Зло побеждает зло (Анизотропное шоссе Ii)

Первая часть плана обернулась несомненной реальностью: прогулка, в общих чертах, ничем не отличалось от таковой в 21-ом веке. Впору переиначить популярную в эмигрантских кругах шульгинскую присказку "все как было, только хуже" в свою, попаданческую: "все как будет, только хуже".

В самом же деле! Подозрительно мало автомобилей на дорогах? Зато они плотно забиты пролетками и телегами. Много людей в обносках? Зверскую дороговизну мануфактуры я успел прочувствовать на своей шкуре, менять пальто чаще раза в пятилетку даже в благополучной Финляндии позволяют себе единицы. В самом центре мегаполиса туда-сюда снуют хлеборобы в чунях? Но им приходится чуть не локтями толкаться с очень прилично одетыми господами, не раз и не два я замечал в толпе шубы как минимум не хуже той, что на Марте!

Против всяких ожиданий, моим главным и единственным культурным шоком стала прямо-таки неприличная лениномания. Куда там салфеткам "Астории"! Безвременно усопший вождь большевиков в Ленинграде выглядывал из всех витрин: в мануфактурных лавках его портрет выложен из кусочков сукна, в рюмочных красуется на бутылочных виньетках и ценниках, в парикмахерских образ сложен из женских волос, скобяная лавка презентовала вполне узнаваемый коллаж из гвоздей, подков и прочей железной требухи. Стены домов, дворцов и церквей разукрашены разнокалиберными цитатами из трудов великого отца-основателя как мечети аятами Корана. Нелепая, до смеха примитивная пропаганда, она абсолютна неопасна для моей миссии.

Со второй частью дела обстояли не менее благополучно. Разглядывание отражения в витринах, завязывание шнурков, заходы в магазины, поцелуи и прочие незатейливые приемы не дали ничего — "хвост" отсутствовал.

Забрать любимый и ненаглядный LG G3 сегодня, прямо сейчас? Ведь пустяк! Дел на полчаса, еще и на балет успеем!

— Марта, давай возьмем извозчика, скатаемся, тут рядом? — начал было я.

Но тут же вспомнил свой недолгий вояж 1926 года... и немедленно отыграл обратно:

— Ох, нет! Еще в театр опоздаем, чего доброго.

ГПУ не дремлет! В конце концов, чекистам никто не мешает закрыть посещаемые иностранцами районы сетью агентов, затем спокойно наблюдать за каждым. Достаточно малого — раздать филерам фотографии или, хотя бы, описания одежды и внешности. Выход за флажки — попытка к бегству, нетипичное поведение — провокация. Конвой стреляет без предупреждения.

Между тем моя спутница истолковала мои метания по-своему:

— Осталось меньше трех часов! Хорст, пойдем скорее в гостиницу!

— Но...

— Одеваться, что же еще?! Ты разве забыл?

— Успеем еще, — небрежно отмахнулся я. — Не званый обед с королевой Англии.

— Мне нужно погладить красную твидовую юбку, помнишь? Не зря же я ее тащила с собой в Россию? Она так хорошо подходит к новой вязаной кофте, той, что с отложным воротничком, я ее купила на третьем этаже твоего любимого Wertheim. И шляпка, ты еще спрашивал зачем, она верно помялась в дороге! Обязательно надо проверить туфли и кстати, мне срочно нужны перчатки! Белые шелковые перчатки, без них выйдет совершенно неприлично! А еще брошь, наверно розовая, под ленту шляпки, или наоборот бардовая...

— Oh, mein Gott!

— Погоди, а ты? — Марта окинула меня критическим взглядом. — Что-то я не припомню в твоем гардеробе галстука! И рубашки, они же никуда не годятся! А еще к ним нет ни воротничков, ни манжет!

— Нормальные сорочки, чистые, есть даже белая, ты сама же ее мне навязала, ну ту, в мелкую полоску, — обиделся я.

