— Пожалуйста, подождите. — сообщил шлюз на правильном японском. — Идёт разгерметизация. Пожалуйста, подождите. Идёт разгерметизация.
Звуки снаружи, доносившиеся из-за шлема сильно приглушёнными, постепенно исчезли вовсе, когда шлюз покинули остатки атмосферы. Красный светодиод шлюза сменился зелёным.
- Разгерметизация завершена. — сообщил шлюз. — Хорошего вам дня.
Внешний люк открылся, и я вышел в космос. Впрочем, правильнее было бы сказать — вылетел: пристегнул ожидавший карабин страховки, оттолкнулся от края шлюза и взмыл наружу, пока трос не натянулся. Раскинул руки и ноги, чтобы убрать начавшееся вращение.
Что-то я всё-таки помню.
— Раз-раз-раз. — сказал я вслух. — Проверка. Раз-раз-раз. Меня слышно?
— Замечательно. — отозвался голос Еремеева в наушниках. — Всё нормально?
— Чудесно. — ответил я. — Камера работает?
— Работает, всё в порядке.
— Ага. — сказал я. — Терминал же должен быть ниже шлюза, так?
— Ну, так.
— Значит, я повёрнут к ним спиной. — вслух заметил я и осторожно обернулся.
Что и сказать? Это было красиво.
Циклопические туши прыжковых грузовиков поднимались передо мной, как гигантские колонны, на фоне сияющего звёздного неба. В орбиталищах нету звёзд: как ни странно, но, живя в космосе, мы удивительным образом обходимся без них. Зрелище света родом из далёкого прошлого — десятки, а то и сотни, световых лет — захватывает дух, несомненно... но только первые раз пять, не меньше.
Космос большой. Это может показаться очевидным, но смотреть в космосе не на что. И чем дальше от других людей и их творений, тем более не на что.
Неудивительно, что космонавты предпочитают летать исключительно по приборам.
Как оказалось, здесь действительно были рукоятки: фонарь шлема выхватил целую вереницу, убегающую куда-то вдаль по корпусу орбиталища. Половины недоставало; другая половина выглядела настолько ненадёжно, что я постеснялся за них браться. В космосе некуда срываться, а вот внутри орбиталища я один раз схватился за пожарную лестницу в Гюйгенсе и упал с высоты второго этажа. Мэгурэ тогда хватило одного взгляда, чтобы отфутболить меня в отпуск на целый месяц, пока срастались кости и сходили синяки. Подозреваемую пришлось ловить Курнаковой и Харагути, но шеф даже не оставила меня без премии. Наверное, из жалости.
С другой стороны, в космосе тебя может убить случайно обороненной гайкой.
— Штайнер! — раздался весёлый голос Ямагаты в наушниках. — Ты как там?
— Пока никак. — отмахнулся я, спускаясь вдоль поверхности Порта к терминалу и его стыковочным узлам. Здесь было темно: фонарь шлема выхватывал только круг на корпусе орбиталища, ничего больше. Логично: Титан-Орбитальный развёрнут в другую сторону от Сатурна, а Солнце здесь — всего лишь ещё одна звезда, пусть и чуть более яркая. — Ты просто поинтересоваться или что-то серьёзное?
— Я только что придумала, куда мы с тобой пойдём на свидании, конечно, это серьёзно! — я гневно закашлялся. Забрало шлема перед лицом пошло волнами, убирая постороннюю влагу. — А вообще, я тут полезла в камеры слежения с соседних диспетчерских, ещё и девочек позвала, ну, чтобы время не терять...
— Вас тут что, только трое?
— А чего ты хочешь? Остальные заняты, там ещё банкомат три дня назад обнесли, до сих пор работаем...
— И ты лично занялась моим делом?
— Ну конечно! — обиженно воскликнула Ямагата. — Что я, брошу на произвол судьбы милашку инспектора Штайнера?
