1942 - 94

По мере приближения звуки усиливались. Уже можно было разобрать отдельные, гортанные команды немецких унтеров, типа: 'Двигайтесь быстрее, болваны, тут вам не курорт' и 'Землю носом будете рыть'.

Вспомнив все навыки разведчика, полученные за годы обучения в военном училище, Наумов подобрался поближе к месту действия; в темноте, в свете автомобильных фар мелькали многочисленные фигуры, бряцало оружие, и хрипло лаяли собаки. Наверняка, они чуяли его присутствие, но в создавшейся общей суматохе на них никто не обращал внимания: лают себе и пусть лают. Лишь бы следом не кинулись.

Несмотря на темноту, окутавшую хутор, он сумел примерно рассчитать количество врагов. Тридцать — тридцать пять к одному: расклад явно не в его пользу. Он же не Рембо, чтобы в одиночку идти в атаку на взвод. Тут следовало придерживаться уже выбранной тактики диверсий. Что есть для этого в наличии? Есть единственнаяпригодная для бронетехники дорога, ведущая в лес к партизанам, пара тротиловых шашек, граната и кусок тонкой веревки. Выбор невелик, но из этого можно приготовить еще один небольшой сюрприз для немцев. В таких делах мастером был прапорщик Дымов и его опыт сейчас особенно бы пригодился, но, кто знает, где он и жив ли вообще. Наумов все еще не хотел верить в его гибель, хотя факты говорили обратное. Теперь приходилось рассчитывать только на себя. Принципа действия ручной гранаты вермахта он не знал, только смутно догадывался, что он несколько отличается от РГД или Ф-1, так как вместо привычного запала с предохранительным кольцом имел место обычный шнурок с отвинчивающейся головкой голубого цвета.

'Eihandgranate39' — было выдавлено на металлическом боку.

Привязал веревку к шнурку от гранаты. С ее же помощью крепко смотал тротиловые шашки, соединив всю незамысловатую конструкцию вместе. Получилась, пусть не совсем надежная, но все же вполне мощная бомба. Хватит, чтобы задержать карательный рейд еще на некоторое время. Выкопав небольшую яму прямо в центре дороги, где предполагалось пройти вражескому отряду, Иван заложил заряд и, закрепив булыжниками, протянул бечевку между двумя близлежащими деревьями; примерно на уровне полуметра. Это должно было сработать: вряд ли в темноте кто-то заметит подобную ловушку. Теперь нужно спрятаться в лесу и ждать результатов, а дальше... Дальше будет видно. Метрах в двухстах рос густой кустарник и это место, как решил для себя Наумов, было самым лучшим для этой цели. Еще раз проверив установленный заряд, двинулся к примеченной цели, где вскоре, удобно расположившись, принялся ждать. Стрекотали свечки, пели ночные птицы, ветер чуть колыхал листву над головой, убаюкивая. В такие моменты совсем не верилось в реальность происходящего и казалось, что открыв сейчас глаза, он снова увидит яркие звезды, и верхушки гор, между которыми была зажата дорога, охраняемая их блокпостом. К сожалению все обстояло иначе.

Впереди раздался рев двигателя, будто машина, издававшая его, неожиданно вынырнула из-под воды. Но все было гораздо проще — нехрен спать на посту. Сквозь густые кусты рассмотреть ничего не удавалось, но и без того было ясно, что охота началась. Судя по звукам, до ловушки, приближающейся колонне оставалось еще пара сотен метров. Иван напрягся, ожидая, сработает ли заряд? Несколько минут ничего не происходило, затем окрестности озарила световая вспышка и, следом прозвучал гулкий удар. Иван сжал кулаки: все получилось. Следовало делать ноги, пока враг не очухался. Накинув трофейный ранец на плечи и, подхватив автомат, стал продираться сквозь густо сплетенные ветви ивняка. Теперь, заросли послужившие защитой решили сыграть противоположную роль, крепко уцепившись за оружейный ремень. Пока он пытался освободиться от их крепких объятий, над головой послышался пронзительный свист и, справа тяжело ухнуло, качнув заросли, словно траву на ветру. Запахло горелым. Снова засвистело и разорвалось совсем рядом, сбив с ног и обсыпав землей. Из минометов бьют, гады. Быстро сориентировались. Теперь Наумов осознал, что зря недооценивал закаленного в боях врага, достаточно хорошо умевшего воевать. Не зря всю матушку Европу поработили. Вот только откуда они узнали, где он скрывается? Или наугад бьют? Покуда он размышлял над этим вопросом, застряв в зарослях молодой ивы, над головой снова раздался пугающий свист, перешедший в шипение. Темный столб неожиданно вырос перед глазами, сильный удар в грудь сшиб с ног и, изображение пропало вместе со звуком.

