости, говоря себе, что раз Серая Женщина была из плохих парней, ее убийство делает меня хорошей.
"Зло, — как-то раз сказал мне Риодан, — плохо тем, что верит в свою доброту".
Убийство ее не было плохим поступком.
Плохой была причина, по которой я ее убила. Я говорила себе, что убиваю ее ради защиты Дублина, но на самом деле, я сделала это для того, чтобы почувствовать себя лучше, чтобы приглушить чувство беспомощности. То, что это спасло потенциальных жертв, было лишь глазурью на торте моего эгоизма.
Я провела в Дублине год. Хоть я и встретила Иерихона Бэрронса вскоре после прибытия, многие из этих двенадцати месяцев потеряны в Фейри или проведены в Зеркалах, или же бездумно прожиты женщиной, обращенной в при-йю, но не были посвящены узнаванию Бэрронса. На самом деле я не уверена, знаю ли его вообще. Я узнала лишь то, что хочу, чтобы он всегда был рядом. И возможно однажды я узнаю его.
И все же за те несколько месяцев, что я прожила с ним бок о бок, я начала восхищаться его этической системой, непоколебимой сосредоточенностью и преданностью тем немногим людям и мотивам, которые он избрал для себя.
И хоть одна часть меня хочет вопить — почему он как-нибудь не спас меня от этого? — другая часть, более трезвомыслящая, наконец-то понимает, что именно это он пытался донести до меня все это время — он не мог спасти меня, и прекрасно это знал. Однажды он сказал мне, что страх — это не просто бессмысленная эмоция, это абсолютные шоры; что если я не могу встретиться лицом к лицу с моей истинной реальностью, то я никогда не сумею ее контролировать, и все будет зависеть от желаний кого-то более сильного, чем я. Он знал это слишком хорошо по сражениям с собственным внутренним монстром, а я только здесь и сейчас начала это осознавать.
В самых важных и решающих битвах в нашей жизни мы сражаемся в одиночку.
Против самих себя.
Возможно, это значит пережить детство, полное насилия, каждый день бороться за сохранение веры в собственную значимость. Или страдать от лишнего веса и принять, что ты не должна выглядеть как современный идеал женской красоты, чтобы быть любимой. Возможно, это отказаться от наркотиков или бросить курить. Никто не может сделать это за тебя.
Всю свою жизнь я была расколота надвое.
И пора этому прекратиться.
Чистильщик был прав в своем желании исправить мой мозг: здесь не могут уживаться двое.
Я не просила о даре ши-видящей. Я не рвалась оказаться не в том месте не в то время еще эмбрионом, и уж совершенно точно я не просила, чтобы всю мою жизнь меня дурили Королева Видимых и Король невидимых.
И тем не менее, именно к этой войне моя жизнь толкала меня еще с материнской утробы.
Я могу быть или жертвой... или победителем. Нахрен жертвенность. Она мне не идет, она не подходит к моему гардеробу.
Я готова.
Лишь одна из нас останется в живых.
И это буду я.
14
Хочешь сыграть в игру? Пора платить за содеянное
Спустя десять минут пути к югу от Дублина я паркуюсь перед выбранной для себя берлогой — бывшей готической игровой площадкой Мэллиса для смерти, секса и страха.
В ту ночь, когда МакКайла впервые посмотрела на огромный четырехэтажный викторианский особняк с его акрами беспорядочных, бросающих вызов перспективам пристроек, эркерными окнами и переплетами, башнями, крытыми галереями и перилами из кованого железа, я знала, что однажды это место будет моим.
Джон Джонстоун-младший, убийца своих родителей, пирующий за счет слабых своего рода, движимый, как и я, похотью, жаждой, желанием и господством; память о нем лишь напоминает мне, что мое тело так же слабо, как и его сосуд, и может быть разрушено тем же способом.