— Ты ничего не понимаешь! Совершенно! Солидный человек в тридцать пять лет не может себе позволить появиться в таком виде в приличном месте! Над тобой же смеяться все будут!

Сказать по-правде, я сомневался, что в советском пролетарском театре кого-то может задеть внешний вид. Напротив, не то что без манжет и галстуков, большая часть зрителей явится вообще без костюмов! Советский гражданин носит "в пир, мир и добры люди" китель и галифе, дореволюционную студенческую тужурку, жилетку, снятую с сосланного на Соловки барина, молескиновую косоворотку великой войны, а то и суконную рубаху — за отсутствием присутствия чего-то иного. Однако... шпионов ловят на мелочах! Иначе говоря, что позволено юпитеру — никак не к лицу быку. Аборигенам сойдут с рук любые ремки, а вот неверно экипированный старпер-ортодокс из Германии, чью личину я так тщательно косплею, вполне может вызвать ненужные подозрения.

— Ну если ты так настаиваешь... в "Астории", вроде бы, есть лавка со всякими мелочами, — недовольно пробормотал я.

Какая может быть радость с того, что женщина оказалась права? Да еще в столь щекотливом вопросе? Пристегивающийся воротничок, он же крахмальный ошейник офисного клерка. Одно из самых идиотских изобретений культуры начала века, по удобству его можно поставить сразу за носочными подтяжками. Хорошо хоть чертовы резинки не нужны с толстыми зимними носками; покупать же специально для театра туфли я отказался наотрез — подобного авангардизма не требовал ни образ альпийского скупердяя, ни мой здравый смысл.

Дальше — больше, галантерейных изысков для завершения образа оказалось недостаточно. Под чутким руководством Марты мне пришлось купить и нацепить на себя булавку для галстука и запонки с крупными черными камнями, а также, да будет проклят принцип "noblesse oblige", приобрести совмещенный с рожком для обуви складной крючок, специально для вдевания пуговиц в тесные петельки накладного воротничка. И все это по невероятным, грабительским ленинградским ценам!

... На представление в театр, прячущийся под мерзким сокращением ГАТОБ,* мы едва успели. Свободных мест не было, пёстрая, бедно и буднично одетая толпа плотно заполняла зал, балкон; многочисленные головы торчали над ограждением галерки. Переводчик с гордостью объяснил, что почти все — трудящихся с бесплатными билетами от профсоюзов. Не пустовала и царская, а нынче комиссарская ложа, в ее роскоши вольготно расположился товарищ в фуражке и его жена, а может — любимая секретарша, подчеркнуто строго вздернутая голова в ярко-красной косынке допускала всякое толкование. Остальные ложи заполняли проклятые капиталисты, то есть прилично одетые господа с дамами; высокие перила четко отделяли нас от "народа". Добавить защитный ров, и получилось бы совсем как в зоопарке. К счастью, подготовка к спектаклю не затянулась — прозвенел третий звонок, потух свет, и неприятная ассоциация смазалась: лица, слава Богу, у людей пока одинаковы.

Ни разу в жизни я не был на балете, но полным болваном в данном виде спорта себя не считал — там фрагмент по телевизору, тут статейка в журнале, здесь — видео из вконтактика... Глядишь, хватит поддержать беседу, а то и составить какое-никакое мнение о разворачивающемся на сцене действе.

Однако едва разъехался тяжелый, украшенный неизменным портретом Ленина занавес, меня настиг второй за день культурный шок. Мало того, что предствление оказалось неожиданно красочным и динамичным, так еще и атмосфера в зрительном зале разительно отличалось от той, к которой я привык в кинотеатрах — что Екатеринбурга 21-го века, что Европы начала 20-го. Проработавшие весь день пролетарии, замерев, не отрываясь смотрели на сцену. Какой там попкорн! Не слышалось покашливаний и даже вздохов, лишь когда ожила Копелия, механическая кукла, где-то на галерке радостно засмеялись дети.