Глава одиннадцатая. Куратор.

Москва. 1942 год.

Вечер не удался. По причине тонкости душевного настроя и грубого обращенияс ним 'в застенках спецслужб', а скорее от страха, Серов нажрался как свинья. Заблевал дорогой персидский ковер, разбил зеркало в деревянном окладе из мореного дуба и напоследок получил звонкую оплеуху от домработницы Анны, когда в грубой форме предложил ей познакомиться поближе.После этого, посчитав, что жизнь кончена, попытался выброситься из окна, но наступил на пустую бутылку из-под коньяка и грохнулся на пол, отключившись.

Все это он узнал на следующее утро, когда Анна выдвинула ему ультиматум: либо он извиняется, либо 'ноги ее больше не будет в этом доме'. Серов извинился, подкрепив слова несколькими крупными купюрами. Ссориться с домработницей-секретаршей было совсем не с руки, тем более, опять же, тонкий душевный настрой не позволил бы самому убрать весь бардак, что он учинил накануне. Девушка извинения приняла и, пока хозяин квартиры 'отходил', принимая ванну, навела в комнате идеальный порядок.

Закончив приборку и убедившись, что Серов все еще нежится в теплой воде обильно сдобренной ароматической солью, она подняла трубку телефона и, набрав номер, произнесла:

— Он готов. К вечеру можно вызвать на разговор. — Выслушав короткий ответ, аккуратно положила трубку на рычаг, предварительно, по привычке, вытерев тряпкой.

Если бы она дала отбой еще до того как опустила трубку, то могла бы услышать, что в динамике что-то запищало, раздался щелчок и, связь прервалась.

Между тем, немного оклемавшийся Серов, укутанный в длинный шелковый халат, вывалился из ванной комнаты и плюхнулся в любимое кожаное кресло.

— Хорошо-о!

Следом вошла Анна, поставив на небольшой столик рядом с креслом серебряный поднос. На нем стояла большая рюмка коньяка, чашка горячего кофе и маленькое блюдце с долькой лимона.

— Вы ангел, Анюта! — воскликнул Серов, увидев это великолепие. — Спешу еще раз извиниться за свою бестактность.

— Мы вроде уже загладили конфликт, — напомнила та. — Пейте кофе и не забывайте, что через три часа вам нужно быть в наркомате авиации.

— Ах да! — вспомнил он. — Что бы я без вас делал?

Домработница скромно промолчала и, вильнув задом, покинула комнату. Вот же стерва.

Хлебнув коньяка и закурив папиросу (любимых сигар больше не осталось), Серов задумался.Теперь, когда после большой попойки он пришел в себя, течение мыслей обрело, наконец, свое русло. Что-то он расслабился. Не стоило так поступать, иначе сожрут, учитывая последние события. До плановой связи с начальством оставалось еще несколько дней, и он чувствовал, что дни эти будут совсем не легкими.

До встречи в наркомате оставалось полтора часа. Залпом допив коньяк и запив его остывшим кофе, Серов поднялся с кресла и принялся готовиться к предстоящему визиту.

Облачившись в костюм, взглянул в зеркало. Что-то было не так. Толи пиджак не сидел, толи организм все еще не очистился от спиртного, но изображение в зеркале показывало не его. Ну, или почти: тело свое родное, а лицо... нет, точно не его лицо. Спина взмокла, руки предательски задрожали.