Я вытаскиваю себя из машины, хватаясь за дверцу для опоры, заботясь о том, чтобы должным образом поставить ноги. Успокаивающая ночная тьма наконец опустилась на землю.
Я бы добралась намного быстрее, если бы не случилось невероятное — в Дублин прорвалось солнце, атакуя мои новорожденные глаза безжалостными копьями света. Даже солнцезащитные очки, которые я нашла в машине, не позволили мне смотреть на обжигающий свет и вести машину. Вместо того, чтобы продолжать идти к своим целям, мне пришлось свернуть в лес, накрыть голову курткой и выжидать до сумерек. Я заняла эти часы пересмотром своего плана, визуализацией каждого шага в деталях. Богатые деталями мысли формируют реальность. Мои мысли превосходны.
Мое тело, однако, горькая шутка. Я обнаружила, что нервные окончания МакКайлы столь же несовершенны, как и ее разум — они причиняют невероятный дискомфорт, слишком резко реагируя на каждое ощущение, точно кучка истеричных голубей.
Соединяясь с ее телом, отсекая пронизанное виной сознание МакКайлы от конечностей и органов, я была уверена, что крепкая хватка моей всеобъемлющей сосредоточенной воли в ее теле и костях усилит ее плоть.
На деле все наоборот. Так же как Джада сжигает энергию и вынуждена постоянно есть, я быстро изнуряю присвоенное себе тело. Сосуд, вмещающий меня, неравен мое воле. Я огнемет в китайском фонарике.
До того, как я обрела тело, мой путь к господству был ясным. На самом деле он даже выглядел по-детски простым. Убить трех соперников в борьбе за власть над Фейри, призвать и убить Королеву Фейри, поглотить Истинную Магию, выпить Эликсир Жизни — вуаля, я бессмертна и неудержима.
Кража копья изменила все.
Оно было ключевым элементом, вещью, без которой все развалилось. Из-за недостатка гребаного стержня. Мой единственный приоритет — вернуть это оружие. Или получить меч. Мне плевать, что именно.
Я закрываю дверь и прислоняюсь к машине, запрокидываю голову, широко раскрываю рот и собираю свои слабеющие силы, чтобы воззвать к моей армии, поднять моих детей. Я монотонно напеваю на Изначальном языке, освобождая их Истинные Имена в хрупкой прекрасной песне трубных колоколов, льда и бархатной тьмы. Мои слова подхватывает ветер, жаждущий служить мне, и они взмывают в ночное небо, где расходятся в стороны и разлетаются в миллионах разных направлений.
Придите ко мне, приказываю я. Я Создатель/Правитель/Король былого, почувствуйте мою силу. Вы принадлежите мне. Придите ко мне. Мы будем пировать и завоевывать.
Я повторяю призывы, наслаивая свою навязчивую темную мелодию на бриз, пока через покалывание своей сущности Фейри не ощущаю собирающуюся толпу моих детей, поднимающихся из пустых лож в земле или из пахнущих сексом и смертью жилищ в заброшенных домах, где они держали в заложниках людей. Я чувствую, как они разворачиваются в Честере, отделяясь от Видимых, и идут к двери. Выскальзывают из катакомб на кладбищах, где они устроили логова. Они будут охранять мою берлогу, сторожевые псы ада, пока я не решу, что этому сосуду требуется для нормальной работы.
Придите ко мне, пою я в ночи, покоритесь своему королю.
Убедившись, что моя орда поднялась подобно Дикой Охоте (14), я начинаю кажущийся бесконечным путь до места, которое будет моей берлогой, пока я не покину землю.
Одна нога.
Другая.
Левая нога.
Правая.
Гребаное тело.
Я съела столько плоти Невидимых, сколько мог вместить мой живот и не взорваться. И все же я слаба. Я поддерживаю решительность своей мантрой: МЫ ЖЕЛАНИЕ, ПОХОТЬ, ЖАЖДА, И МЫ ВЫБИРАЕМ ПУТЬ К ГОСПОДСТВУ.
