Зона отчуждения

— Шипи-шипи. А мы тебя огнетушителем. Есть ведь?

— Ну, есть. И пенные, и углекислота, и порошковые. Хоть и на отшибе жили, пожарники каждый квартал наведывались.

— Не, порошковых нам не надо. А вот остальное несём. Посмотрим, как и что эта дрянь через пену и углекислоту почувствует. Если раньше не сдохнет.

Когда все четверо уже спустились со стены, к ним подбежала компания из четырёх мальчишек и двух девчонок лет десяти — двенадцати. Выдвинули вперёд Петра — его же как бы назначили ответственным. Пацан вытянулся перед командиром, только честь не отдал. И принялся отчитываться:

— Докладываю. Обошли весь периметр. В трёх местах обнаружили странные побеги, которые тянутся из земли по внешней стене вверх.

Фёдор посмотрел на монахов:

— Без меня справитесь?

— Справимся, Фёдор Иванович.

— Хорошо. А вы пошли со мной. Похулиганим немного.

Фёдор хлопнул рукой по карману брюк. Привязанная изнутри в кармане связка ключей от складов была на месте. С самого начала решили, что все запасы будут строго контролироваться и ключи будут только у четверых — Фёдора, настоятеля, отца Василия и келаря. Ключи на время могли передаваться какому-нибудь человеку, он же был обязан их вернуть. Всё остальное время ключи находились при хозяине. Сейчас это экономило время.

Нужный склад отыскался не сразу. Только с третьей попытки, судя по маркировке "беречь от огня" на ящиках в штабеле, нашлось то, что нужно. С помощью подростков — Фёдор с одной стороны, остальные с другой — один из ящиков выволокли на улицу. Догадливый Пётр притащил откуда-то гвоздодёр. Фёдор усмехнулся и нежно погладил изгиб хорошо знакомой железки, не обращая внимания на округлившиеся глаза ребятни. Тот самый, спасший его в бою. Обронил, когда прибежал и увидел сидевшую на земле дочь. И вот гвоздодёр его снова выручает.

— Так. Ты, Пётр, у нас глазастый. Возьми кого-нибудь, и поищите упаковки сухого горючего, — Фёдор отстегнул ещё один ключ. — Они вот в этом сарае должны быть.

Мальчишка кивнул, вместе с приятелем и смуглой черноволосой девочкой нырнули открывать замок и рыться в коробках. Фёдор тем временем поддел сплющенным концом гвоздодёра одну прибитых крест-накрест досок, затем вторую, сорвал крышку. И довольно показал кулак с поднятым большим пальцем. Именно то, что нужно. Баллончики аэрозоля от насекомых.

— В общем, — весело жестикулируя, рассказывал Фёдор на следующий день настоятелю игумену Иллариону и отцу Василию, — вспомнил я хулиганское детство. Как мы такие же баллончики в костёр кидали или поджигали. А тут увязали несколько штук, на проволоке спустили. Запал из сухого горючего и смоченных в бензине тряпок. И ба-а-бах. Главное — рассчитать, чтобы нагрелось и загорелось уже за стеной, а не в руках. Ну, на это, — он покрутил в воздухе рукой, — тоже опыт имеется.

Фёдор рубанул воздух ладонью.

— В общем, сначала свежие побеги разнесли вдребезги. А когда самую большую порубили и отцепили, её тоже закидали. В ошмётки. Там знаете, пацан такой? Веснушчатый, волосы румяным золотом. Петром зовут.

Отец Василий кивнул.

— Я под его начало отдал с десяток человек из молодёжи. Пусть несколько раз в день обходят стену и смотрят. Если эта пакость опять расти начнёт, сразу же уничтожим.

Двое остальных одобрительно закивали, отец Василий улыбнулся:

— Идея хорошая. А то у нас всего три гранаты осталось.

Игумен добавил:

— Можно ещё катапульту соорудить. Я в миру историком был, даже кандидатскую по античности защитил. Память, конечно, не та уже, но конструкцию вспомню. Сделаем, и остальных зверюг маленько отгоним. А то совсем обнаглели, сегодня ночью прямо у ворот выли.

