Апрель. Книга 1. Третья редакция

Свечение в Колодце становилось ярче. Я невольно сделал шаг назад. И ещё один. Огонь поднимался. Сейчас я видел его сквозь камень — он был похож на расправляющего щупальца колоссального спрута. Одно из щупалец, раскалённое, жидкое и трепещущее от еле сдерживаемой страсти, тянулось ко мне.

Всё? Поздно? Кончено? Бежать? Или ждать, пока треснет скала, и пытаться лететь? Или пробовать "уходить в кристалл"?

Я закрыл глаза и прислонился к скале. Она была холодной и трещала, как будто два гиганта сжимали друг другу рёбра, пытаясь победить в борьбе.

-Алвэ?!*(обращение к магам Воздуха, также, как Эдэли — общее имя Огненных, Адэви — Водных)

Я увидел Золотого, стоявшего в шаге передо мной. На руках он держал ребёнка. Тэриол с Илле?! Они вырвались!.. Огонь вынес их...

— Бери его и беги! — прошептал Тэриол. — Я не могу...

Он светился. Он был насквозь пропитан Огнём! Едва Илле упал мне на руки, Тэриол отступил, переливаясь текучим, раскалённым золотом и опал вниз.

Я не могу бежать! Этот Илле весил как статуя из свинца! Он становился то нестерпимо горячим, то холодел.

Скала пошатнулась! Кажется, я весь перекосился от ужаса и стоял, ничего не предпринимая. Илле упал рядом со мной. И вдруг — с новым, страшным ударом хлынул холодный, небесный свет...

Я видел глаза Игура, старейшины Водяных. Я видел глаза кракена, который выпустил остров из объятий и последним ударом расколол скалу. Глаза Седого были полны боли, когда он поднимал нас с Илле выше и выше, чтобы я мог взлететь — но я только присел на корточки, оцепеневший.

— Лети же! Лети...

Кракен мигнул. Глаза его раскрылись на миг широко-широко, потом слились в одно чёрное, бездонное отверстие. Я не мог оторваться от них... пока жгучая пощёчина не встряхнула...

— Я ухожу, — сказал Игур. — Там корабли. Их надо защитить.

И я стал падать.

Наверное, долго. Я ни о чём не думал, чувствуя, как ветер лижет мне щёки, как он скользит куда-то вверх, как будто я нёсся вниз между двумя шёлковыми полотнищами. Потом какая-то часть моего разума поняла, что скоро всё кончится. Ветер не узнаёт меня, не слышит, не чувствует. А руки стали болеть от напряжения. Потому что в ладонях я сжимал ладони Илле.

Дело не в том, что он был тяжёл. Он был пропитан Огнём, и Огонь тянул его вниз, стремясь воссоединиться.

Как долго тянулись секунды! Можно не бояться, я успею прожить тысячи жизней... или посмотреть в небо.

Честно говоря, я надеялся увидеть там кого-нибудь из своих. Спешащего на помощь. Или хотя бы облачко, чтобы зацепиться за него взглядом и тянуться, тянуться, тянуться вверх.

Небо было пронзительно пустым и бездонным. Оно звучало, как одна нота, бесконечная, первая нота, которую можно слушать вечно.

— Пусти! — сказал мальчик подо мной. — Отпусти! Я хочу туда!

Мне вдруг стало легче. Наверное, к Илле вернулось сознание, и он на несколько мгновений стал ребёнком из плоти. Жар разомкнулся. Я увидел, что стою на воде. Илле теперь не тянул вниз, он тоже опирался на воду, переминаясь с ноги на ногу, словно перескакивая с волны на волну.

Я хотел посмотреть Илле в глаза, понять, что в них? Но Илле не поднимал взгляд. Проговорил:

— Идём со мной. Хочешь?

— Туда?! Вниз?

— Да. Ты не думай, там хорошо. Огонь тоже можешь летать. Мы когда-то летали... с драконами. Просто сейчас нет таких, кто может. Кто способен поднять Огонь в небо. Ты бы смог. Я это знаю, Нимо.

— Откуда? — Илле был лет на пять младше меня, по-настоящему — Золотые взрослели, как и обычные люди. Откуда Илле мог знать такое?!