По окончании действия зрители вскочили со своих мест, но не устремились к выходу в фойе, к неизменным очередям гардероба, а наоборот, сгрудились в проходах около сцены. Оживленно обсуждая между собой особо удачные моменты, они все как один хотели поближе разглядеть танцоров и похлопать — причем не всем сразу, а каждому в отдельности, по имени и роли.

От удивления я не сдержал эмоций:

— Да эти рабочие разбираются в балете получше меня!

Мне тут же вторил сильный голос из соседней ложи:

— Нигде, кроме России, нельзя увидеть такие яркие массовые спектакли, — тучный господин не стесняясь втолковывал окружающим свое мнение на "настоящем" американском: — У них не так уж много средств, но они способны создавать прекрасные постановки. Поклонение искусству — неотъемлемая часть русского образа жизни! Я бы хотел, чтобы мы хоть немного поучились у Советской России глубоко уважать искусство.**

Ишь ты верхогляд, придумал: "он бы хотел"! Помоги сперва как-нибудь разнюхать смрад давно не мытых тел! В зале хоть противогаз надевай! Не зря эмигранты вколачивают раз за разом: быдло! Быдло! Вот оно самое и есть, дорвалось до искусства нахаляву, тогда как нужно лишний раз постирать подштанники!

Но стоп! С какой радости я так разозлился?! Сидел бы на обеде с "бывшими", удивляться нечему: "хорошо в образ вошел, дворянин-нелегал Обухов". А тут-то с чего? Откуда взялась потребность любой ценой хоть в чем-то, да уязвить, обидеть, очернить — пусть не открыто, но перед собственным, заботливо выпестованным штампом? Случайность ли это? Простая человеческая зависть? А может быть все куда проще? Глупо оправдывать, а вернее обманывать самого себя — непростительная для человека из 21-го века гадость просачивалась день за днем со страниц эмигрантских газет, так незаметно стала нормой. Впору двигать список приемлемых понятий дальше, ближе к крепостному праву и воскресной порке крестьянушек на конюшне. Не забыть про священное право первой ночи, а там и до совместного похода с нацистами рукой подать.

Нет спору, дурной запах — безусловная реальность, данная мне в ощущениях. Но вот этот самый горластый американец, у него обоняние наверняка ничуть не хуже! Фрау Кирхмайер, опять же, сложно упрекнуть неразборчивостью в ароматах, духи она выбирает с уверенностью парфюмера, без оглядки на цены и названия. Однако же они не скупятся на искренние комплименты, в глазах светится только восторг и удовольствие.

Ведь правы, черт возьми! Портовые грузчики к вечеру совсем не розами пахнут. Сам таким был, но то крайний случай. А вот офисные клерки, к которым лучше подходить с наветренной стороны, неприятно удивили меня еще в первые дни свободной жизни в Хельсинки. Живо тогда вспомнил про отсутствие привычных для 21-го века "теплых сортиров", то есть структуры водоснабжения и канализации, отлакированных мощной химией, стиральными машинами и дешевой одеждой. Так что для буржуев странен вовсе не запах, а... сам по себе факт присутствия подобных людей на балете! Более того, в их глазах это не порок, а напротив, огромное достижение Советов.

И кто я после эдакого фейла? Спаситель мира, как же...

Набрал полные ведра дерьма, хорошо хоть расплескать не успел!

... Треснувшая в театре картина мира продолжила рассыпаться каленым стеклом — день ото дня на все более мелкие фракции.

Эрмитаж, до которого мы наконец-то добрались, оказался набит битком, экскурсоводы выбивались из сил с огромными группами старательно приобщающихся к барской культуре рабочих. Ничего похожего на немецкую галерею Кайзера Фридриха,

* * *

в которой, как мне показалось, три четверти посетителей — богатые туристы. Но это можно считать за достижение, что в Новом, что Старом музее Берлина с аборигенами еще хуже, в хорошем ассортименте там водятся лишь британские студенты.

Церковь, а вернее Александро-Невская Лавра, в которую нашу группу ненадолго завезли, оказалась вполне действующей.

* * *

После Шпалерки и Соловков я было уверился — в Советской России не осталось священников вообще, разве что отдельные подвижники в совсем глухих и дальних приходах. Однако вот он, самый центр большевистского Ленинграда, но местное поголовье попов и монахов многочисленно, упитанно, в чем-то даже нагловато. Бойко торгует церковная лавка. В ассортименте, рядом со святыми мощами и иконами, в аккурат над высоким резным киотом — портрет Ленина, трехцветная олеография в золоченой раме. Молодая пара как раз приторговывалась, они непременно хотели повесить вождя над супружеской кроватью, но никак не могли сойтись с рясоносным продавцом в процентах по рассрочке. Героически сдерживая смех, я оттеснил молодоженов в сторонку и за двугривенный приобрел маленький бюстик четырехлетнего Ульянова — посмотреть и "вспомнить все", если вдруг нападет депрессия.

Следующий пласт раскрылся в столовой Кировского завода. Наше "случайное" попадание в столь далекое от туризма место легко объяснимо — прогрессивный пролетариат за рубежом должен точно знать, как питаются классовые братья "в самой свободной стране на земле". Неудивительно и то, что коммунисты, все как один, попросили обед чернорабочего. На сорок копеек товарищам принесли: мясной суп, котлеты с картошкой, а на десерт кисель, он же, по словам немцев, "подогретый розовый клейстер". Нам, то есть супругам Кирхмайер, отвалили по семидесятикопеечной доле квалифицированного рабочего: большую тарелку щей со сметаной и куском говядины, котлету с гарниром из картофеля и фасоли, а на сладкое — чай и пирожок с повидлом.

Члены делегации, как и следовало ожидать от доверчивых европейцев, приняли гастрономический спектакль за чистую монету. У меня же не возникло и тени сомнений — реальных чернорабочих на пушечный выстрел не подпускают к данному заведению. В то же время величина зала — минимум человек на двести — недвусмысленно свидетельствовала против версии камерного ресторанчика для руководителей самого высшего звена. По серединке между этими стратами остаются чины уровня начальников отделов, но если их так кормят на самом деле — рабочие, как минимум, тут не голодают.

Следующий сюрприз преподнесла Марта.

Умудрилась обменять деньги на рубли у какого-то бойкого хмыря прямо на улице; я не успел ее остановить. Вместо пяти червонцев за сотню марок, которые давала администрация отеля, она неожиданно выручила целую пачку — двести рублей. Напрасно я пенял на переписанные номера купюр, девушка просто-напросто не верила, что за такую мелочь могут отправить в лагерь. Вероятно, не особенно ошибалась, иначе на Соловках было бы не протолкнуться от бывших интуристов. Но как пессимист, я все же больше надеялся на бюрократию ГПУ, вернее их неспособность в оставшиеся два дня распотрошить спекулянтов и сверить номера с моей таможенной декларацией.

Хуже другое, фрау Кирхмайер подозрительно быстро и точно подсчитала, сколько именно мы переплатили за тур, еду и соболей. Не иначе, наловчилась оперировать с денежными курсами во времена немецкой гиперинфляции.

— Verfluchte Schieße!

* * *

* — начала она свою нюрнбергскую речь. — Немыслимо! Только представь, мы потеряли без малого пять тысяч! Verarsche! Проклятые капиталисты должны ответить за все!

— Они-то при чем? — философски заметил я... покусывая от досады губы.

Разница между официальным курсом и черным рынком особым секретом не являлась. Но что бы она была столь огромна?! Проклятые большевики совсем берега потеряли!

Впрочем, Марта не обратила на мой вопрос ни малейшего внимания:

— Необходимо немедленно предъявить претензию "Астории" и "Советскому туристу", эти грязные свиньи обязаны вернуть наши деньги! Ты поможешь мне правильно составить жалобу? Сегодня, сейчас!

— Куда?!