Илларион тоже говорил бодрым, деловым тоном. Мол, всё хорошо... Если присмотреться, у всех троих в глазах стояла тревога, лица почернели от бессонной ночи. Заставить себя уснуть они так и не смогли, да и сейчас сидели на лавочке возле жилого корпуса. Вчера погибло двадцать два человека, из них пятеро детей. И ещё почти пятьдесят ранены, причём больше половины лежачие. Двенадцать человек в тяжёлом состоянии, а из врачей — только Лида. Да ещё двое монахов до пострига один работал санитаром на скорой, а второй медбратом в больнице. Неожиданно среди медперсонала оказалась и Вика. Её школа считалась престижной, директриса старалась выискивать лучших учителей по любому предмету. Поэтому даже такое никому вроде не нужное ОБЖ пригласили вести преподавателей из медицинского колледжа. А те, честно отрабатывая зарплату, гоняли школьников до седьмого пота. Словно перед ними очередные студенты-медики... И об этом Фёдор сейчас жалел. После вчерашнего стресса хорошо бы дочери прийти в себя, а не смотреть на боль и крики раненых. Вот только нельзя. И грамотного медперсонала не хватает... И никогда он не решится признаться дочери, что в медпункт он засунул Вику как раз, чтобы у неё даже мысли не возникло поучаствовать в зачистке монастыря после боя.

Дверь громко хлопнула о стену, на крыльцо, щурясь от света, вышла Лида. Девушка всем весом опёрлась на перила, так что хлипкая конструкция громко заскрипела. Затем присела и начала гладить сидевшего тут же на крыльце Барсика. Кот обычно никому кроме хозяйки не давался, но сейчас проникся важностью момента. Даже закрыл глаза и замурчал, демонстрируя — я не против, и мне нравится. Мужчины всё это время молчали, только встали со скамейки. Слишком уж плохо выглядела врач. Под глазами залегли чёрные тени, щёки запали. Всегда ходившая лёгкой, танцующей походкой, сейчас Лида шаркала, будто древняя старуха. Первый раз на памяти Фёдора девушка не улыбалась. Хотя всегда что бы ни случилось — грусти не показывала.

Наконец, наигравшись с котом и чуть отдышавшись на свежем воздухе, Лида уже твёрдой походкой подошла к остальным. И тут ноги опять подкосились, она села на скамейку, опёрлась спиной о стену. Смахнула ладонью с доски невидимую грязь. И бесцветным, механическим голосом заговорила:

— Последняя из операций закончилась успешно. Ваш звонарь, отец Илларион, жить будет. Как оказалось, ничего страшного. Но звонить ему ещё не скоро, на левой руке сложный перелом.

Лида сорвала жёлтый цветок приютившейся под скамейкой мать-и-мачехи, начала клочками обрывать с него лепестки. На середине бросила это занятие, уронила цветок под ноги и всё так же без тени эмоций закончила:

— Итак, можно подводить статистику. У нас на сегодняшний день двадцать шесть лежачих. На четырнадцать операций три смертельных случая, ещё двое под вопросом. Остальные будут жить. В наших условия да ещё с хирургом, у которого всей хирургической практики три месяца в госпитале МЧС, и то два года назад — результат вполне неплохой.

И тут её прорвало. Лида в голос заревела:

— Я не могу, я не могу так!

Девушка вскочила, споткнулась и замерла в руках Фёдора, который успел её поймать.

— Тихо, девочка, тихо, — прижал он её к себе. — Ты молодец. Ты не представляешь, какой ты молодец.

— Я не могу, я на терапевта училась, — продолжала рыдать Лида.

Вдруг замолчала и обвисла. Вчерашний бой, бессонная ночь, операция за операцией. Организм всё-таки не выдержал. Слёзы прорвали тщательно сдерживаемое нервное напряжение, и девушка отключилась, впала в полузабытье. Фёдор кивнул, подхватил Лиду так, чтобы было удобно нести. Отец Василий открыл и придержал дверь жилого корпуса. Лида же, похоже не сознавая, что делает, обхватила рукой Фёдора за шею и устроилась поудобнее.

