Книга 5: Сумерки

Затем он обратил внимание на смертельно бледную Бонни, с кудряшками, которая должна была сейчас валяться у него в ногах и, задыхаясь, причитать "О, спасибо тебе!".

Но она не благодарила его. Она так и продолжала лежать в объятиях деревьев. Недовольный, Дамон подошел к ней, чтобы схватить ее за руку, но, увидев ее, застыл в шоке. Он почувствовал это даже до того, как успел прикоснуться к ней, почувствовал до того, как это испачкало его пальцы. Сотню маленьких ранок, и из каждой сочилась кровь. Должно быть, это из-за иголок хвойных деревьев, которые брали у нее кровь или... нет, они вливали какую-то смолистую жидкость внутрь. Какое-то обезболивающее, чтобы она была спокойна и неподвижна, потому что следующий этап захвата жертвы явно должен был быть совсем неприятным, судя по манерам этого существа. Вероятнее всего, это было впрыскивание пищеварительных соков.

"Или, возможно, что-то, чтобы просто поддерживать ее жизнь, как антифриз для машины", — подумал он и испытал отвратительное чувство шока, когда понял, насколько холодной она была. Ее запястье было словно лед. Он мельком взглянул на двух других смертных, темноволосую девушку с трезвым, обеспокоенным взглядом и светловолосого парня, который всегда пытался спровоцировать драку. Но Дамон мог бы победить его без труда. Сейчас те двое выглядели действительно плохо. Но он собирался спасти только эту. Потому что это был его каприз. Потому что она так жалобно просила его о помощи. Потому что те создания, те малахи, пытались заставить его смотреть с полузакрытыми глазами, как она умирает, унося его сознание от реальности, погружая его в восхитительное видение. Малах — слово, отличающее созданий тьмы: сестер или братьев ночи. Но Дамон вдруг подумал, что если бы оно означало что-то злое, то и произноситься должно было бы с фырканьем или шипением.

У него не было ни малейшего желания позволить им победить. Он поднял Бонни, как будто она была всего лишь пушинкой от одуванчика, и закинул ее на плечо. Затем он оттолкнулся от машины. Полет без изменения формы поначалу был для него испытанием. Но Дамон любил испытания.

Он решил перенести ее к ближайшему источнику теплой воды, и это был пансионат. Ему даже не придется беспокоить Стефана. Ведь в этой кроличьей норе еще полдюжины комнат. И если только Стефан не любит пошпионить за кем-нибудь на досуге, то он не станет шариться по чужим ванным комнатам.

Как оказалось, Стефан был не только чрезмерно любопытным, но еще и очень быстрым. Это было почти столкновение: Дамон, с его ношей, дошел до угла и чуть не врезался в Стефана, который шел по темному коридору с Еленой, парящей над полом, как и Дамон, как будто она была детским воздушным шариком.

Их первые слова не были ни блестящими, ни остроумными.

— Какого черта ты тут делаешь? — воскликнул Стефан.

— Какого черта ты делаешь...? — сказал Дамон, или начал говорить, когда заметил огромные перемены в Стефане — и огромную Силу, которой была Елена. Когда большая часть его рассудка содрогнулась от шока, меньшая его часть немедленно начала анализировать ситуацию, стараясь понять как Стефан из ничего превратился в... в...

Какой кошмар. Ох, ладно, надо хотя бы сделать храброе лицо.

— Я почувствовал битву, — сказал Стефан, — И когда это ты у нас стал Питером Пэном?

— Тебе следует радоваться, что тебя не было в той битве. И я могу летать, потому что у меня есть Сила, мальчишка.

Это было абсолютным хвастовством. Но в любом случае, в те времена, когда они родились, это было совершенно правильно — обращаться к своему младшему родственнику "ragazzo" (итал. — "мальчик, юноша") или "мальчишка".

Но это не было правильным сейчас. Тем временем, та часть его мозга, которая не отключилась, все еще анализировала ситуацию. Он мог видеть, чувствовать, делать что угодно, кроме как коснуться ауры Стефана. Это было... невообразимо. Если бы Дамон не был так близко и не чувствовал это сам, он бы никогда не поверил, что для одного человека вообще возможно иметь так много Силы.