— Анна! — заорал он. — Анна!

Домработница зашла в комнату и вопросительно посмотрела.

— Со мной все в порядке?

— Нет.

— А что ни так? — Дрожащим голосом вопросил Серов.

— Вы слишком возбуждены.

— Почему?

— Не знаю, — пожала плечами та. — Быть может вчерашний вечер тому виной...

— Я ни об этом, — замотал головой тот. — Что с моим лицом?

— Немного опухшее, — удивленными глазами рассматривая хозяина, ответила Анна. — А так, вполне нормальное.

Глупое поведение домработницы вконец разозлило Серова: тут итак проблемы, а еще она, ведет себя, как дура.

— Это мое лицо? — еле сдерживая вал нарастающего гнева, уточнил он.

— Ваше, но боюсь, вы рискуете его потерять.

Найдя в себе силы еще раз взглянуть в зеркало, Серов убедился в ее правоте.

На этот раз он решил пройтись пешком: для организма полезно, да и привести мысли в порядок совсем не помешает.

Нет, так больше нельзя, думал он, прогуливаясь до наркомата авиации. Крыша скоро поедет. Нужно только довести дело до конца и все, баста. Пусть другие рискуют своей шкурой ради прибыли корпорации. Рано или поздно, все равно— сожрут. Уже копать начали. Значит, чего-нибудь, да найдут. Все, решено, сейчас сдаст документы, ляжет на дно, и при первом же сеансе связи попросит отставки.

В наркомате его встретила строгая секретарша, еще больше внеся сумятицу в растрепанные чувства неприветливым обращением. Раньше он принял бы это как должное, одарив нимфу защищающую вход в обитель богов шоколадкой в хрустящей обертке из фольги, но сейчас, растерявшись, притормозил на входе.

— Вы куда? — строго спросила она, пронзив взглядом, словно рентгеновский аппарат. — Николай Владимирович сейчас занят!

— Я по вызову, — промямлил Серов. — Он ждет.

На душе было противно от такого обращения. Понимая, что совсем раскис, Серов попытался собраться и уже более уверенно произнес:

— Это очень важно!

— Всем важно, — не поднимая на него взгляда, ответили секретарша. — Таких, как вы тут толпы ходят, и всем — важно!

— Вы не понимаете Надюша! Я — не все, и встреча эта была давно запланирована.

— Ладно, — сдалась под натиском та, подняв трубку.

Выждав несколько секунд, пока хозяин кабинета не ответит на вызов, произнесла: — К вам тут Серов рвется, пустить?

— Пусть заходит, — прошамкала трубка. — И больше никого не пускать!

Серов снисходительно улыбнулся секретарше и проскользнул в кабинет.

— И что же вы, Алексей Иванович, процесс тормозите?— хозяин кабинета сразу взял 'быка за рога', не оставив Серову ни единого шанса для контратаки. — В то время, как...

'Корабли бороздят космическое пространство', -мысленно продолжил Серов, но вовремя осекся и вновь принялся внимать словам заместителя наркома.

-...потребность в современном вооружении превышает его производство. А такие как вы, всячески препятствуют повышению обороноспособности страны!

Серов немного покряхтел, изображая кашель и поправив галстук, произнес:

— Видите ли, уважаемый Николай Владимирович. Я, мягко сказать, не совсем то звено, что могло бы решить проблемы с поставкой оборудования. У меня есть начальство...

— Знаю я ваше начальство, — перебил его хозяин кабинета. — Они только и ждут, пока свободный союз будет порабощен немецким оккупантом! А там, там они поделят свои куски пирога. Но, фиг вам! Не дождетесь!

Для пущей убедительности он предоставил перед носом Серова увесистую фигу.

— Я понял, — рассматривая ее, произнес тот. — Так и доложу начальству.

— Уж извольте!

На этом разговор был исчерпан.

