Андер и возвращение

— Филипп, дорогой! Извини, но сегодня к нам нельзя. Все места забронированы журналистами. Они ждут прилета Андера.

— Это еще кто? — поинтересовался Фил, и обернулся к Андеру, — Слышал о таком?

Андер немедленно изобразил недоумение.

— Вы что, ребята, из вирта месяц не вылезали? — удивился Вилли, — Да этот тот парень, который будет завтра перед депутатами речь толкать. Они еще вчера все гостиницы заполонили.

— А откуда известно, что этот Андер еще не прилетел?

— Шутишь? — усмехнулся Вилли, — Все службы аэропорта проплачены по три раза. Если бы прилетел, все бы уже знали. Так что, ребята, заходите в другой раз.

— Теперь видищь, зачем я на тебя рейс оформил? — сказал Андер Филу, когда они отошли, — Но если в "Ксанаду" нас не пустили, что мы будем делать?

— Ты мне показал Сумерки — я тебе покажу Ольвию, — беззаботно ответил Фил.

— Но я знаю Ольвию, — возразил Андер.

Фил криво усмехнулся.

— Что ты можешь знать о жизни в стэйтах, ленсон?

С этими словами Фил решительно завлек Андера в ближайший переулок. Через несколько шагов они уперлись в тупик с дверью, над которой светилась надпись "Новейший вибр-зал на триста человек".

— Что значит вибр-зал? — не понял Андер, — Как такое может быть? Вибр же сугубо индивидуален.

— А никак, — лениво отозвался сидящий прямо на земле рядом с дверью парень с длинными желто-зелеными волосами, — Все это хрень собачья. Просто у людей нет денег на оборудование нормального личного вибр-бокса, потому они этой чушью и страдают. Набиваются туда толпой в несколько сотен, накачиваются спиртным и легкой наркотой, прыгают на трясущемся полу и думают, что это вибр.

— Но ты ведь тоже сюда ходишь, Грин, — поддел его Фил.

— Я сюда по бизнесу хожу, — флегматично парировал Грин, — Тебе чего сегодня, Капитан? Как в прошлый раз?...

— Не-не-не, — Фил так поторопился не дать ему договорить, что чуть не заткнул рот Грина ладонью, — Сегодня у меня приличный гость, так что — просто хороший кальвадос. Но очень хороший, Грин.

Двуцветный Грин лениво поднялся, бросил сквозь зубы "Ждите" и через пять минут вернулся с огромной бутылью с желтой жидкостью.

— Запиши на меня, — сказал Фил.

Грин запнулся, так же лениво махнул рукой и опять уселся на землю у двери.

— Это можно пить? — усомнился Андер.

— Нужно, — заверил Фил, — по ходу нашей экскурсии.

— А разве в Ольвии разрешили бухать на улице? — усомнился Андер.

— Да ты совсем в Сумерках обалдел, — возмутился Фил, — Что мы — дикари какие? Конечно, запрещено.

Тут он, ни слова не говоря Грину, достал из его открытой сумки дымную кисть и смазал ею бутыль со всех сторон. Бутылка за исключением горлышка стала мутно прозрачной, с полностью размытым силуэтом.

— Вот так ничего не видно, — удовлетворенно кивнул Фил, — А теперь погнали, бас уйдет. Борт-инженер, на взлет!

И Фил рванул с места к выходу из тупика. Андер, пожав плечами, побежал за ним. Фил заскочил в медленно отрывающийся от земли рейсовый бас и на взлете втащил туда Андера. Мембрана выхода заттянулась. Наблюдавшая их кульбиты старушка охнула и покрутила пальцем у виска. Друзья переглянулись и засмеялись. В открытое окно подул ветер.

Бас не спеша пролетал над крышами домов под небом цвета стали. Андер смотрел на город своего детства и его зрение как бы раздваивалось.

