Странные сближения. Книга первая

— Понял, — обрадовался Аркадий. — Благодарствую, премного благодарствую, вашбл...дь.

На поиски Вафиадиса ушли три мучительных дня метания по городу, вопросов, попыток конспирации. Француз решился даже посвятить в часть тайны Николя. О шпионе, разумеется, умолчал, но объяснил, что миссия требует сыскать одного человечка; в обстановке строжайшей секретности, естественно. Мог не рассказывать; нашёл в итоге всё равно сам.

В пятом по счёту кабаке ему подсказали дом Вафиадиса. На пороге указанного дома, больше похожего на шалаш, объявилась крепкая молодая баба. За ней мелькали дети — пятеро или шестеро.

— Помер Аркадий, — сказала баба. — Два месяца тому. Горячкою помер.

Отчаяние накрыло Александра; он провалит дело, не справится, не сможет найти Зюдена. Вечером он сидел с трубкою на подоконнике (поза, ставшая им любимой) и продумывал ход казни, которую над ним, несомненно, учинит Нессельроде; и поделом: упустить опаснейшего шпиона в городе, где тот, по-видимому, и планирует осуществить свои главные замыслы, — это ли не худшее из возможного.

В комнату вошла Мари.

— Все мужчины вкруг меня курят. Отец, Александр, даже Николай иногда. Теперь и ты.

Пушкин обнял её и зарылся носом в пахнущие лавандой волосы.

— Qu'est-ce qui ne va pas ? — Мария отстранилась и тревожно посмотрела в глаза.

— Non, rien d'important , — улыбнулся и подумал, что, может быть, и правда — ничего, ведь скоро всё, как говорит Софья Алексеевна, рухнет; остаётся 'ловить день' с Марией.

Объятия стали крепче и откровенней. Когда руки окончательно нарушили границу дозволенного, там, за границей, обнаружилось нечто непонятное, бумажное.

— Ах, — спохватилась Мари, вынимая спрятанный на груди конверт. — Это же тебе привезли письмо от Александра.

Письмо нужно было немедленно вскрыть и прочесть, но там, скорее всего, был шифр, который Мария могла случайно увидеть. Поэтому конверт Пушкин уронил, а сам продолжил начатое, и больше ничто их не отвлекло.

Когда Мари ушла, он лихорадочно разорвал пакет и прочитал:

'Уважаемый коллега Александр (Француз),

Сведения, собранные в Феодосии, скудны. Если в ближайшее время не удастся установить ничего важного, я намерен без промедления отправиться к Вам морем. Размышления мои навели меня на мысль: ш.-кап. Р., выехавший из Бессарабии, и он же, прибывающий (возм.прибывший) в Юрзуф, могут быть разными людьми. То есть, если предположить, что З. стремиться лично участвовать в происходящем в Крыму, можно ожидать от него такого маскерада. Предупреждаю Вас о моих подозрениях, однако, не настаиваю на их правдивости. Поступайте так, как считаете верным. Прошу ответить, удалось ли получить что-либо ценное от А.Вафиадиса.

Искренне Ваш,

А.Р.

P.S. Возможно, Вам потребуется исполнитель мелких поручений, — доверьтесь Николаю. Но, если Вам вздумается подвергнуть его жизнь опасности, ответите передо мной.'

Пушкин вскочил и завертелся по комнате, охваченный жаром. Письмо подстегнуло его сдавшийся уж было разум, и, пока Александр сжигал послание, план созрел. Это был не лучший план, но, в отсутствие иных, он выглядел спасительным.

Сразу бежать и действовать он себе запретил: нужно сперва обдумать. Чтобы заполнить время, отведенное на оценку плана, отправился безо всяких надежд просить у Николая Раевского-старшего руки Марии.

В ответ было сказано:

— Вы бедны, Саша. Вы прекрасный человек, я думаю, один из достойнейших людей нашего времени. Ну-ну, я всерьёз так считаю. Но отчего-то мне кажется, что в вашем большом будущем будет немного денег, а я бы желал, чтобы моя дочь была обеспечена.

— Я сотрудник Коллегии иностранных дел!