Но он рассматривал сложившуюся ситуацию, используя свою способность бесстрастно и логически рассуждать, и эта способность говорила ему, что его собственная Сила — даже после всего того разнообразия выпитой за последние дни девичьей крови — была ничем по сравнению с Силой Стефана. И его холодная и трезвая рассудительность также подсказывала ему, что ради этого Стефан поднялся с постели, и что у него не было времени — или не было достаточно ума — чтобы спрятать свою ауру.

— Ну а сейчас посмотри на себя, — сказал Дамон, призывая себе на помощь весь имеющийся у него сарказм — и его оказалось довольно много. — Это сияние? Тебя что, причислили к лику святых, пока меня не было? Мне теперь тебя называть "Святой Стефан"?

Мысленный ответ Стефана был нецензурным.

— И где Мередит и Мэтт? — свирепо добавил он.

— Или, — продолжал Дамон, как будто Стефан ничего и не говорил, — может быть, ты заслужил поздравления за то, что наконец-то научился искусству обмана?

— И что ты делаешь с Бонни? — спросил Стефан, игнорируя, в свою очередь, комментарии Дамона.

— Но, кажется, ты все еще не имеешь понятия о многосложном Английском языке, что ж, я объясню это так просто, как только смогу. Ты пропустил битву.

— Я пропустил битву, — сказал Стефан без всякого выражения, видя, что Дамон, очевидно, не собирается отвечать ни на один его вопрос, пока он не расскажет правду. — Я просто благодарил Бога за то, что ты, казалось, был слишком обезумевшим или пьяным, чтобы быть повнимательнее. Я хотел, чтобы ты и весь остальной мир не догадались, что способна сделать кровь Елены. И ты уехал, даже не попытавшись как следует взглянуть на нее. Ты даже не подозревал, что я с самого начала мог прихлопнуть тебя, как блоху.

— Я никогда не думал, что это в тебе есть, — Дамон оживил в памяти их небольшое сражение в довольно подробных деталях. Это было правдой. Он никогда бы не заподозрил, что действия Стефана в действительности могли быть такими: устроить целое представление, когда он мог бы победить Дамона в любую минуту и сделать с ним все, что бы ни захотел.

— А это твоя благодетельница, — Дамон кивнул в сторону парящей Елены, привязанной с помощью — да, это было в самом деле, — с помощью веревки для сушки белья.

— Всего лишь немного ниже, чем ангелы, с короной победительницы и славой, — заметил он, не в силах сдержать себя, когда взглянул на нее. Елена действительно была такой яркой, что смотреть на нее, даже с Силой направленной в глаза, было все равно что смотреть прямо на солнце.

— Кажется, она тоже забыла как нужно прятаться; она сияет как новая звезда.

— Она не знает, что такое ложь, Дамон, — было ясно, что гнев Стефана неуклонно возрастал. — А сейчас скажи мне, что происходит и что ты сделал с Бонни.

Его желание ответить: "Ничего. А почему ты думаешь, я должен был с ней что-то сделать?" было почти непреодолимым — почти. Но Дамон стоял лицом к лицу перед совершенно другим Стефаном, которого прежде никогда не видел. "Это не тот маленький братец, которого ты знал и любил втаптывать в грязь", — подсказал ему голос разума, и он учел это.

— Двое других сме-е-е-ртных, — сказал Дамон, растягивая слово до самой неприличной длины, — в своей машине. И, — внезапно доброжелательно произнес он, — я хотел перенести Бонни к тебе.

Стефан стоял рядом с машиной, на достаточном расстоянии, чтобы осмотреть свисающую руку Бонни. Следы от уколов превращались в пятнышки крови там, где он прикасался к ним, и Стефан с ужасом осмотрел свои собственные пальцы. Он решил прекратить это. Скоро Дамон начнет пускать слюни — совершенно недостойное поведение, которого ему хотелось избежать.