"Синевир" закрывал собой полнеба: громада прыжкового грузовика, чёрная на чёрном, выхваченная из темноты габаритными огнями. По правую руку от меня возвышались костлявые руки манипуляторов, напоминавшие скрюченные пальцы.
Я включил ранец, слегка ускоряясь. Фонарь шлема выхватывал то обрывки белого корпуса терминала, местами выщербленного и посеревшего от времени и радиации, то исполинские сервоприводы манипуляторов, то бесконечный золотистый панцирь "Синевира". Могильную тишину нарушало только мое дыхание и треск в наушниках шлемофона.
— И что, — спросил я, впервые поражаясь, как одиноко звучал мой голос, — есть успехи?
— Пока нет, — погрустнела Ямагата. — Но я тебе скажу, хорошо?
— Пожалуйста. — попросил я, оглядываясь под сторонам. Сразу за "Синевиром" возвышался "Лепанто Экспресс" в своей благородной патине корпуса. Я проплыл мимо него, оглядываясь назад: страховочный трос разматывался позади меня оборванной струной.
— Штайнер, осторожно. — вмешался голос Еремеева; я встрепенулся. — "Гваэчжу Грин" открывает люки.
Я развернулся в сторону третьего грузовика, выглядывавшего из-за зеленоватой громады "Лепанто Экспресса"; на моих глазах часть серого, как реголит, корпуса загорелась оранжевыми предупредительными огнями, затем возникла щель, и в полном молчании величественно разошлись в стороны исполинские створки грузового отсека. Наружу хлынул свет — яркое жёлтое зарево на фоне темноты.
— Вижу. — сказал я, наблюдая за грузовиком. Против света было ясно видно чёрные точки — людей в скафандрах, служебных роботов — высыпавших из распахнутого люка. — А что не так?
— Манипуляторы, — только сказал Еремеев.
Я развернулся в другую сторону и чуть не закрутился волчком.
Один из манипуляторов Порта пришёл в движение. На моих глазах огромная рука отклонилась назад, одновременно разворачиваясь над моей головой, и пошла вперед, к "Гваэчжу Грину". Следом за ним ожил следующий манипулятор: я неотрывно следил, как бесшумно вздрагивают приводы у его основания, а стрела манипулятора расцветает габаритными огнями.
Манипуляторы, словно костлявые пальцы, нырнули в яркий зёв грузового отсека "Гваэчжу Грина", на секунду заслонив его сияние, и вынырнули, держа в захватах по контейнеру — прямоугольные силуэты, тёмные на фоне ярко освещенного отсека. Я поспешил мимо, пока стрелы манипуляторов складывались, как квантовое оригами, у меня над головой.
— Однако. — сказал я вслух.
— Не беспокойся, тебя никто не заметил. — отозвался Еремеев. — Четвертый узел следующий. Ну, сам увидишь...
— А кто говорил, что я беспокоюсь?
"Гваэчжу Грин", неожиданно оживший, остался позади. За ним вдоль терминала простиралась пустота. Где-то впереди терминал обрывался, отчерченный ритмично мигающими габаритными огнями.
Четвертый стыковочный узел был пуст. По мере того, как я приближался, фонарь шлема выхватывал из темноты сдвинутые внутрь стыковочные захваты, похожие на облетевшие зимой деревья, выставленный в пустоту стыковочный коридор. Выдвинутые шлейфы кабелей питания безжизненно болтались в вакууме. Чуть в стороне от стыковочного узла гигантской мачтой торчал вытянутый в никуда топливный штуцер.
— Жан, ты это видишь? — спросил я.
— Я-то вижу. — пробормотал Еремеев. — Но чего-то не понимаю.
— А именно?
— Того, что стыковочный узел просто взяли и бросили. Как будто корабль был, но исчез. Прямо из стыковочных захватов.
— А так что, можно?
— На маневровых... нет, нельзя, захваты не дадут. А тут они даже не погнулись. — Еремеев замолчал. Через несколько секунд его голос вернулся: — Вот что: проверь-ка шлейф. Вон тот, справа снизу, семьдесят градусов.