— Огонь живой. Он чувствует и понимает. Он бы принял тебя, Нимо, как одного из нас. Нимо, ты... ты бы мог стать Наездником!

-Как это, Илле?

-Их нет сейчас. Но Огонь помнит, что они были... где-то и когда-то. Огонь и Воздух хотят быть вместе, только нет никого, кто бы их соединил. Это должен быть... дивное существо, способное принять бешеную силу Огня и слышать песни Воздуха... Нимо, идём!

Он наконец поднял глаза. И я обомлел. В них распахнулась такая бесконечная, пылающая тьма, что весь мир словно вывернулся наизнанку чёрной бабочкой; невыразимо страшно — и так заманчиво! — было соединиться с этой тьмой!

— Нимо! — Он обхватил меня руками и притягивал к себе. Я понял, что он хочет поцеловать меня, и это показалось чудовищно странным и безумно приятным...

...Но назад я не вернусь. Никогда... Никогда.

Как-то необычно изменилось зрение. Передо мною были глаза Илле, но я смотрел сквозь них и видел мерцающую, плотную даль. Она была составлена словно из бесчисленных колыхающихся занавесов. Мне казалось, что из другого конца этой бесконечности спешит сюда кто-то большой и важный, расталкивая руками занавесы и глухо ворча.

Потом мы встали на причудливом выступе скалы. Подводной, сообразил я, запоздало подумав о том, как возможно здесь дышать. В груди было очень жарко — наверное, пока мы опускались, я дышал вместе с Илле его Огнём. Впрочем, всё это было незначительным, потому что Илле в следующий миг повернулся, и я повернулся с ним, и увидел, что скала под нами и перед нами дрожит, переполненная багрово-алым существом, похожим то ли на клубок змей, то ли на уставшего ждать своего часа зародыша...

Илле снова взглянул на меня:

— Я дал тебе Огонь. Теперь ты можешь коснуться его, и он примет тебя и пойдёт за тобой, преданный тебе, как щенок. Выпусти его!

— Он сожжёт весь мир...

— Нет! — Илле замотал головой совсем по-детски. — Он будет горячим и безумным только сперва, недолго, как любой малыш... Потом примет форму, и у него будут мысли, и, если ты захочешь — он улетит далеко-далеко и уснёт, дожидаясь, пока ты не позовёшь. С ним ты сможешь многое — воздвигать горные хребты или гасить вулканы, заставить сиять ночное небо или путешествовать в сердце Земли... Он кажется диким сейчас, но научи его — и он будет самым верным твоим спутником! — Илле сжал мои пальцы: — Пожалуйста! Других нет, кто способен. А если эта сила вырвется сама... она так и останется безумной.

Я понимал, что Илле говорит правду. И я не боялся самого Червя. Я знал, что сделав шаг сейчас навстречу этой силе, в Огонь, я навсегда изменюсь. Эта мощь слишком велика, чтобы просто управлять ею. Они возьмёт не меньше, чем даст, она действительно станет моим другом или верным слугой — но и сам я взамен отдам что-то важное. И самое страшное — я не знал, что и сколько. Останусь ли я вообще самим собой? Или это будет какой-то совершенно иной Нимо?

Илле словно слышал мои мысли; казалось, он говорил со мной шёпотом, спорил — но, скорее, это я возражал себе сам — или та моя часть, которую поцеловал Огонь:

— Чего ты боишься? Ты ведь каждую ночь засыпаешь, а наутро просыпаешься, что-то теряя из прежнего "Я", а что-то — унесённое из снов, — приобретаешь. Каждое сновидение изменяет тебя, каждое забытье прерывает твоё существование, каждый закат несёт с собою новую маленькую смерть для каждого из людей...

— Не сравнивай, пожалуйста! Мы едины с нашими снами с раннего-раннего детства и приспособлены к их дарам так же, как они — приспособлены для нас.

— Нимо! Ты станешь немыслимо, невероятно великим! Никогда такая сила не давалась смертному. Ты сможешь сделать весь мир таким, как захочешь ты!