— Ну, вы всего лишь коллежский секретарь, переводчик. А ваши литературные заслуги, которые я, кстати, считаю выдающимися... они тоже не слишком прибыльны, Саша.

(Пора бы написать графу подробный отчёт, — подумал Александр. — До сих пор не удосужился сесть за серьёзное письмо, все стишки отправляю; скверная шутка. Ох и злятся в Петербурге на мои литературные послания. Решено, нынче же сяду писать...)

— ...Так что простите, Саша, но Машеньку вам в жёны я не отдам.

Другого он и не ждал.

Аркаша Стеклов работал умело, быстро. С тринадцати лет он помогал отцу, а когда отец утонул, стал сапожником сам. И обувка из-под рук Стеклова выходила годная; крепкая, как раз для Крымских дорог. И люди часто заходили к Аркадию починять сапоги: справлялся Стеклов быстрее многих. Мешал иногда чёртов зелёный змий — пить Аркадий не умел и не любил, но если прихватывало — валился на несколько дней, и кабы не жена его, Даша, давно окочурился — до такого состояния доходил. Хорошо, случалось подобное редко.

Он работал, как раз прибивал подошву, когда увидел подходящего к лавке страшного господина с бакенбардами и в цилиндре. Господин шёл, помахивая тростью, с намерением стребовать денег, которыми, обознавшись, расплатился за Аркадия в 'Русалке'.

Думать Аркадий не слишком любил; за него обычно думали руки. Споро хватающие нитку, держащие молоток и гвозди, ловкие, порезанные Бог весть сколько раз, и оттого осторожные — руки были источником его дохода. Голова же использовалась по мере необходимости: вспомнить, куда что положил.

Сейчас, однако, за него приняли решение ноги.

Когда Аркадий был трезв и напуган, бегал он хорошо.

Пушкин не отставал, но и догнать сапожника пока не удавалось. В конце концов, бежать за Стекловым дальше, рискуя оказаться у всех на виду, было слишком опасно. Александр с ходу запрыгнул на забор, пробежал, как по канату, по торцам досок и оттуда, сверху, прыгнул Аркадию на спину.

Они вместе упали в пыль; Аркадий завопил: 'Не бейте! Потратил! Не могу сейчас вернуть!', вывернулся и снова побежал. У Стеклова были шансы уйти, но — случай вмешивается нежданно, занимая место в расположении вещей как часть чьего-то более совершенного плана, нежели наш; это мы и называем судьбою, — навстречу Аркадию из переулка выходил, ведя под уздцы кобылу, Николай Раевский-младший.

Пушкин крикнул на бегу:

— Лови-и!

Николя, увидев бегущего к нему испуганного человека и гонящегося за ним Пушкина, подумал: вор. Тогда он широко расставил руки, и Аркаша-башмачник, не успев изменить курс, влетел прямиком в его объятия.

Пушкин, подбежав, схватил сапожника за шею (чуть не придушил) и прошипел на ухо:

— Тихо, идиот, я дам тебе ещё денег.

Стеклов изумлённо заморгал.

— Мне помощь твоя нужна, — сказал Александр.

Теперь предстояло разбираться с Николя. Вовремя он появился на улице. Хорошо, что не Мария, — подумал Пушкин.

'Возможно, Вам потребуется исполнитель мелких поручений, — доверьтесь Николаю'. Ай да... Впрочем, поблагодарить А.Р. можно будет и после.

— Послушай, — Пушкин взял Николя за плечо, — Это, что сейчас произошло, — думаю, ты понимаешь, что я исполняю mission secrète?

— Знаю от брата.

(Аркадий моргал и кашлял, болтаясь в руках опешившего Николая).

— И я могу попросить тебя помочь в исполнении нескольких поручений?

— Всё, что в моих силах. А этот...

— Отныне ты мой тайный сотрудник, — торжественным шёпотом объявил Пушкин. — А этот человек — новый agent secret на службе Его Величества.

Аркадий с такой силою вдохнул, что в груди его что-то свистнуло.