Он видел и ту Ольвию, над которой летел Посол Цеха мостовщиков Олли Андер, и ту, по которой когда-то бегал маленький Олик Андреев. Старая Ольвия была огромной как мир и также разумно устроенной. Здания ее исторического центра, к которому Андер сейчас приближался, возвышались величественно и загадочно. Гигантский цилиндр климатической машины обозначал центр Вселенной. Вся остальная реальность концентрически разбегалась от него в разных направлениях, от сильного к слабому, от упорядоченного к хаосу. Центры раздачи продуктов, одежды и предметов первой необходимости одним своим видом свидетельствовали об устойчивости и надежности мира. В следующем круге шли дома, где жили соседи и одноклассники, верные друзья — Капитан Фил и Рыжик-Темис, умные учителя и мудрые муниципалы. За ними простиралась зелень парков, коробки промзоны, дачные окраины.

Одновременно, взрослый Андер видел развалины древнего города, больше ста лет назад подлатанные и укрепленные дешевым прочным составом. Один из нескольких десятков лагерей беженцев, в считанные месяцы оснащенных ленсами установками для обеспечения стоящих на грани гибели аборигенов самым необходимым. Чрезвычайный центр концентрации людей, чья временность оказалась слишком продоложительной, превратившись в вечный статус-кво.

Андер разглядывал сверху поддерживающую жизнь Ольвии инопланетную инфраструктуру, некогда сшитую на скорую руку, нелепую и громоздкую. Он видел примитивность нависающего над городом круглого силового купола, и насильственность расходящихся от центра кругов, наложенных на не приспособленные изначально к такому устройству города кварталы.

Эти две Ольвии проплывали перед ним одновременно, проступая друг в друге. К одной он испытывал нежность и чуствовал тихую грусть. На другую смотрел с интересом и... жалостью.

Бас опустился на площади перед мэрией. Мембрана разошлась, и в салон дохнуло жарким воздухом центра. Андер с Филом из вагона вывалились из вагона прямо в увлеченно гомонящую толпу. Фил молча протащил Андера через толщу народа, бесцеремонно распихивая попавшихся на пути.

Андер оказался перед неровным кругом, нарисованным мелом на черном псевдоасфальте. За меловой линией, окруженные людьми, стояли двое: длинноволосый молодой парень с раскосыми глазами и скрещенными на груди руками в серо-синем комбинезоне и мужчина обычной для Ольвии внешности с нервным лицом и небольшими усиками.

Усатый обвиняюще показывал пальцем на длинноволосого.

-... Ваше движение блокирует запрет живорождения! Вы знаете, что каждый ребенок, произведенный на свет подобным образомнаносит организму женщины непопровимый вред? Не говоря уже, что нередко роды приводит к смерти матери! И это убийство женщин они называют сохранением традиций?

Часть толпы неодробрительно загудела. Андеру стало интересно, что ответит уйгур.

— Прочувствованная речь, — холодно заметил длинноволосый, — Только хотелось бы узнать, сколько за нее заплатил Цех акушеров.

— Что за наглая клевета? П-попрошу объясниться! — опешил усатый.

— Вы прекрасно знаете, что в Ольвии, как и в других стэйтах, нет репродукционного оборудования, сравнимого с тем, что есть у Цеха акушеров, — не задержался с ответом длинноволосый, — И Цех его не продает. По сути это означает монополию Сумерек на выращивание детей вне материнской матки. То есть, законопроект о запрете живорождения — это попытка отдать ленсам последнее, что еще у людей осталось — возможность самим рожать и воспитывать своих детей.

Публика взревела.

— Так надо самим создать нормальное оборудование, а не калечить женщин! — закричал, было, усатый, но тщетно: длинноволосый вовремя вбросил аргумент, бьющий по чувствам людей. Усатый затравленно огляделся. Он еще попытался что-то возразить, но его слова утонули в согласном скандировании "Усатый — вон! Усатый — вон!". И он поспешно ретировался.

Фил сделал приглашающий жест.

— Ну что, Олик, может, защитишь честь Сумерек?

— Я лучше посмотрю, — отмахнулся Андер.

— Трусишка, — удовлетворенно резюмировал Фил.

— Просто не хочу, чтобы меня узнали. Желаю побыть Гаруном аль-Рашидом, — пояснил Андер.