— Но зачем? Я не хочу ничего такого... Я не хочу менять, я... у меня есть ветер и небо, и я хочу туда, к ним! — И, сказав (или подумав) это, я внезапно сбросил наваждение. Я задыхался в душном коконе горячих газов, поднимавшихся из расщелин, из клубящейся мглы. Илле как-то съёжился и отдалился. Он стоял, опустив плечи, как будто до конца исчерпав отпущенные ему силы и волю.

— Идём, Илле! Дай руку. Тебя ждут. Там, наверху.

Илле вздрогнул, присел, смешно, как курица, раскинув руки в стороны, и срывающимся голосом прокричал:

— Никто! Меня! Там не ждёт! Понял?! Убирайся вон, дурак летучий... Я сам выпущу Его, я возьму Его кровь, и сам стану Наездником. А ты будешь чирикать у нас под пузом, как ощипанный воробей!

Я отшатнулся от неожиданности. Не обиделся, просто не успел, не понял. Я знал, что должен был сказать какие-то слова, что-то сделать, не дать Илле уйти — но не смог.

Илле взмахнул руками ещё раз, и снова нас как будто опахнула крыльями чёрной бабочки тьма. Меня мягко, но сильно вытолкнуло из кокона, и я понял, что сейчас же, вдохнув, захлебнусь и умру...

* * *

Наступил март, и все говорили, что это самый холодный март на их памяти. Экспедицию за горы откладывали. Весенние ветра были безумными, безумнее наших ураганов; хотя шторм на Островах, конечно, сильнее, но его всё-таки можно предсказать и направить. Здесь же вихри, как стая ошалевших от свободы и переполненных энергией щенков, толклись, сшибались, возникали ниоткуда и уносились мгновенно невесть куда.

Один корабль Ниньо всё-таки грохнул о скалы. Ниньо никто не упрекал, но он и так неделю ходил пришибленный, однако долго это продолжаться не могло, потому что весна теребила и звала всех. Даже холодная, с морозами и вьюгами, она пела совсем другие песни.

В голове у Ниньо забурлили идеи. Он метался и хотел что-нибудь придумать эдакое, на время неистовых ветров.

— Если взять тележку, к ней приделать крылья от наших кораблей, а потом покатить с горы — тележка оторвётся от земли и сможет долго планировать! Если подобрать вес так, чтобы ветер не мог ею играться, а только нести...

— И где ты будешь планировать? Над землёю опасно, море сейчас дико холодное.

— Я сделаю несколько пузырей, надутых воздухом, чтобы не разбиться, если что...

Я удивился. Насчёт пузырей — это необычно. Но всё равно — слишком опасно. Я знал, что Троготт отговорит Ниньо, возможно, он даже подаст сам какую-нибудь идею, чтобы Ниньо не захандрил окончательно, но и не убился, экспериментируя. Мне почему-то захотелось опередить Троготта. Тем более, недавно мы с Ивенн раскопали в библиотеке любопытную рукопись.

— Тележка — слишком громоздко. Что с нею будешь делать, когда ветер утихнет, а сам ты в это время за тридевять земель? Взгромоздить её на холм и ждать ветра — а если лес кругом? А если холмы далеко? А если ветра нет много дней?

— Да ладно тебе! Если бы все так рассуждали, ни одного корабля бы не построили...

— Постой, не дуйся, я же не отговариваю, предложить хочу... Видел я такое изобретение... оно, правда, пока только на чертежах. Там два колеса всего. Автор писал, что соорудил себе такое устройство и даже ездил на нём, хотя и непонятно, почему оно не падает. Мне кажется, сделать его нетрудно, зато будет эта штука поудобнее тележки; если научишься с нею обращаться — даже без ветра можно далеко укатить.

— А почему про неё никто не знает? Про эту штуку?

— Наверное, из-за того, что она может либо с горки, либо по ровной дороге катиться, и то надо ногами от земли отталкиваться. Неудобно это, наверно. Да и вообще — я тебе говорю — непонятно, как она не падает, но это можно решить... А самое главное — изобретатель хотел её летающей сделать! Он потом к ней крылья пририсовал, большие, громоздкие. А она всё равно летать не стала. Даже с горы если разогнаться. Но то были обычные крылья, а у нас — из тэллио! Чтобы тебя в воздух поднять, совсем маленькие крылья нужны.