— Что-что, простите? — переспросил я и обернулся, кувыркнувшись вниз головой. — А, вижу. Сейчас, секунду...
— Радар включи. Надо было с тобой идти...
— Так чего не пошёл?
— Так ты и не приглашал...
Радар был прямоугольной коробкой с пистолетной рукоятью, свисавшей с пояса. Тыльную сторону коробки украшал небольшой индикатор. Я поднял его, отставил в сторону (условный рефлекс после многих лет обращения с оружием) и нажал кнопку. Наушники прорезал громкий, леденящий душу писк. От неожиданности я выпустил радар из рук; прибор затрепыхался на конце страховки, как взбесившийся маятник.
Насилу мне удалось схватить его и отключить. Писк, разрывавший наушники, как ножом отрезало.
— Жан, что это за дерьмо?!
— А ты чего хотел? — уныло поинтересовался Еремеев. — У него настройки сбиты, хоть бы в пространство его ткнул...
— А предупредить сложно было? — огрызнулся я, нащупывая нужную кнопку. Индикатор загорелся вновь, и нужную настройку я нашёл только с третьего раза: работать в перчатках скафандра было, мягко говоря, неудобно.
Я отвёл радар в сторону. Душераздирающего писка на этот раз не последовало.
— Вроде нормально. — сообщил я. — Что теперь?
— Шлейф видишь?
— Момент... — я поводил радаром; наушники отозвались громким писком. — Вижу. Сейчас, секунду...
Ранец на спине зашипел, выплёвывая струи холодного газа; я снизился и подался вперед, неторопливо подлетая к шлейфу. Фонарь выхватывал титанических размеров штекеры, торчащие из белого корпуса, каждый — размером с молодое деревце. Ну да, всё логично: космическим кораблям нужно много электричества, даже когда они состыкованы со станцией...
На корпусе шлейфа торчали несколько рукояток, выделенные ярко-жёлтым; я подлетел поближе и протянул руку, хватаясь за неё. В ответ я получил пренеприятный толчок в плечо и повис над шлейфом, лицом к нему.
— Что мне искать? — спросил я.
— Там должна быть служебная панель, — после недолгой паузы сообщил Еремеев. — Правее тебя... нет, чуть ниже... — я, неловко переставляя руки, сместился ниже по корпусу шлейфа. Радар на привязи дёргался туда-сюда, то и дело ударяя меня по ноге. — Ага, вот. Открывай.
— Сейчас, секунду... — первым делом я унял непослушный радар, пристегнув его к поясу; затем я взялся пальцами за крышку панели и откинул её. Мне навстречу вылетело небольшое окно волюметрической консоли. — Что мне искать?
— Журнал активности, что же ещё...
Журнал обнаружился почти сразу. Окно консоли заполнилось непонятными строчками, в которых я понимал разве что первый столбик цифр. Но и этого было достаточно.
— Двенадцатое марта. — сказал я, постучав пальцем по твёрдому свету консоли. — Предпоследнее включение.
— Когда?
— 21:22. Как раз пока Вишневецкая сидела без дела: у неё тогда выдался спокойный вечер... — я перевёл взгляд ниже, пальцем притронувшись к следующему, последнему включению. — А вот это уже интереснее.
— Пятнадцатое?
— Ага. И погоди, это ещё не всё. — я пригляделся ко времени. — 23:45. Вишневецкую убили незадолго до пол-первого ночи. Примерно полчаса времени между. Это оно, Жан.
— Меня другое интересует, — пробормотал Еремеев, и я насторожился. — Разверни вкладку. — я подчинился; навстречу мне вылетели какие-то графики и цифры.
Еремеев молчал. Он наблюдал за происходящим через мою нашлемную камеру — для этого мне и потребовалась его помощь. В космической технике мой друг разбирался определенно больше моего.
— Жан? — наконец спросил я. Графики, состоящие из одного столбика, тут даже читать было нечего.
— Открой двенадцатое число. — только и сказал он. Я вздохнул и подчинился; столбики сменились другими и резко прибавили в числе. Теперь, приглядевшись, я сумел разобрать и цифры — временные промежутки и значения, указанные в мегаваттах.
Кроме того, столбиков на графике было больше.
— Жан, что это? — спросил я.
— Рабочий цикл. — пояснил Еремеев. — И вечером двенадцатого он был полный. Здесь был корабль, он стоял примерно час — видишь, здесь график идет более-менее ровно — и отстыковался сразу после.
— А на следующий день у стыковочного узла летит система. — добавил я. — Какое совпадение.
— Не в этом дело. — отмахнулся Еремеев. — Посмотри на график за пятнадцатое.
— Смотрю. — я заново открыл вкладку. — И что... погоди-ка, здесь всего один здоровенный столбик. Что это значит?
— Стартовая подача энергии в начале процедуры стыковки. — произнес Еремеев. — И всё. Здесь не было корабля, Штайнер. Узел работал вхолостую.
Не было. Хотя Вишневецкая наверняка думала, что он там будет... её предупредили. Предупредил кто?
Но, главное, зачем?
— Один вопрос. — медленно проговорил я. — Шлюз в стыковочном коридоре можно открыть изнутри?
— Конечно. Нужно только знать код... Погоди, ты что, думаешь, что через шлюз вышли?
— Тиэко! — вместо ответа выкрикнул я. Канал переключился сам собой:
— Да, Штайнер, в чем дело? — нежно спросила Ямагата. Я сделал глубокий вдох. Сердце колотилось в груди.
— Камеры. — наконец, выговорил я. — В терминале Уэно. Они работают?
— Минутку... — она замолчала. Через пару ударов сердца Ямагата появилась вновь: — Да, работают, всё в порядке. А зачем тебе?
Я выдохнул. Кажется, впервые за последние два дня я напал на след.
— Просмотри их записи за вчерашний день. — сказал я. — Примерно с девяти вечера.
— Поняла. — ответила Ямагата. — Сейчас поглядим... А что такое?
— Потом объясню. — ответил я. — Я возвращаюсь.
* * *
Еремеев снова ждал меня в шлюзе; не говоря ни слова, я вручил ему шлем и с наслаждением принялся раздеваться. По сравнению с этим сертифицированным МинСЖО убожеством полицейские скафандры были верхом совершенства.
— Убийца вошла через шлюз. — сказал я, стащив с себя половину скафандра. Кожа на груди сильно покраснела от давления. — Этот, ну и тот что в стыковочном коридоре, заодно. Солнце-Аматэрасу, я столько ломал себе голову над тем, как убийца попала сюда, но даже не подумал, что она спокойно могла пройти через Порт...
— Ну, это не настолько логично. — разумно заметил Еремеев. — В конце концов, через стыковочные узлы обычно на корабли ходят, а не в космос...
— Но на контрабанду это всё больше похоже. — продолжил я, стянув, наконец, скафандр целиком и пнув его напоследок. — Теперь вопрос только в том, насколько свободно убийца могла перемещаться по Порту. Если она действительно из людей Адатигавы, то искать её — ищи-свищи...
— А если нет? — спросил Еремеев.
— То тоже ищи-свищи. — вздохнул я и принялся одеваться. — Жан, из Порта много выходов в центральный ствол орбиталища?
— А ты как думаешь? — сощурился Еремеев.
— Я-то? — спросил я, набросив блузу и состязаясь теперь с пуговицами. — Я думаю, что очень много. Но на каком-то же должна сработать сигнализация!
— Там служебные коммуникации. — ответил Еремеев. — Ну, частично. Не СЖО.
— И ими что, — недоверчиво уточнил я, — может пользоваться любая встречная-поперечная?
— Ну, не любая, начнём с того... но ремонтные роботы там часто бывают. Человек тоже пролезет, если вдруг роботы сломаются. А что?