Возвышающиеся передо мной двойные двери приоткрыты, но мои дети скоро запечатают их и будут охранять. Я хватаю ткань своих брюк спереди, скользкую от крови, кишок и мозгов, и подтаскиваю одну ногу, потом другую, направляясь к широкому лестничному пролету, спотыкаюсь и налетаю на дверной косяк, хватаясь за него в поисках поддержки, пока набираюсь сил.
Просторный особняк, показавшийся МакКайле уродливым, очарователен. У нее плебейские вкусы. Гребаный розовый цвет повсюду, пока она не познала абсолютность черного, прячущего пятна, маскирующего хищников. Каждая комната, которую я миную — радость для моих чувств, цветущая остатками поклонения, подчинения и смерти. Здесь люди охотно жертвовали собой на алтарях нужды и одиночества ради беглого взгляда на их бога, дарованного им лишь тогда, когда они хватали ртами свой последний вздох.
Я питаю отвращение к слову "нужда". Есть вещи, которые мне требуются, поскольку я решила, что от них будет польза. Нужда — это болезнь, эпидемией косящая человеческую расу: положи кусочек в рот, и передашь бразды правления в чьи-то руки, а потом удивляйся, когда на тебе жестко прокатятся. Проснись нахрен. От больных лошадей избавляются. И когда они уже слишком стары, их не отправляют пастись на безоблачную счастливую лужайку — их убивают и отправляют на клееварню. Сломанные обязаны умереть и освободить дорогу живущим.
Когда МакКайла спросила у Бэрронса, почему столько Невидимых собралось в особняке Мэллиса, он ответил: "Болезненная увлеченность смертью для них словно кислород, мисс Лейн. Им легко дышится в подобных местах". Той ночью я подумала, что Бэрронс подобен мне, что он обладает безупречной ясностью ума, огромной волей и беззастенчивой жаждой.
Он — позор для своей формы, ослабленный иллюзиями любви, самопожертвования и, несомненно, другими бесчисленными заблуждениями. Никто не ограничивается одной-единственной иллюзией. Для поддержания исходной лжи всегда требуется еще больше лжи.
Пустые глаза провожают меня, когда я прохожу мимо — шокированные, смутно любопытствующие, жаждущие, слишком обкуренные, чтобы приблизиться. Последователи Мэллиса медленно умирают в доме, худые и бледные как наркоманы, лежа на тюфяках в темных углах или сплетаясь узлами обнаженных конечностей на бархатных диванах с низкими спинками — сжигают благовония, играют музыку, вводят наркотики, фыркают, блекнут.
Обкуренные пассивные жертвы.
У моих детей будет пища по прибытию.
Жаль, мне не хватит энергии, чтобы принять участие.
Я устремляюсь в подвал. К тому моменту, когда я добираюсь до подземных покоев, в комнатах которых обитал Дж. Дж. Младший — человек на удивление незамутненного рассудка — я уже ползу.
Я тащусь на животе вниз по тускло освещенному коридору целую небольшую вечность, пока не добираюсь до огромной черной квадратной двери со стальным обрамлением. Я ложусь на спину и распахиваю ее ударом обеих ног.
Некоторое время спустя я заползаю внутрь.
Спустя еще одну небольшую вечность я разворачиваю свое тело и закрываю дверь ногами.
Спустя еще немного времени я приподнимаюсь на руках и коленях, чтобы закрыть дверной засов, затем жестко падаю на пол.
Я лежу возле двери, свернувшись клубочком.
Что-то не так, совсем не так.
Я призываю одну из своих кровавых рун, чтобы запечатать двери.
Ни одной руны не появляется.
Дрожа, я пытаюсь снова и снова, но всякий раз, когда я стараюсь пропеть руну и воплотить ее в реальность, я получаю лишь пустые ослабшие пальцы, сжимающие ничто.