' Неужели тут все такие фанатики своего дела?'— думал он, спускаясь по широкой лестнице устланной ярко-алой ковровой дорожкой. Если так, то все что писалось в трактатах по истории двадцатого века сущая ложь. В этом он убеждался все чаще и чаще.

Миновав тяжелую дубовую дверь министерства, Серов огляделся: начался мелкий дождь и мокнуть, шагая по улице, совсем не хотелось. В пятидесяти метрах стоял извозчик. Он явно скучал в ожидании клиента, кимаря на облучке. Подняв воротник дорогого замшевого пальто, направился к повозке. В этот момент к краю дороги подкатил черный лимузин, задняя дверь распахнулась, крепкие руки ухватили, затащили в салон и, знакомый голос произнес:

— Вот мы и встретились!

Глава двенадцатая.

Украина. 1942 год.

Дышать было тяжело. Что-то сильно давило на грудь, мешая легким расправиться, вдохнуть полный объем воздуха. Угодливое сознание впрыснуло в мозг воспоминания об ароматах утреннего луга, яркие картинки соснового бора за околицей родной деревни, где в детстве собирал крепкие боровики, но на самом деле пахло только порохом и прелой землей. Он умер и его похоронили? Скорее нет:сквозь полутораметровую толщу земли, насыпанную поверх крышки гроба, света точно не увидишь. А тут, если открыть глаза, можно было увидеть его блеклые лучи. Еще раз глубоко вздохнул и, поперхнувшись, согнулся, приняв сидячее положение. Сильный кашель сотряс все тело, перейдя вскоре в рвотные позывы. Спустя несколько минут, к очищенному от остатков ужина и свежей земли организму вернулось сознание. В голове гудело. Оглядевшись вокруг, Наумов ужаснулся. Еще совсем недавно здесь рос молодой ивняк, теперь же было свежевспаханное поле. Только чудом он остался жив под столь обильным градом немецких бомб. Видимо сильно насолил немчуре. При этой мысли стало немного легче: не зря уcтроил ночную заварушку. Теперь вся округа в радиусе десятка километров знает об их присутствии. Попытался подняться на ноги, но его повело и, он еще раз ощутил запах прелой земли, уткнувшись в нее носом. Налицо были все признаки контузии, но лежать в чистом поле, выпятив зад было опасно. Не дай бог, немцы выпустят собак; тогда пишипропало. Убежать от них в таком состоянии он точно не сможет. Растянувшись на земле, словно медуза на солнышке, принялся ждать, что будет дальше. Спина онемела и зудела, будто в нее впились несколько ядовитых насекомых.Часа два (по ощущениям), ничего не происходило. За это время Наумов уже достаточно пришел в себя, восстановив около семидесяти процентов чувствительности организма. Но, ни лая собак, ни гортанного возгласа 'StehenSchweinauf!'(Вставай, свинья!), так и не услышал. Усталость взяла свое и он 'вырубился'.

Где-то в стороне натужно взревел двигатель. Сквозь пелену полуобморочного сна он показался очень громким, и Иван инстинктивно вжался в землю, пытаясь пустить в нее корни. Но его вырывали, вместе с корнями.

— Отпустите, гады! — взревел он, разбрасывая неприятеля. — Не отпущу земли русской!

В ответ его нашлепали по щекам и, кто-то со среднерусским говором, спросил:

— Ты, что парень, белены объелся?

Наумов открыл глаза. Вокруг него стояли несколько человек в расстегнутых фуфайках. Под ними виднелись промасленные робы и рваные тельняшки. Позади, тарахтя дизелями, коптили небо два гусеничных трактора оборудованные плугами со следами свежей земли.

— Свои! — улыбнулся Наумов и, вновь потерял сознание.

Пробуждение было мучительным.

В голове звенело, тело сводило судорогой, а во рту стоял неприятный привкус меди. К томуже, было прохладно, и поясница затекла от долгого лежания. Он повернулся на бок и застонал: онемевшие мышцы дали о себе знать.

— Лежи, косатик, не шевелись! — велел незнакомый женский голос. — Нельзя тебе шевелиться. Еще не все осколки из спины вытащили.