Накануне

В корчме в этот вечер было не протолкнуться. Все столы заняты. Народ бражничал. В самом дальнем углу, под лестницей, ведущей на второй этаж, сидела шумная компания молодых людей. От выпитого, парням стало жарко, они поскидывали кожухи и кафтаны, оставаясь в одних длиннополых рубахах.

— За здоровье князя! — Сашка, порядком поддатый, провозгласил очередную здравницу.

Второй день он отмечал честь, оказанную ему князем. Буквально за день, по счастливой случайности, он сказочно разбогател. Ему достались брони, оружие, конь под седлом, а главное — золоченый шелом и меч северского князя. Лишние кольчуги он отдал Местятке и Лавру. Тем брони не достались, им выплатили их долю кунами. Они сколько могли возместили ему стоимость кольчуг, но уплаченных сумм было явно недостаточно. В сумке, притороченной к седлу, Сашка нашел горсть монет и целых две серебряных гривны. Да еще князь, забравший пленника и коня, вспомнил про парня. Коня вернули, а за гридня Мстислава князь заплатил целых три гривны кун.

Местятка тоже прибарахлился, ему из трофеев досталась сабля, нож, сапоги, и шапка. Еще темно-синий шерстяной плащ и пояс, украшенный медными бляхами. Лук с налучем он выменял у Лавра. Кузнец все свои остальные трофеи продал, оставив только пояс, да добрый шелом. С Сашкой, пока еще трезвые, они сходили на улицу к оружейникам, выбрали там ему подходящий боевой топор, да пару ножей. Потом долго искали для Сашки подходящий самострел. Еле нашли. Все, что не предлагали им — были очень громоздки и неудобны, а Сашке нужен маленький и дальнобойный, и что бы заряжать удобно было.

Они второй день отмечали успех, в пьяном угаре забыв про все. Степан в первый день посидел с ними немного и быстро покинул их, сославшись на дела. Знаем мы эти дела. Местятка видел, как Степан на торгу выбирал платок. Завел, наверное, себе кралю. С протезом вместо ноги, Степан выглядел орлом-молодцом, никто и не скажет, что калека.

Лавр уже клевал носом в тарелке с квашенной капустой, а Местятка лез обниматься с Костяжко.

С этим парнем они свели близкое знакомство в тот самый день, когда выручали князя. Князь не забыл про охотников, прислал за ними сани. А может, седла с павших коней не хотел оставлять на поживу охотникам. Кое-кто хотел прибрать оставшееся бесхозным добро и слинять по-тихому. Костяжко, сын черниговского мечника, рано потерявший отца, смело встал на защиту княжьего добра. Князю потом об этом доложили, и парень получил достойную награду.

— Еще по одной? — предложил Сашка парням, разливая брагу по большим, глубоким деревянным плошкам из которых обычно пили в корчмах.

— А давай! — Местятка, сильно качнувшись, но удержав равновесие, потянулся к браге.

Бумс!!! Здание, только что прочно стоявшее на земле, зашаталось и стало разваливаться. Верхние венцы обрушались, давя людей. Лестница над столом затрещала. Сверху летели щепки, обломки досок. Сашка выскочил из-за стола. Местятка, на что пьяный, а сиганул через стол к выходу, уворачиваясь от летящих обломков. Костяжко на карачках полз к дальней стене, там через прорубленную в стене дверь, можно было уйти в хозяйственную пристройку, а через узкий коридор за ней, выскочить во двор. Сашка схватил за шиворот Лавра и потащил бесчувственное тело к выходу. Выбравшись наружу, бросил Лавра на снег, а сам побежал обратно. В корчме оставались люди. Сруб устоял, полностью разрушен был второй этаж, куда провалилась крыша. Перекрытия между этажами частично разрушились и сквозь проломы вниз упала черепица, которой состоятельный хозяин покрыл крышу. Внутри было нечем дышать. Видно стены второго этажа были отштукатурены. Большие и маленькие куски штукатурки со следами росписи валялась на полу, скрипя под ногами.

За соседним с ними столом, уткнувшись лицом в столешницу, лежал человек, из спины которого торчал обломок доски, рядом с ним, на полу лежал еще один горожанин, с разбитой головой. Он стонал, шевеля руками, пытаясь подняться, но не мог. Ноги придавила упавшая балка. Сашка попытался приподнять ее, но не смог даже сдвинуть с места. Чьи-то руки обхватили балку, и вдвоем они ее чуть-чуть приподняли. Еще один мужик пришел им на помощь и дело пошло. Раненный смог отползти. Его подхватили на руки, подняли и потащили на улицу.

Сашка вытаскивал пострадавших, когда какой-то парень громко закричал:

— Опять летит! Берегись!

Все задрали головы в небо, и кто пошустрей и сообразительней, бросились в рассыпную. Огромный камень падал с небес. Вернее, он казался маленькой точкой, но разнес соседнюю избу, расшвыряв бревна. Если там были люди, то все погибли, так как неслышно было даже криков о помощи.

— Бежим на стену, — сказал Местятка, протягивая Сашке его кафтан и кожух.