Но вместо этого, он сконцентрировал внимание на астрономическом феномене вблизи.

Полная луна, не слишком высокая, белая и чистая, как снег. И Елена, парящая перед ней, на которой была надета старомодная ночная рубашка с высоким воротничком — и вряд ли что-то еще. Пока он смотрел на нее, не применяя Силу для того чтобы различать ее ауру, он мог рассматривать ее как девушку, а не как ангела в центре ослепляющего свечения.

Дамон вскинул голову для лучшего обзора ее силуэта. Да, это определенно был правильный наряд для нее, и ей всегда следует стоять в лучах сверкающих огней. Если он...

Удар.

Он отлетел назад и влево. Ударился о дерево, пытаясь выяснить не ударилась ли Бонни об него тоже — она могла разбиться. На мгновение потрясенный, он воспарил, но тут же резко оказался на земле.

Стефан был на нем.

— Ты, — невнятно произнес Дамон сквозь кровь у него во рту, — был непослушным мальчишкой, приятель.

— Она заставила меня. Буквально. Я думал, она умрет, если я не возьму у нее немного крови — ее аура была огромной! А сейчас расскажи мне, что случилось с Бонни...

— Значит, ты брал у нее кровь, несмотря на свое неослабевающее героическое сопротивление...

Удар.

Это новое дерево пахло смолой.

"Я никогда особо не хотел ознакомиться с внутренней стороной деревьев, — подумал Дамон, выплюнув полный рот крови. — Даже будучи вороном я использую их только по необходимости."

Стефану как-то удалось схватить Бонни в воздухе, пока Дамон летел в дерево. Теперь Стефан был таким быстрым. Он был очень, очень быстрым. Елена была феноменальна.

"Что ж, теперь у тебя появились новые мысли о том, какая же у Елены кровь".

Стефан мог слышать сокровенные мысли Дамона. Обычно Дамон всегда был готов начать драку, но прямо сейчас он почти слышал рыдания Елены над ее смертными друзьями, и почувствовал себя очень уставшим. Очень старым — столетним — и очень уставшим.

Но что касается вопроса, то да. Елена все еще балансировала в воздухе, иногда раскидывая руки и ноги в стороны, а иногда сворачиваясь клубочком, как котенок. Ее кровь была словно ракетное топливо для вампира, по сравнению с второсортным бензином во многих других девушках.

А Стефан хотел драться. И даже не пытался это скрывать.

"Я был прав, — подумал Дамон, — для вампиров желание устроить драку сильнее, чем любое другое желание, даже сильнее нужды утолить голод или, в случае Стефана, сильнее заботы о его... как там это слово? Ах, да. Друзьях."

Стефан все еще прижимал его к земле, но сейчас Дамон пытался избежать потасовки, стараясь перечислить свои ценные качества, которых насчитал немного. Мысли. Речь. Склонность к грязным разборкам, которую Стефан, кажется, не мог понять. Логика. Инстинктивная способность находить слабые места противника...

Хммм...

— Мередит и, — "Черт! Как же зовут того мальчишку?" — и ее спутник сейчас уже мертвы, я думаю, — невинно произнес он, — Мы можем остаться здесь и драться, если ты хочешь это так назвать, учитывая что я тебя никогда и пальцем не трогал... или мы можем попытаться реанимировать их. Интересно, что же ты выберешь?

Ему действительно было интересно, насколько Стефан сейчас мог себя контролировать.

Но тут Дамон словно будто бы уменьшил масштаб изображения на фотоаппарате: Стефан кажется стал меньше. Он воспарил на три фута над землей, а затем приземлился и в изумлении огляделся вокруг себя, очевидно не понимая, что он только что находился в воздухе.

Дамон заговорил в этот момент, пока Стефан был наиболее уязвим.

— Это не я ранил их, — добавил он, — Если ты посмотришь на Бонни, — "хорошо хоть я знаю ее имя", — ты увидишь, что ни один вампир не смог бы сделать это. Я думаю, — просто добавил он, — что их атаковали деревья, которые контролировали малахи.