— Пошли, покажи мне!

...Но Герник, наш механик, сказал, что для полётов конструкция из рукописи не годится.

— Когда она будет касаться земли, опускаясь, всегда очень сильный удар. Колёса нужно покрывать каким-то особо прочным и упругим материалом, да ещё ставить на пружины. Но и тогда после нескольких неаккуратных приземлений обода будут гнуться или рассыпаться. Я не знаю, как сделать их надёжными.

Мы приуныли. На самом деле меня уже успела захватить идея.

— Подождите. Про эти дела с полётами мы все думаем... И даже надумали тут кое-что... Это тайна, но не от вас же.

Ниньо аж "встал в стойку", почуяв необычное.

-Вообще главный тут наш травник, Анис. Идея Троготта, но когда мы попробовали решить дело с налёта — ничего не вышло.

А задумка такая. Мы всё ломаем голову, как рациональней использовать те остатки тэллио, которые не приспособишь в корабли. Сперва надо было озаботиться с хранением. Чтобы не съела их гниль, не источили жучки. Сложность в том, что тэллио должно дышать. Как человек, как любая тварь живая. Если древесину тэллио надолго лишить живого воздуха, она умрёт. Станет обычной деревяшкой. Сами понимаете, смолить её нельзя. Морская соль не вредит тэллио, пока корабли омываются свободными водами океана. Но когда мы заливали древесину соляным раствором для консервации — она тоже умирала. Не так быстро, но умирала... Поэтому запасы тэллио сейчас хранят в хорошо проветриваемых складах, в них поддерживают особую температуру и влажность, на окнах стоят частые сетки, чтобы жучки не проникали снаружи, а смотрители тщательно следят за состоянием дерева. К счастью, тэллио и само по себе устойчиво к разрушению и насекомым...

Для экспериментов мы брали опилки и щепу. И вот однажды Троготт предложил попробовать сделать из них особое волокно. Оно должно быть прочным, и при этом нельзя погубить летучие свойства тэллио. Наши мастера долго возились со способами обработки и составом клея, и в конце концов Анис вроде бы нашёл хороший состав. Он называет его "отдушкой". В клеевую массу добавляют пыльцу цветов аурики, стоит она сумасшедших денег, но зато древесные опилки продолжают дышать, волокна остаются прочными и гибкими. И летучими...

— Это... — Ниньо раскрыл рот. — Это будет... что?!

— Пока мы надеемся изготовить пару ковриков. Волокна для них уже почти готовы. Сперва мы хотели спрессовать проклеенные опилки, придавая им форму досок, но так они не чувствуют воздух и не могут летать. Зато ковры будут гибкими, лёгкими, удобными. А если где-то порвутся — нити из них можно использовать снова.

* * *

...Гирлянды, пышные кусты сосулек вырастали на крышах, мостах, карнизах! На Островах не бывает таких сосулек, и ещё — я слышал, как нравятся они ветру. Он лижет их так же, как мы с Ивенн. Ивенн научила меня лизать сосульки. Подносить их к глазам, чтобы увидеть жгучие солнечные точки. Сосульки пахли ветром и какими-то странными горными цветами. Эти цветы растут высоко-высоко, на обледенелых склонах самых высоких скал. Ивенн так сказала, и я понял, что она видела их.

Заполдень мы возвращались от реки, мы несли большущую рыбину, подаренную нам Сэри, мальчишкой-рыбаком. Однажды во время шторма я, кажется, спас его — лодка Сэри бултыхалась в заливе, наполовину полная воды. Сэри бешено работал черпаком, но толку было мало. Я увидел его с утёса, и вмиг вспомнился Язык на Острове, и я снова превратился в ветряного мага-спасателя, но не взлетел, а просто побежал по волнам — это было совсем легко, ветер рычал вокруг меня и, кажется, смеялся. Когда я схватил Сэри в охапку, он ничего не соображал, наверное — как-то отчаянно пискнув, вцепился руками в борт, и я еле-еле оторвал его от лодки...

Потом Сэри ни о чём не расспрашивал, а я не рассказывал. Однажды он увидел меня на берегу и подошёл.