— Кто это? — не понял Фил.

— Калиф на час.

Фил неопределенно хмыкнул и они подошли к другому кругу.

Друзья протиснулись поближе к месту диспута.

Здесь так же виднелся неровный меловой круг. Только внутри него спорщики не стояли, а сидели друг напротив друга на складных стульчиках. Один имел утрированно профессорский вид: небольшую бородку, морщинистый лоб, аккуратно зачесанную назад редкую седоватую шевелюру, строгий поношенный костюм и неповторимое лекторское выражение на лице. Оппонент выглядел его близнецом, только слегка карикатурным — более обтерханным и с более утрированными чертами лица. Также он больше двигался, подмаргивал, щурился и невпопад жевал губами.

— ...Извините, коллега, — говорил обтерханный, — Вы, видимо, плохо понимаете мою позицию. Я же не говорю, что цивилизация ленсов чем-то хуже нашей. Мы утверждаем только, что она людям принципиально чужда. Безусловно, у разумных есть точки соприкосновения, им есть чему поучиться друг у друга. После полутора столетий жизни наших цивилизаций рядом это уже нет необходимости кому-то доказывать. Но вот силой запихивать людей в прокрустово ложе ленсовской цивилизации, пытаться переделать их в ленсов — это хуже чем глупость, это преступление перед человечеством.

Ну вот, скажем, я абсолютно спокойно отношусь к этим "слияниям", когда их практикуют ленсы. Но когда люди, мужчины и женщины вида гомо сапиенс, собираются вместе и под видом приобщения к великой культуре устраивают, как говорили наши с Вами предки, свальный грех, я понимаю, что это никакого отношения ни к какой древней культуре не имеет. Просто люди себе придумали убедительный повод удовлетворить свою телесную невоздержанность.

— Угу, именно телесную, — согласно закивал его оппонент , — зачем еще телам встречаться, если не для секса?

— То есть? — недоуменно уставился на него обтерханный

— Да в прямом смысле, коллега Матиуш. При имеющихся средствах коммуникации зачем телам встречаться? Для совместной работы? Да нет, если ты не в космосе, то отправлять письма или управлять механизмами можно из любой точки в любую точку. Сидишь в своей гроте с абсолютно подогнанной под тебя средой обитания и с помощью комма все проблемы решаешь. Участвовать в обсуждении общественных дел? — Тоже комм, сетевое пространство. Поговорить с другом? — Да не проблема. Устроить вечеринку с друзьями. — Да ради бога. Но вот чего точно нельзя сделать по комму — это прикоснуться к другому горячему и живому телу.

— Так Вы хотите сказать, коллега Сирхан... — изумленно уставился на него коллега Матиуш.

Коллега Сирхан важно покивал.

— Да, коллега Матиуш, я хочу сказать, что эти "слияния", скорее всего, явление, появившееся после развития у ленсов совершенных средств связи, когда другие причины для совместных сборищ, кроме секса, пропали. Я думаю, и мы бы к этому пришли сами безо всяких ленсов, когда додумались бы до таких коммов как у ленсов, и пожили с ними несколько поколений. Так что дело не в наследии древних культур. Дело в отличии уровня развития наук и технологий...

— И давно это? — Андер момтонул головой в сторону круга, от которого они только что отошли.

— С тех пор, как объявили о мире с Итакой, — ответил Фил.

— По-моему, архаика какая-то, — пожал плечами Андер, — В информ-пространстве можно так же дискутировать гораздо комфортней.

— Ты ничего не понимаешь, — жарко возразил Фил, — А энергетика толпы? А взгляды женщин? Кстати, о женщинах. Посмотри вон туда.

Фил указал Андеру в другой конец площади.

Там играла музыка. Люди танцевали. Ольвийки радовали глаз легкостью и скудностью нарядов. Андер засмотрелся на движущиеся в жарком воздухе разгоряченные тела.

— Хочешь потанцевать? — спросил Фил.

Андер отрицательно покачал головой.

— А, вон, гляди какой чудак!

Андер обернулся. В кривовато нарисованном круге, сгорбившись, стоял странный человек в длинной бесформенной хламиде болотного цвета с лицом, раскрашенном зеленью. Около этого круга стояла только пара зевак. Андер прислушался.

— Человеческая культура — это миф, — вещал глухим надтреснутым голосом странный человек, — Герой земной докатасрофной мифологии Прометей, который научил греков строить дома, добывать металлы и плавать по морю, человеком не был. Другой нечеловек — Тот — обучил египтян медицине и математике. Осирис наставлял их в земледелии и садоводстве. Шумерам науки и ремесла подарил бог Энки. К ацтекам приходил Кетцалькоатль.

Андер выдернул из рук Фила кальвадос и жадно глотнул. Жидкий огонь обжег рот, горячим дымом опалив ноздри. Андер закашлялся, едва не уронил бутылку, вовремя подхватил и подошел ближе к кругу. Чудак продолжал вещать в пространство.

— Изобретение всех основных ремесел и умений люди приписывали богам, титанам, духам, гномам и прочим. Эти разные существа по-разному выглядели, имели совершенно разный уровень могущества и силы. Объединяло их одно — разум нечеловеческих рас.

Мы не знаем, все ли они пришли из космоса, или кто-то имел земное происхождение. Это интересный вопрос, но для сути обсуждаемой темы — не важный. Главное — люди ничего сне могли создать самостоятельно. Они могут быть хорошими учениками, немного худшими подражателями — все же колесницы Тора или кузницы Гефеста они воспроизвестии не смогли, но изобретатели нового из них — никакие.

Андер завороженно следил за движением губ в ядовитозеленой помаде. Ему казалось, ихдвижение выписывает неведомые письмена с другим, дополняющим и пугающим смыслом. "Что он из себя изображает? Человека, который против воли превращается в ленса? Или который пытается превратиться, и жалкого в этой попытке? Зачем он все это говорит? Что это такое — злая пародия или отказ от себя, уже от пародии не отличимый?"

— Творческая человеческая мысль бесплодна, — декламировал одинокий спорщик, — Все истории о богах, приносящих знания и умения, наводят на мысль, что иные расы Великого Космоса изначально с жалостью относились к мыслящим, но, увы, таким созидательно беспомощным братьям по разуму. Они старались подтолкнуть развитие человечества. Поднять его на более высокую ступень. Помочь, наконец, достичь уровня хоть сколько-нибудь достойного разумных существ. Было ли это порывами одиночек или большими программами помощи? Если верить человеческим легендам — видимо, иногда тем, а иногда другим. В любом случае, до разных разумных, и судя по всему, независимо друг от друга раз за разом доходило, что человечество — ведомая раса, нуждающаяся в наставниках и учителях.

К сожалению, придя к этому, безусловно, верному выводу, никто из них до сих пор то ли не хотел, то ли по какой-то причине не считал возможным довести эту мысль до конца. Никто не взял на себя полный и постоянный контроль за развитием человечества.

"Это крепкий алкоголь, — успокаивал себя Андер, — он ударил мне в голову, заставляя слышать несказанное, видеть то, чего в помине нет. Проклятая отрава, еще не известно, что они туда мешают. " Он еще раз отхлебнул из бутылки, и сунул ее обратно Филу.

Между тем оратор говорил:

— Последствия этого нам всем известны. Периодически получая от братьев по разуму в руки знания и умения, люди каждый раз использовали их для взаимного порабощения и убийства, причинения друг другу боли и страданий. Парадоксальным образом то, что человечеству казалось подъемом по лестнице програсса сопроваждалосьь очень явными признаками все большего оскотинивания, превращения разумных существ в кровожадных животных. Убийство десятков и сотен сменилось после изобретения динамита и атомной бомбы уничтожением миллионов. Взамен кустарных дилетантских методов пыток, применявшихся в средние века, пришла целая индустрия изощренного причинения страданий, вооруженная достижениями науки и техники. Итог человечества ужасен и при этом абсолютно закономерен.