— Деревья? — Стефану едва ли нужно было время, чтобы взглянуть на исколотую руку Бонни. Затем он сказал, — Надо внести их в дом и уложить в теплую воду. Ты возьмешь Елену...—

"О, прекрасно. В самом деле, я бы отдал что угодно, что угодно..."

— ... и в этой машине вместе с Бонни поедешь прямо к пансионату. Разбуди миссис Флауэрс. Сделай для Бонни все, что сможешь. А я пойду и заберу Мередит и Мэтта...

"Так вот оно как! Мэтт. Если б я только помнил..."

— Они впереди у дороги, верно? Это там, где у тебя впервые произошел выброс Силы?

"Разве это выброс...? Почему бы не быть честным и не назвать это просто слабым всплеском?"

И пока он еще помнил... М — Мерзкий, Э — Эгоистичный, Т — Трус. Вот и получилось. Конечно, это можно было бы отнести к ним ко всем, но, к сожалению, не всех их зовут Мэтт. О, черт, разве там не должна быть еще одна буква Т в конце? Мерзкий Эгоистичный Трусливый Тип? Эгоистичный Тупой Тип?

— Я спросил, все в порядке?

Дамон вернулся к реальности.

— Нет, не все в порядке. Их машина сломана. Ты не сможешь на ней уехать.

— Я полечу и буду тянуть ее за собой.

Стефан не хвастался, а просто заявил это как неоспоримый факт.

— Но она разбита на куски.

— Я скреплю их вместе. Ну же, Дамон. Прости, что я атаковал тебя. У меня было абсолютно неправильное представление о том, что же произошло. Но Мэтт и Мередит, должно быть, сейчас действительно умирают, и даже со всей моей новой Силой, и Силой Елены, мы можем и не спасти их. Я повысил температуру тела Бонни на несколько градусов, но я не могу остаться здесь и продолжать медленно повышать ее и дальше. Пожалуйста, Дамон.

Он уложил Бонни на пассажирское сиденье.

Вот теперь это больше походило на прежнего Стефана, но исходя из уст такого силача, которым был новый Стефана, его слова имели другой оттенок. И если Стефан считает, что он всего лишь мышь, значит он и есть мышь. Конец дискуссии.

Раньше Дамон чувствовал себя сильным и опасным, как извергающийся вулкан Везувий. Теперь он вдруг почувствовал себя так, словно стоял возле Везувия, и гора яростно грохотала. Ого! Он действительно чувствовал страх, просто находясь так близко к Стефану.

Он призвал на помощь все имеющиеся у него способности, мысленно заковывая себя в лед, и надеялся что, по крайней мере, спокойное дыхание придаст уверенности его ответу.

— Я пойду. Увидимся позже — надеюсь, те смертные еще не умерли.

Как только они разошлись, Стефан мысленно направил к нему осуждающие слова — не болезненный выговор, как когда он отбросил Дамона к дереву, а обычное убеждение, в каждом слове которого он ясно выразил свое отношение к брату.

Дамон же, удаляясь, послал Стефану последнее сообщение:

"Я не понимаю, — подумал он невинно, — Что неправильного в том, что я сказал, что надеюсь на то, что те смертные еще живы? Знаешь, я был в магазине почтовых открыток, — он не упомянул, что пришел туда не за открытками, а за молоденькими кассиршами, — и в них есть надписи, типа "Надеюсь, у вас все в порядке" и "Соболезную", и это, вероятно, означает, что ранее посланная открытка была недостаточно эмоциональна.

Так что же неправильного в выражении "Надеюсь, они не умерли"?"

Стефан даже не потрудился ответить. Но Дамон послал вникуда быструю и ослепительную улыбку, когда сел в Порше и отправился к пансионату.

Он потянул за собой бельевую веревку, которой была привязана парящая над ним Елена. Она балансировала в воздухе — ее ночная рубашка раздувалась прямо над головой Бонни — или точнее, над тем местом, где должна была быть голова Бонни. Бонни всегда была маленькой, но из-за этой замораживающей болезни она еще и свернулась калачиком. Елена практически могла сидеть на ней.