— Послушай, дружище, — Пушкин похлопал теряющего сознание Аркадия по щекам. — Живи, живи. Если ты мне поможешь, я дам тебе денег.

Аркадий собрал разбежавшиеся зрачки и посмотрел внимательнее.

— А если будешь держать язык за зубами, получишь двадцать рублей.

— Сколько?! — воскликнул Николя.

Аркадий снова начал умирать.

— Двадцать рублей за небольшую услугу и полную секретность. Понял?

Аркадий закивал.

— А если ты кому-то проболтаешься обо мне и об этом человеке — я тебя зарежу, — и Пушкин на секунду показал Стеклову кончик ножа, спрятанного в рукаве. Николай охнул:

— Саша, я, конечно, знал, что ты не прост...

Аркадий вжал голову в плечи и зашептал:

— Никому, что вы, вашбл...дь, никогда, вашбл...дь, я слова никому не!

— Ты со многими знаком в городе? — спросил его Пушкин.

— Да почти с каждым.

— Мне нужны слухи. Сплетни. Всё, что услышишь, передавай мне и этому господину. Внимания к себе не привлекай, а то тебя могут убить люди пострашнее меня. Но если будешь тихонько слушать разговоры, и после передавать нам — будешь цел и получишь двадцать рублей.

Сказочное богатство плыло перед глазами Аркадия Стеклова. Он представил, как заживет на немыслимые двадцать рублей.

— Чтоб ты мне верил, пять рублей держи сейчас, — Пушкин сунул Аркадию деньги, тот немедленно спрятал их за пазуху. — Мне нужно, чтобы ты выяснил: не появился ли в Юрзуфе штабс-капитан Рыул из Бессарабской губернии. Рыул, запомнил?

Аркадий закивал.

— Чем больше сможешь о нём узнать, тем лучше. Если сумеешь разведать, куда он ходит и с кем встречается, получишь ещё пять рублей сверх двадцати, — (Аркадий уже ничему не удивлялся). — Обо всём, что узнаешь, информируй меня и моего помощника, — (при этих словах Николя приосанился). — Общаться будем в письменной форме, передавать записки...

— Я читать не знаю, — выдавил Аркадий.

— А писать? — глупо спросил Николя.

— Чёрт... — Пушкин закатил глаза. — Хорошо, тогда слушай. Мы будем по очереди приходить к тебе чинить туфли. Тогда и сможешь рассказать всё, что узнаешь в городе. Понял?

— Понял, вашбл...дь!

— Меня можешь звать, хм, — вспомнил давнее прозвище, — Сверчком. А его...

— Чайльд-Гарольдом, — сказал Николя.

— ...Тюльпаном.

Николя закашлялся.

— Понял, господин Сверчок.

('Я всю жизнь этого ждал, — подумал Аркадий. — Что явятся ко мне непонятные люди, которым я сгожусь таким, каков есть, и сделают меня богатым').

— Главное условие: не пить и не болтать. Ни жене, ни друзьям, — если проболтаешься, погибнешь. А как всё исполнишь, получишь ещё денег.

Аркадий уже всё понял.

— Тогда иди.

— Тюльпан, значит? — уныло поинтересовался Николя, когда ехали домой (оба на одной его лошади).

— Для прикрытия.

Раевский-младший вздохнул и более не спорил.

Вставная глава

Kennst du das Land, wo die Zitronen blühn,

Im dunkeln Laub die Goldorangen glühn?

(с немецкого: Знаешь ли ты страну, где цветут лимоны,

Где апельсины рдеют в тёмной листве?)

Гёте

Был приглашён статский советник Воскресенский.

— Есть вести от министра? — спросил Иоаннис, как только Воскресенский явился.

— Так точно-с, — статский советник кивнул; колыхнулись густые серебристые баки, сросшиеся с усами.

— Так говорите, прошу вас.

— Господину министру известно о событиях в Неаполе причём, насколько я могу судить, было известно и заранее.

Иоаннис нервно растянул уголки губ. Лицо его было более подвижным с левой стороны, отчего всякая улыбка выходила кривой.

— Насколько заранее? И сейчас-то нельзя с уверенностью сказать, случится ли переворот.

