Мастер Харрунга, лекарь из Приозёрья

"Мастер Чангаданг?"... "Затруднения? В отсутствии свободных коек"... "Нет, отчего же?"... "Я считаю, что состояние недужного с холецистэктомией от третьего числа позволяет перевести его в хирургическое отделение"... "Субфебрильная"... "В полном объеме"... "Незначительное количество"... "А именно? Десять"... "Нет, светлый, прозрачный"... "Кровопотеря? Во время операции?"... "Послушайте, я не провидец! В протоколе операции этого не отмечено"... "Да в том-то и дело, что — обычный!"... "Не знаю, кто писал. Я не упражнялся в сличении почерка!"... "Если полагаете нужным — тетрадь на столе"...

Писал, вообще-то, Байда. Милая ситуация. Исполин вчера на операции что-то накосячил. Было кровотечение. Его, разумеется, остановили. Верный Айхади решил этого не отмечать, кровопотери не указывать. Как же — такой урон профессорскому имени! Вот она, причина для того, чтобы подержать недужного у нас подольше. Еще бы мне об этом было известно.

"Хорошо. Учитывая обстоятельства..."... "А кто говорит об одолжениях?"... "Может быть вообще, будем отныне заводить на больного две тетради? В одну, явную, станем заносить все, что соответствует нормам его лечения, а в другой — отмечать то, что было на самом деле?"... "Это уж вы, пожалуйста, сами разбирайтесь"...

"Нет. Не всё"... "Ушивание прободной язвы от первого числа"... "Причина лихорадки — гематома в области шва"... "Выпущена"... "Порядка пяти кубиков"... "Резиновый выпускник. Спиртовая повязка"... "В остальном — стабильное, ближе к удовлетворительному"... "Хотите забрать?"... "Буду признателен"... "Не беспокойтесь, я знаю, что не ради меня"... "Приезжать? Через четверть часа, когда я оформлю переводной"... "Да. И назначения холециститу"... "Могу я надеяться, что тут не будет тайных указаний, не занесенных в тетрадь?"... "Ну вот и замечательно"...

Что ж, как говорится, поцапались и разошлись. Змей сейчас примется за Байду, а мне — за кого? Новенького записать или пожевать чего-нибудь? Э-э, все равно, наверное, чай уже остыл. Так что, пусть подождет. Еще ведь перевод писать.

"Телли, прободную отдаем в первую хирургию"... "Да, прямо сейчас"... "Что? Куда собиралась?"... "А это не может подождать?"... "Мохноног? Ковры принес?"... "Ну и что?"... "Подарок? По случаю ремонта?"... "Да, у мастерши Алилы ремонт"... "Обои? Откуда я знаю, какие у нее теперь обои? Я и прежних-то никогда не видел"... "Мой мальчик делает?"... "Какой еще, к умблам, мальчик?"... "Ах, этот! Он не мой, а — Минору"... "Да никого я не знакомил, что за чушь!"... "Просто он у меня лечился когда-то"... "Ничего, подождут твои ковры"... "Потому что здесь дел полно"... "Никуда не пойдешь, я сказал. Все!"...

* * *

Ну все, кажется, я пропал. Сам виноват — знал же, что "синдром залипшей пятки" до добра не доводит. Иными словами, если рабочий день закончился, и все дела сделаны — нечего торчать на рабочем месте. Раньше надо было сматываться. Нет же, остался, заслушался лаверчиных баек. О его похождениях на суше и на море. Хотя прекрасно знал, что большая часть этих россказней — чистое вранье.

И вот — попался-таки на глаза мастерше Алиле. Вот сейчас она мне "моего мальчика" и припомнит. Как-никак, в первый-то раз он сюда ко мне пришел. Прежде чем за дочкой Магго начать ухлестывать. Я, честно говоря, не ожидал, что все у них с Минору сладится. Да так хорошо, что Алила их вдвоем в Марди на каникулы отпустит.