Поднимать девушку пришлось на третий этаж, и на последней ступени Фёдор осторожно выдохнул, стараясь не разбудить задремавшую Лиду. Бессонная ночь сказалась и на нём, руки и спину от тяжести ощутимо ломило. Хорошо хоть дверь в комнату оказалась приоткрыта, её получилось толкнуть носком ботинка. Дальше Фёдор уже не разбирал, где чья кровать, а попросту аккуратно положил девушку на ближайшую. И собрался было уже уходить, когда Лида внезапно открыла глаза, с силой ухватила его за запястье и тихонько жалобно произнесла:

— Не уходите, пожалуйста. Фёдор... Иванович. Не уходите. Мне... мне одной страшно.

Фёдор молча повернулся и осторожно присел на краешек кровати.

— Нет, не так. Нормально сядьте.

Пришлось подвинуться. А дальше, к удивлению Фёдора, девушка легла головой к нему на колени. И это Лида, которая стоило только кому-то из местных парней намекнуть насчёт самой обычной прогулки вместе, сразу же краснела и терялась. Сейчас же девушка только поёрзала, устраиваясь поудобнее, и продолжила.

— Извините. Но... я боюсь. Стоит закрыть глаза, и сразу передо мной эти трое, которые умерли. Стоят, лица кровью залиты и шепчут: это ты виновата.

Фёдор, недолго думая, сдвинулся ещё чуть дальше, опёрся на стену. А потом взял и посадил Лиду так, чтобы она полусидела-полулежала в его объятиях. Погладил девушку по голове — волосы оказались мягкими и пахли цветочным ароматом. Негромко сказал:

— Не слушайте. Вы не виноваты. Лучше слушайте голоса тех, кого сумели спасти. Их гораздо больше. Вот наш звонарь. Я видел, как его несли. И только благодаря вам, Лида, он будет жить.

— И вам, — ответила девушка.

Поёрзала, но выбираться из объятий не торопилась. Даже наоборот, видно было, что прикосновения Фёдора ей нравятся.

— Если бы вы не организовали наш аптечный пункт как настоящую больницу, без инструментов у меня ничего бы не вышло.

— Да уж, — неожиданно для себя улыбнулся Фёдор. — Повезло, что у вас диплом врача и справка о повышении квалификации до хирурга. А вопрос про должность я тогда осторожно обошёл стороной.

— Вот бы они удивились, — рассмеялась Лида. — Фельдшер с красным дипломом УГМУ. Это в Екатеринбурге, медицинский университет. Я ведь в здешних краях случайно. Два года назад сокурсник, с которым я тогда встречалась, уговорил поехать в зону бедствия. Три — четыре месяца в МЧС обещали засчитать как полный срок интернатуры. Потом он уехал, а я осталась. Не смогла бросить людей. Им сначала вся страна помогала, а потом раз — и все про них забыли. А-ап-чхи, — девушка неожиданно чихнула.

— Будьте здоровы. А я ведь тоже случайно с этими местами связан оказался. На работе не дали отгул, вот и пришлось выезжать в субботу, а перед этим ещё собираться. Если бы всё сложилось по плану, утро воскресенья встретил бы в Ульяновске. Внутри Купола. И кто знает, что там...

— Судьба.

— Судьба, — согласился Фёдор и ещё раз провёл рукой по волосам девушки. — Спите, Лида. У вас был очень тяжёлый день. Спите, а я посторожу ваш сон.

Фёдор рассчитывал, что как только Лида уснёт, аккуратно переложит её на кровать, а сам уйдёт. Дел после вчерашнего нападения было невпроворот. Для начала хотелось обязательно обсудить с отцом Василием систему круглосуточного наблюдения. Если враг преподнесёт новый сюрприз, необходимо обнаружить его как можно раньше. Вот только сидеть вместе с Лидой было хорошо и приятно, против воли хотелось протянуть удовольствие... Сначала Фёдор убеждал себя подождать ещё немножко, потому что "девушка уснула некрепко и неосторожное движение её разбудит". А потом не заметил, как уснул сам.