— Точно так-с.

— Что?

— Должен бы случиться, — сказал Воскресенский. В это время он думал о том, что, пожалуй, господин статс-секретарь в последнее время сдал. Из-за привычки одеваться в чёрное его превосходительство выглядел ещё более бледным, чем был в действительности; глаза его глубоко запали, в них появился лихорадочный огонь, как у чахоточного больного.

Иоаннис в это время гнал из головы упорно лезущую мысль: на Корфу сейчас вспахивают поля под будущие виноградники. К началу зимних дождей на пашни высадят саженцы лозы, а по истечении трёх лет в сентябре будет собран первый урожай — 1824-го года. Что-то ещё будет в 24-м году, кроме вина?

На Корфу прошло его детство. Потом, уже после окончания университета, 23-летний врач Иоаннис из славной семьи Капо д'Истрия вернулся на остров заниматься единственными нужными ему вещами: лечить людей и спорить с товарищами по ложе Семи Островов. Масонство досталось Иоаннису невольно — по наследству; заседания были для него не таинством, но возможностью встретить образованных людей, с которыми в светской жизни молодой лекарь виделся редко.

— Что же нам делать, — он поднял голову. — Министр собирается докладывать государю о ситуации в Неаполе?

— Нет, ваше превосходительство. У господина министра есть надёжный источник, от него он и ждёт новостей, дабы доложить уже о целой картине.

— Революции в Италии быть, — статс-секретарь отодвинулся от стола. — И если мы разумно используем промедление его сиятельства — быть и нам.

— С вашего позволения, — Воскресенский с сомнением повертел головой, — Его Величество ведь уже не подвержен либеральной идее. А ежели господин министр ему всё надлежащим образом преподнесёт-с... Можете, Боже сохрани, и поста лишиться, ваше превосходительство. Бессарабия в вашей власти, и Ипсиланти — фигура перспективная, но идти против 'Священного Союза' — это вам могут не просить.

— Да не полезу же я с просьбами поддержать Италию, Воскресенский, — снова растянул губы Иоаннис. Он любил Воскресенского за живой и быстрый ум и безоговорочное согласие следовать замыслам статс-секретаря до конца. — Будем мягко намекать. Если свершится революция в Италии, будет и в Греции. То-то обрадуется господин граф. Его idole Меттерних, пожалуй, укусит себя и отравится, как аспид.

Статский советник вежливо хмыкнул, давая понять, что описанная статс-секретарём сцена действительно хороша.

— А мы с вами, Воскресенский, пока что пошутим, — Иоаннис взял перо на свой странный манер — прижимая сверху большим пальцем; немногие знали, что так его обучили держать ланцет. — Шутка выйдет прелестная. Раз в итальянские дела нам соваться опасно, сунемся поглубже в турецкие.

— Вы имеете в виду свержение турецкого господства в Греции?

— Ну что вы! Этого я жажду всем сердцем, и это ни для кого не секрет. Что ж в этом смешного? Постараемся убедить государя в том, что только инициировав патриотические движения в Бессарабии и на Балканах... ну и в Греции, да, мы сможем потеснить Порту. И цель наша — исключительно упрочить русское, христианское влияние в оных областях. И пусть господин министр попробует сказать, что это не будет благом для русской политики.

В это время в Неаполь уже входили карбонарии, но Иоаннис пока не знал этого; он только думал о том, что Испания и Италия должны стать примером, и пусть средиземноморская вода разольётся мировым потопом свободы, и пусть однорукий друг Ипсиланти поднимет 'Этерию' — как бы только император с его растущей пагубной любовью к 'Священному Союзу' не сделался под австрийским влиянием окончательным противником конституции. Императора следовало осторожно разубедить, не переусердствовав в этом и излишне не рискуя. Дегустация вина урожая 24-го года всё ещё входила в расчёты главы Колегии Иностранных Дел, статс-секретаря Иоанниса Каподистрии.

Пора сосредоточиться — новости — прощание с Марией — слежка — поединок у ручья

Сея царицы всепочтенной,

Великой, дивной, несравненной

Сотрудников достойно чтить.