"Здравствуйте, мастерша. Дежурите сегодня?"... "Да вот, застрял чего-то"... "Сам не знаю, давно пора"... "Как там ваши? Пишут?"... "Устроились хорошо?"... "А, у родителей"... "Да нет, я их не видел. Кажется, Гамми в Марбунгу у дяди жил"... "И чего они там?"... "Что, правда — оперу?"... "Нет, почему — дурак? Не совсем. Он — послушный мальчик. А что?"... "Да бросьте вы, Алила, Минору-то понимает, куда ей поступать нужно"... "А если уж так — пусть в университетский балаган ходит. Там у них есть. Вы у Тагайчи расспросите"... "Ну ладно, пойду я. Удачи в ночи!"...

Девочка у Магго в этом году школу заканчивает. Будет поступать в наш Университет, на Естественное отделение. А еще она поет хорошо. Ходит заниматься в хор при каком-то храме. Там ее Гаммичи и повстречал. Так что вообще-то я их и не знакомил вовсе. Они все сами. И теперь Алила боится, что Минору вместо Университета на оперную певицу учиться пойдет. И Гамми подговорит ей помочь. Затем и их поездка в Марди — там таких готовят.

На дворе лечебницы многолюдно, многоорочно и многомохноножно. Сотрудники, те, кто не дежурит, по домам уже разошлись, а посетители наоборот — только собираются. Все равно их раньше четырех внутрь не пустят. Хотя, пока погода теплая и дождя нет, некоторые недужные из ходячих сами на улицу выползают. Тут и покурить проще, и с родственниками да друзьями общаться приятнее. И лавочки поставлены, и дорожки мощеные, и листья на деревьях золотиться начинают. Все лучше, чем на больничные стены глядеть.

Не пойду к главным воротам. Задней калиткой ближе получается. Там, правда, вдоль забора какую-то канаву вырыли, но пока сухо — запросто можно перебраться.

Ого, как строительная гильдия о гражданах своих заботиться! Даже досточки постелили — ходите, мол, на здоровье. Только я, пожалуй, лучше перепрыгну. Уж больно они тоненькими кажутся. А если кто-нибудь ночью пойдет? Или спьяну? Непременно ведь шеи посворачивают. И кстати, как же это дамочки по таким вот мосткам на каблучках чапают?

А сейчас и узнаем. Вон, впереди меня одна как раз идет. Быстро так, уверенно, будто каждый день по этим мосткам бегает. Небось, тут же где-нибудь и работает... Тьфу ты, к умблам, сглазил!

"Осторожнее, девушка!"... "Не ушиблись? Давайте руку"... "Вечно тут что-то копают!"... "Лэри?"... "Мастерша Лэри!"... "Не помните меня?"... "Тава. Тава Харрунга. В шестом году я к вам на курсы ходил"... "Что, правда, вспомнили?"... "Я? Работаю. Здесь в Первой"... "А мы и не могли. Я тут без малого год"... "До этого? Много где. В Марбунгу. И в Мичире еще"... "А Вы?"... "Я слышал, Вас можно поздравить? Разряд"... "Ну, на самом деле — видел. А в итогах не сомневался"... "Нет, не хирург"... "Лучше не надо"... "Критические состояния"...

Почему так происходит? Сто лет назад, когда я был влюблен в нее, я иногда представлял себе, как мы случайно встретимся на улице. Вечером возле учебных корпусов. И у Лэри будет какой-нибудь громоздкий и неудобный прибор в руках. И я помогу донести его до дому.

Или дело случится зимой, в гололед — тогда бы можно было ее проводить. Поддержать под руку. Просто потому что скользко. Но тогда мы ни разу "как бы невзначай" так и не повстречались.

А сейчас мастерша Лэри даже обрадовалась бывшему ученику. Захотела поговорить. И пока Харрунга размышлял, в какую бы кофейню поприличнее ее зазвать, сама пригласила в гости. Тем более что и живет она тут рядышком, в Училищной слободке.

Дома у нее оказалось уютно и чисто. А еще — одиноко. Потому что стоило мне ступить в комнату, как сразу стало ясно — никакого мужа тут и в помине нет. И видимо, давным-давно, лет пять, не меньше. И вещей детских тоже не видно. Вот так вот. Если Ваттава Харрунга жалеет о чем-то, в далеком прошлом не сделанном — так вот он случай. Пожалуйста.

И готовкой мастерша Лэри себя не утруждает. Не для кого. А самой можно и так перебиться — хлебом да сыром. Или покупною мэйанскою кашей. А на столе, там, где у семейных людей обычно снимки мужей и детишек, — общий портрет с учениками. Все с книжками в руках и в рабочих балахонах.

А кто знает — прояви в свое время школяр Харрунга побольше прыти — может быть, его бы рожа сейчас со стола глядела. И стоял бы в комнатке запах не лаванды, что в шкафах от моли развешивают, а табака и резиновых галош. Потому что "Фухис", который больные обычно доктору дарят, пахнет именно галошами, что бы там не говорил мастер Дангман.

"Фухиса" у Лэри, конечно же, не оказалось. Так что пили мы наливочку. И Вайнаби все смущалась, что бутылка открыта. Та, что после защиты осталась недопитой. А заедали сухарями и сыром.

"Так о чем твоя работа, мастерша?"... "Органические соединения фосфора? Семеро на помощь, мудрено"... "И что — они?"... "Для чего, в смысле?"... "Тараканов морить? Хорошее дело. Нужное"... "Да все почти перезабыл"... "Удивлялась, зачем лекарю химия?"... "Да нет, какая там наука! Просто интересно было"... "Нравилось"... "И как преподавала — тоже нравилось"... "И вообще"...

"Да, женат"... "Супруга? Шьет она"... "От мастерской"... "Нет, она из Мичира"..."Сын. Во втором классе"... "Чем занимается?"... "Да ничем особо пока"... "Начитался в газете "Иных морей" — хочет теперь водолазом стать"... "Ну как же — подводный мир. Приключения"...

"Я? Нет, только лекарь"... "Преподавать? Никогда не думал. Да и зачем?"... "Научные работы по моей специальности, поди, только в Чаморре и ведутся"... "Не знаю. Как-то все не до того"... "Да наверное, здорово"... "Твои ученики?"... "Когда опыты вместе ставили?"... "Да, опасная наука — химия"... "Включила в артель соавторов?"... "Тем более хорошо. Не зря, значит, пострадали"...

Стало быть, это и есть счастье, Лэри? Расстаться с мужем, уйти с головой в работу? Помнить по имени каждого ученика, все их особенности и дарования? Летними бесконечными вечерами просиживать не за играми с ребенком, а над рядами формул с пятивалентным фосфором. Хотелось бы мастеру Харрунге, чтобы его рассказам о дежурствах предпочли размышления о том, как грамотно и по науке изничтожать тараканов?

А может быть, и неправда все это. И Вайнаби ко всем своим заботам и не стремится вовсе, а таким образом спасается. От ушедшего супружника и от пустой казенной квартиры, где так же чисто, безлюдно и прибрано, как в лаборатории перед началом работы. И со мною бы она такой не была?

А когда Лэри подносила ко рту наливку, рюмка у нее в руках задрожала. Да так сильно, что половина на скатерть выплеснулась. И мастерша начала смеяться. Нервно, громко и неестественно. А потом извинилась и сказала, что с ней в последнее время часто такое случается. Мол, с этой защитой нервы совсем пришли в негодность. И надо бы, что ли, мяты попить.

А я вспомнил, что когда мы чокались, пальцы у нее тоже тряслись. И еще кое-что вспомнилось, точнее, увиделось. Что она худая, например, очень и дерганная. Что глаза блестят, и что они уж слишком большие, пожалуй. А волосы — тусклые и секутся. Вряд ли так счастливые женщины выглядят. А уж здоровые — и подавно.

Когда мы на улице встретились, у Лэри на шее косынка была шелковая. Дома она ее сняла, а теперь и пуговицу верхнюю у ворота расстегнула. Объяснила, что жарко стало, наверное, от наливки. Впрочем, и такое с ней бывает нередко. А щитовидка-то у тебя, голубушка, увеличена, вон, как выступает. И не надо мне говорить, что у худых женщин это только кажется. Ничего мне не кажется, так и есть.

"Вайнаби, знаешь что? Дай мне ладошку, пожалуйста"... "Ладонь свою дай, говорю"... "Надо"... "Да не бойся ты, пристаю я, как правило, иначе"... Ага, горячая и влажная. А ты говоришь — нервы. Была бы холодной, я б, глядишь, поверил...

"А руки отчего красные?"... "Ну, может, конечно, и от химии"... А пульс?... "Так"... "Погоди, не сбивай"... Почти сотня... "Ты чего — боишься меня? Или волнуешься?"... "И правильно, чего меня бояться?"... "А вот скажи — я правильно понимаю, что в последнее время ты стала быстрее утомляться?"... "Да, перенапряглась тоже"... "И сердцебиения иногда ощущаются — бывает такое?"... "Не обязательно, когда волнуешься?"... "Ясненько"...

"А как со сном?"... "Бессонница, говоришь?"... "Да понятно, что много работаешь"... "И устаешь часто, да?"... "Предупреждаю, я сейчас совсем непотребные вещи творить начну"... "Какие? А платье расстегни, пожалуйста"... "Потому что если это я сделаю — будет и вовсе неприлично"... "Да нет, полностью не надо. Только еще одну пуговку на воротнике"... "Ну вот"... "А теперь глоток сделай, будь добра"... "И еще"...

"Вайнаби, теперь серьезно. Тебе надо сходить к врачу"... "Да нет, нервы тут не при чем"... "К какому? А к тому, кто железами внутренней секреции занимается"... "Что? Щитовидная железа. У тебя с нею не все в порядке"... "В университетской клинике такой доктор есть"... "Да, если хочешь — я могу тебя к нему отвести"... "Ну хорошо. Сама"... "Только по-честному"... "Вот ты на меня сейчас так смотришь, что мне сразу становится ясно — никуда ты идти не собираешься"... "А я с тобою, между прочим, не шучу"...

"Ладно, давай так. Ты считаешь меня помешанным?"... "Нет. Хорошо"... "А каким? Зловредным?"... "Нарочно так сижу и мечтаю — как бы мне это мастерше Лэри покруче навредить?"... "Ага. Глупым или совсем в медицине не сведущим?"... "Тоже нет. Замечательно. Спасибо"... "Тогда объясни, пожалуйста, почему ты так запросто от моих слов отмахиваешься?"... "Мне что — обязательно надо тебя пугать? Рассказывать об ужасных последствиях? Приводить случаи из практики?"... "Обычно я так поступаю, когда совсем с безграмотными бабулями говорю. Но там-то — понятно. А в беседе с умной и образованной дамой, мне казалось, в этом не будет нужды"...

"Да ничего хорошего. Криз, например, токсический. Крайне тяжелое состояние"... "Если этим не заниматься — будет прогрессировать"... "Никакого приговора. Все в твоих руках"... "Да, очень занята. Но уделить время себе же — можешь. И должна"... "А вот не верю"... "Работа сделана. Защита прошла. У детей — каникулы. Сейчас — самое то"... "Каждый день принимает. До четырех"... "Значит, приходи с утра"... "Терапевтический корпус. Это как войдешь — первый будет. Прямо напротив главных ворот"... "Первый этаж. В приемном отделении. Шестнадцатая комната"... "Да, именно так"...

А вскоре после этого я ушел. Правда, оказалось, что на улице уже стемнело, и слободка точно вымерла. А может быть, это дождь всех прохожих разогнал? Шел я домой и думал — нравилась мне Вайнаби взаправду или — так. И если — да, то как бы у нас с нею все могло получиться. Был бы я при ней доктором, уважаемым человеком, а не так — "уйди, не мешайся". Знакомства бы водили важные, с научной братией. По выходным собирали бы у себя грамотеев для умных бесед. Это все враки, будто бы ученый люд пива не пьет — еще как пьет, я видел.

А потом я представил себя сидящим среди толпы заумных теток. Как каждая из них жует хлеб с сыром и рассуждает о каком-нибудь катализе и кристаллических полимерах. Или — и того хуже — о судьбах Отечества. А еще, небось, каждый месяц в Оперу ходить заставят или на заседания научных кружков. Не потому что интересно, а чтобы от жизни не отстать. Нет уж, ну его!

А на Безбашенной — опять шумят. Крепкие ребята с расписными полотнищами. На тряпках красивыми буквами наставления накарябаны. "Трудящийся! Не дай себя одурманить!". А на другом — так даже с картинкой: толпа худых рабочих стоит и молится, а рядом их упитанное начальство пироги кушает. И подпись: "Ваш обет — наш обед". Это Мэйанский Союз Трудящихся все никак не угомонится. Своих противников — Семибожное Рабочее Братство — побольнее поддеть пытается.