Внизу отец Василий и настоятель игумен Илларион, проводив Фёдора и Лиду, обменялись многозначительными взглядами. А когда десять минут спустя Фёдор так и не вернулся, отец Василий поднял наполовину распотрошённый Лидой цветок и задумчиво произнёс:

— Может теперь он, наконец, перестанет мучить душу несуществующей виной. И заметит, какими глазами Лидочка на него смотрит с первой их встречи.

Настоятель на это улыбнулся, с кряхтением присел на лавочку и ответил:

— Гляжу я на них, и у самого душа радуется. Они хорошо подойдут друг другу.

— Вот только время ли сейчас? Нам надо быть предельно сосредоточенными. Беспокоит меня вчерашнее нападение.

Отец Василий на секунду прикусил нижнюю губу, явно раздумывая — продолжать мысль или нет. Всё-таки решился. Сел на скамеечку рядом, сорвал травинку, и, будто это верёвочка, принялся вязать на ней узелок за узелком. Одновременно, негромко, так, чтобы его слышал лишь игумен, продолжил.

— Словно не животные из Тумана напали — армия. Сначала эти полусобаки. Мотопехота, прорыв, дезорганизация коммуникаций. Мы отступили в укреплённое место — они подтянули за несколько дней второй эшелон, свой аналог спецтехники и штурмовые части. Следом будет авианалёт или...

— Да будет вам. Это в вас говорит профессиональная деформация, — отмахнулся отец Илларион. — Из прошлой жизни опыт заговорил, но аналогия мне кажется не очень. Господь нас не оставит, — настоятель отложил цветок в сторону и поднял взгляд на небо. — Наоборот, в этой зарождающейся на наших глазах любви я вижу знак. Любовь есть жизнь, а жизнь — это будущее. Значит, всё закончится хорошо. Посмотрите лучше туда.

Настоятель показал рукой налево и тепло улыбнулся. Морщинки возраста в уголках глаз разгладились, отец Илларион будто помолодел лет на десять. Лавочка стояла как раз на углу дома, и был хорошо виден участок между жилым корпусом и главным монастырским храмом. Заборчик там снесли ещё в первый день, организовали детскую площадку. Там, словно ничего не случилось, под присмотром пары взрослых, на площадке резвились дети.

— Жизнь продолжается, сын мой. Как бы ни было плохо вчера — сегодня всё равно пришёл новый день.

— Ваши слова да кому-то в уши.

Отец Василий с таким взглядом на жизнь явно был не согласен. И уже открыл рот возразить, когда его прервали. Подошла главная повариха. Решив, что еда на две сотни ртов важнее каких-то там разговоров, дородная тётка низким голосом обратилась к игумену:

— Отец Илларион. Мне бы ключ от склада с картошкой. Специально даже этого взяла.

Она махнула рукой в сторону стоящего в стороне с вечно недовольным видом Костика.

— Я бы у отца Алексия спросила. Да спит он. Будить нельзя.

Мужчины невольно переглянулись и улыбнулись. Героический келарь кинулся в самую гущу вчерашней схватки, и, к удивлению, не получил ни царапины. Зато здорово потянул руку, орудуя лопатой. Поэтому врач наложила ему тугую повязку и вколола снотворного, чтобы поспал и пришёл в себя.

— Хорошо.

Настоятель достал из-под рясы связку ключей, отстегнул один. Подумал, и отстегнул ещё один:

— Я вот думаю, Нина Львовна. Надо людей подбодрить. Хоть и дорогой ценой, но выстояли мы. Это от склада со сладким. Сгущёнка, кажется, даже были полуфабрикаты коржей. Торт бы на сегодняшний стол поставить.

Повариха кивнула, посветлела лицом:

— Вы правы, отец Илларион. Сделаем, — сунула ключи в карман халата, бросила Костику: — Чё застыл как неживой? Пошли. Да мешки, мешки не забудь, вон один упал. Ох, принесла нам такого недотёпу нелёгкая.

И широким шагом отправилась к складам. Даже не посмотрела на Костика, который, что-то бурча себе под нос, поплёлся следом. На двери каждого из складов была масляной краской нарисована цифра. Та же самая нацарапана на ключе. Открыв склад с картошкой, повариха выкинула на улицу пару лопат и прочий сельхозиснструмент — видимо кто-то сунул их не туда. Беззлобно поругалась себе под нос: