Рёко кивнула.
— Во-вторых, есть у тебя какие-нибудь кульминационные атаки? Что-нибудь шумное и заметное? Что-то добивающее? — спросила Кёко.
Рёко моргнула. Задумалась.
— Есть, — сказала она. — Но я понятия не имею, в какой ситуации понадобится ее вызвать. Не похоже, чтобы она куда-то подошла.
— Что бы это ни было, — сказала Кёко. — Не позволяй Мами назвать ее. Просто не позволяй.
Рёко вопросительно склонила голову.
— Но всем нравится Тиро Финале, — сказала она. — И Россо Фантазма тоже довольно популярна.
— А теперь представь, как все будут ждать, что ты каждый раз будешь с восторгом вопить ее, — сказала Кёко.
— О, — сказала Рёко.
Она задумалась.
— Все же не настолько плохо, не так ли?
— Просто поверь мне, ладно? — сказала Кёко.
Рёко улыбнулась.
Тем не менее, она не могла отделаться от окутавшего ее странного предчувствия.
И не могла забыть женщину, которую заметила вдали, как раз перед тем как заключила контракт.
Она обратилась к воспоминаниям, но они слишком угасли, а она была слишком далеко, даже для глазных имплантатов, чтобы алгоритмы распознавания лиц смогли ее захватить. И, возможно, у нее была хорошая причина быть там, уходить из района сразу после нападения демонов. Не стоило подозревать случайных пешеходов.
Тем не менее, ее это беспокоило.
Глава 3. Мами смотрит фильм, часть первая
〈В следующем тексте, 〈〉① указывает на содержимое, отредактированное для не обладающих категорией допуска. Число указывает на категорию допуска, требуемую для доступа к закрытому содержимому.〉①
〈Правительство официально придерживается позиции, что:〉②
〈1. Самоцвет души является проводником силы души девушки, а не самой ее душой.〉②
〈2. Истощение энергии самоцвета души никак не влияет на психическое состояние девушки.〉②
〈3. Допустимы любые искажения истины, требуемые для соответствия вышеприведенным фактам.〉②
〈Учитывая прискорбный объем уже обнародованной информации, маловероятно, что будет возможно в полной мере обеспечить соблюдение этих положений. Максимальное усилие в контроле за информацией следует проявить к девушкам возраста заключения контракта и младше. Эти усилия будут осуществляться соответствующими комитетами, такими как Комитет истины в СМИ…〉②
— «Закон об ограничении информации», выдержка.
Несмотря на приложенные многими исследователями усилия, ранняя жизнь Акеми Хомуры остается загадкой. Она началась до эры повсеместного ведения учета, и многие из уже существующих записей были уничтожены во время буйных эпох Объединения двадцать второго-двадцать третьего веков, что давно разочаровывает биографов. В этой публикации автор с радостью сообщает, что на основе восстановленных давно потерянных записей удалось окончательно определить ее детский дом, давно считавшийся католическим женским монастырем в Большом Токио. Целью данной работы…
— Исихара Томоя, «Окончательное определение детского дома Акеми Хомуры», Журнал истории волшебниц, реферат.
К тому времени, как Мами достигла театра, она изменила всю свою внешность.
Большая часть маскировки была довольно проста. Несложно было попросить волосы опасть в более расслабленное состояние — она была чрезвычайно рада, что больше не нужно было каждое утро ухаживать за волосами — несложно превратить самоцвет души в менее стандартный браслет и также несложно оставить ее личный транспорт в уединенном районе и пересесть на стандартную гражданскую модель.
Если бы только она могла прихватить в раздатчике одежды плащ с капюшоном и закончить на этом.
К несчастью, в нынешнее время повсеместного распознавания лиц, этого было просто недостаточно.
Так что ей пришлось идти в театр, приклеив к щеке миниатюрный голоэмиттер, способный исказить ее внешность до совпадения с одной из живущих в этом районе, которая немного напоминала знаменитую маршала Мами, но явно не была ею. Еще один устроился у нее на пальце, скрывая приметную цветочную отметку на ногте.
Было широко известно, что правительство предоставляло исключения из запрета на маскировку личности, но ее маскировка от этого не была менее эффективна. Конечно, она не одурачит ни один из датчиков наблюдения, но этого было более чем достаточно, чтобы обмануть беглый взгляд прохожего. И датчики знали, что не стоит привлекать к ней чье-то внимание.
Она подумывала по такому случаю приодеться, представляя себя выходящей из ночных огней под яркость театра в потрясающем платье и с лицом кого-нибудь весьма привлекательного, но в конце концов передумала. Рискованно будет поворачивать головы в свою сторону, пусть даже ей хотелось, чтобы это было не потому, что «это Мами-сан!»
К тому же, помимо того, что ребячеством будет пытаться привлечь внимание, какой бы был в этом смысл? Она всю жизнь оставалась свободной от отношений — столько лет, что ей не нравилось об этом думать — и не считала хорошей идеей в ближайшее время что-то менять.
Так что она появилась в театре одетой в ту же одежду, что и прежде, стильную, но ничем не примечательную блузку и юбку. Вокруг нее болтали пары и группы, почти все одетые лучше ее. Она нахмурилась. Забавно, что она может привлечь внимание тем, что слишком плохо оделась.
Ночь будет прохладной, подумала она про себя, проверяя часы. 18:30.
Когда-то давно это бы заставило всех показаться в куртках и тяжелой одежде. Как волшебнице, ей всегда приходилось внимательно заботиться о подобном. Как только осознаешь, в какой степени можешь манипулировать своим телом, поразительно легко забыться и просто расхаживать повсюду в одной и той же одежде, невзирая на температуру.
На ум пришли Кёко и Хомура, хотя склад ума Юмы до последних лет был схож с таковым у Мами.
Но в нынешнее время все обычные люди способны были так же упорно игнорировать температуру, так что им больше не нужно было беспокоиться. Хотя Мами все еще помнила.
Она остановилась полюбоваться гигантскими голостатуями, позирующими в главном атриуме.
Посередине стояла звезда, Хомура с яростным лицом и пылающим фиолетовым натянутым луком с наложенной стрелой, замысловатая демонстрация, учитывая, что вне зависимости от местонахождения, стрела указывала на тебя.
Справа от нее стояла Кёко, агрессивно нацелившая копье, присев в боевой позе. Деталь, которую всегда пропускали биографы, у Кёко не было ничего ни во рту, ни с собой.
Позади Кёко стояла Юма, с грубой булавой у ног, удивленно глядя в воображаемое небо. Она выглядела немного младше остальных, пусть даже это довольно рано прекратило быть верным.
Над всеми ними, в облаке белого тумана, можно было почти разобрать фигуру обнимающей их всех девушки. Милый штрих и довольно уместный, подумала Мами. В конце концов, фильм был о жизни Хомуры, и для нее ее Богиня явно была настоящей, даже если ни для кого более.
И, конечно, слева от Хомуры стояла сама Мами, с заброшенным на плечо мушкетом и еще двумя, парящими в воздухе и указывающими на воображаемые цели. Выглядела она величественно.
Мами не удержалась от легкой улыбки. В нынешнее время компьютеры бережно ретушировали лица и тела актеров, чтобы они выглядели совсем как оригиналы, но они никогда не могли сдержаться и не усилить слегка привлекательность. Лично Мами не могла припомнить, чтобы у Кёко или Хомуры хоть когда-нибудь были настолько большие груди, но предположила, что не стоило возмущаться легкому потаканию зрителям.
Киноиндустрия явно следовала за последним словом техники, чего бы оно ни стоило. К примеру, учитывая, насколько в нынешнее время было проще, для актеров считалось профессионализмом свободно говорить на языке своих персонажей, и зрители должны были использовать языковые улучшения, чтобы не отставать, если они сами не знали языка — хотя ленивые, если по-настоящему хотели, могли активировать закадровый голос. Однако лучше было делать все сложным путем.
Она двинулась дальше, избегая очевидного соблазна просто постоять и посмотреть, особенно на себя. Было бы несколько подозрительно.
Она скользнула мимо входа в версию фильма для виртуальной реальности, пусть даже, как военнослужащей, ей бы это ничего не стоило.
Ей было более чем достаточно настоящего.
Вместо этого она вошла в зону стандартного голографического просмотра, где вокруг большой круглой части с еще одним буфетом посередине концентрически расположились входы в различные комнаты.
Еда была бесплатна, но Мами не заинтересовалась, вместо этого остановившись задуматься, стоит ли ей пойти в отдельную комнату или попробовать более пролетарский опыт, частью группы.
Она вдруг поняла, что стоит прямо напротив еще одной посетительницы, женщины с коротко стриженными волосами стандартного для гражданских возраста примерно двадцати семи лет. Она выглядела так же нерешительно, и они взглянули друг на друга. Похоже, Мами, в конце концов, найдет с кем пойти.
Мами открыла рот что-нибудь сказать…
… когда рядом с ней вдруг появилась девушка. Она выглядела на девятнадцать, что значило, что ей и правда девятнадцать, так как у всех гражданских возраст застывал ближе к тридцати.
— Привет, не хочешь к нам присоединиться, Тито-сан? — с дружелюбным лицом спросила девушка. — В нашей комнате есть свободное место, и ты выглядела немного одиноко, так что…
Она, как было вежливо, обратилась к ней по связанному с лицом имени. Не ее вина, что Мами носила неправильное лицо.
Мами взглянула на помахавшую группу позади нее. Мами махнула в ответ, подумав о том, насколько странно, что волшебницы развили практику придерживаться внешности подростков и, порой, детей. В нынешнее время это помогало им выделяться на поле боя — и делало их меньшими целями — но главная цель была в проявлении солидарности.
Никто иной не понимал их по-настоящему. Об этом никогда не забыть.
Мами оглянулась, высматривая женщину с короткими волосами, но та исчезла.
Возможно, не стоило, но Мами кивнула.
— Конечно…
Нодамэ Рико, подсказал ей номенклатор.
— Нодамэ-сан, — закончила она.
Она подошла присоединиться к ним.
Мысленно она посмеивалась над собой.
«Полагаю, я и правда выглядела несколько одиноко, не так ли? — весело подумала она. — И вот я пытаюсь притвориться девятнадцатилетней. Если Кёко когда-нибудь об этом узнает…»
— Так ты ходишь в здешнюю школу, Тито-сан? — спросила девушка, когда они прошли через двери.
Мами кивнула, пусть даже не представляла, так ли это.
— Забавно, я никогда тебя не видела. Но, полагаю, у тебя другая направленность.
Дверь позади них закрылась, система признала, что комната теперь полна. Они расселись по местам.
«Тито Хироко, да?» — подумала Мами, подняв из памяти имя человека, которой она притворялась. В конце концов, лучше не ошибиться.
Современные голотеатры были довольно впечатляющи, доходя до крайних пределов того, что было возможно без прямого доступа к ограниченным правительством личным ВР имплантатам — который был возможен только в непомерно дорогих платных ВР-залах театра. Тем же эффектом, что был применен к статуе Хомуры на входе, с каждого места открывался вид, который режиссер посчитал оптимальной точкой зрения, и, благодаря незначительной уступке со стороны правительства, владельцам театров разрешалось использовать ВР имплантаты, чтобы поворачивать людям головы и моргать — от этого можно было отказаться, и для второго просмотра это только рекомендовалось.
Помимо этого, в комнату подавались запахи, звуки направлялись прямо на те же внутричерепные системы, что использовались для голосовых звонков, и при необходимости дрожала земля. Генераторы гравитации и антигравитации в стенах — немалая роскошь, учитывая, насколько редки были антигравы — по мере необходимости меняли связанное с головой зрителя направление гравитации.
Линия были проведена только под непосредственной тряской кресел зрителей — людям такое не нравилось.
И при всех этих затратах ресурсов они по-прежнему были бесплатны для посещения, упорно сопротивляясь преобладающим повсюду экономическим тенденциям.
Главные огни погасли до темноты — совершенно ненужный эффект, что в большей части был уважением к прошлому — и четыре стены засветились изображениями, что быстро просочились в воздух и уплотнились, пока не стали буквально всем, что видела Мами, закрыв людей вокруг нее, стены, ее тело и даже нос. Она предоставила машине разрешение на доступ к слуховым имплантатам, и ее голову сразу же заполнила оркестровая музыка. Вокруг нее, хихикая, затанцевали семь девушек в сто?лах, после чего их образы растворились и сформировались перед ней… в логотип «Технологий семи муз».
— Черт возьми, они так каждый раз будут делать? — пожаловался какой-то невидимый парень слева от нее. Кто-то на него шикнул.
«Ему стоит порадоваться, что не приходиться терпеть еще и двадцать минут рекламы», — сухо подумала Мами.
По правде говоря, легко можно было блокировать и голоса остальных в аудитории, но так намеренно не делали. В чем смысл групповых просмотров, если все время будешь изолирован в своем пузыре? Смысл в том, чтобы можно было слышать реакцию окружающих в форме охов и ахов. Однако более расширенные комментарии обычно не приветствовались.
Несмотря на жалобы парня, фильм начался освежающе быстро, по крайней мере с устаревшей точки зрения Мами, приостановившись только чтобы дать им всем выбор, позволить ли фильму управлять тем, куда они поворачивают голову. Мами не колеблясь согласилась. Ее вполне устраивало позволить режиссеру показать ей все так, как ему или ей хотелось.
Мами увидела под ногами с уровня глаз разбитую старую асфальтовую улицу. Было пустынно, дома выглядели заброшенными.
Шел дождь, и она слышала ударяющие по зонту над головой капли дождя.
Она услышала тяжелое дыхание бегущей женщины, услышала шаги по асфальту, и ее взгляд слегка дрожал, продвигаясь дальше по улице. Мами поняла, что смотрит с точки зрения бегущей женщины.
Она оглянулась назад, увидев только все ту же дорогу, затем посмотрела вниз и увидела, что несла в руках женщина: спеленутого младенца в корзинке, несмотря на все обстоятельства спокойно спящего с большим пальцем во рту.
Женщина посмотрела вверх, выглядя при этом устало — она явно замедлилась, а тяжелое дыхание становилось все глубже — но она явно приближалась к своей цели, задней двери внушительно выглядящей церкви с витражами, аккуратной и яркой по сравнению с окружением. На частично скрытом знаке едва можно было прочесть название города: Токио.
Женщина медленно и осторожно положила младенца на ступеньки, несмотря на заметную до этого спешку. Она вытащила промокший лист бумаги, и ее руки дрожали, пока она писала имя.