— А Лавр? — забеспокоился Сашка.

— А что ему будет? — заскалился Местятка. — Вон он храпит.

Действительно, кузнец продолжал спать, так и не проснувшись. Кто-то из парней оттащил кузнеца к забору, уложив на рогожу и накрыв кожухом. Под голову кузнеца заботливо положили шапку.

Черниговское вече — это не шутка. Шумное, многоголосое. По древнему обычаю, от дедов заведенному, народ собирался концами, выставляя впереди себя самых именитых людей. Именно они определяли настрой толпы. В этот раз, боярам даже не пришлось засылать в толпу многочисленных крикунов — народ и так был недоволен своим князем.

Черниговский князь, в окружении любимых дружинников, гордо стоял на высоком помосте, поставленном у входа в храм, невозмутимо выслушивая горькие упреки в свой адрес. Рядом с ним, тоже со свитой облаченной в черные одеяния, чуть сгорбившись стоял черниговский владыка. Епископ молился, прося господа, образумить народ и не допустить волнений.

Княжеские усобицы для черниговцев не в диковинку, сами активно в них участвовали. Но рисковать животами народ совсем не желал. Людская толпа яростно бурлила, князь наметанным взглядом вычленял островки, где крикуны заводили людей. Народ и так был зол, но крикуны направляли недовольство в нужное русло. Со всех концов кричали примерно одинаковое:

— Князь, где твоя дружина?

— Почто не оборонишь нас?

Но среди этого многоголосья отчетливо слышны были и другие настроения.

— Кто мне возместит убытки?

— Дом разломали. Жинку убили!

— Амбар разнесло в щепки!

— Микулу зашибло! Кто семью кормить будет? — издалека верещала полногрудая баба, в настежь распахнутой шубе.

Женки вечников по обычаю собирались в сторонке, смотря и слушая издали, но горло драть они горазды, то все знают.

Князь внимательно слушал, примечал все оттенки недовольных выкриков. Думал. Соображал. Не мешал народу спустить пар. Загодя он отправил отроков послушать народ, углядеть тех, кто раздувал недовольство.

Епископ попытался призвать людей к порядку, да куда там... Народ стал шуметь пуще прежнего. То один, то другой, ораторы взбирались на высокий помост, пытаясь донести свою правду до людских ушей.

Князь только усмехался в седую бороду. Князь Даниил все правильно рассчитал.

Враги устроили "ворох", с которого пороки бросали тяжелые камни. Один такой, разрушивший корчму, привезли на княжеское подворье. Вчетвером еле подняли сей камень. Для каменных стен детинца пороки не страшны, да и для слома деревянных укреплений града они бесполезны. Разве что башни разметать...но то дело не быстрое. Но Даниил измыслил пакость — камни стали метать через стену. Черниговцам такие методы войны оказались не по нраву. В итоге собрали Вече.

Тем временем на помост взобрался дородный корчемник, пострадавший от обстрела.

— Я Игнат Моисеев сын, — представился он. — Все вы меня знаете.

— Знаем. Знаем, — дружно ответила толпа криками, но что-то в интонациях не понравилось князю.

Он навострил уши. Слишком уж активно и дружно кричала толпа, словно кто-то дирижировал ей. Знать бы кто?

— Я уже много лет держу корчму, — продолжал тем временем корчемник. — И никогда не обманывал честной народ.

Тут кто-то рассмеялся, но на него недовольно зашикали окружающие и весельчак, стушевавшись, быстро растворился в толпе.

— Ежели, кому и попадало от меня, — пробасил корчемник, — то уж не гневайтесь. Порядок есть порядок — он низко поклонился народу.

— Знаем твою руку! — закричали в толпе, вызвав всеобщий хохот.

Князь улыбнулся. Он помнил Игната еще славным воем. Когда еще был молод, полон сил и был безрассудно смел. В одной небольшой усобице, Игнат сильно пострадал. Половецкая сабля смахнула пальцы на левой руке, а стрела на сквозь пронзила стегно. Гридень чудом остался жив. Князь отсыпал серебра увечному и отпустил с миром. Игнат решил открыть корчму и, община дала на то согласие. Деньги у него водились. Отец оставил серебра довольно, да сам Игнат скопил сколько мог. Дело его процветало.

— И вот теперь я нищ, как церковная мышь, — неожиданно заявил он.

Князь покосился на епископа. Порфирий только лишь усмехнулся недобро.

— Жили у меня купцы иноземные, — стал плакаться корчемник. — С разных земель.

— Ты дело говори, — выкрикнули из толпы.

— Вот я и говорю, жили у меня купцы, а теперь съехали! — сказал он, ударив шапкой оземь. — Нету у меня корчмы более. Нету, — и по бабьи запричитал, кулаком вытирая слезу, — Как жить? По миру пустили... сиротинушку...

Князь усмехнулся. Насколько он знал, у сиротинушки серебра накоплено — с десяток заведений можно открыть и еще останется.

— Не молчи, княже, — обратился к Михаилу встревоженный епископ.

— Пусть говорят, — безразлично ответил князь.

— Так ведь договорятся до того, что не люб ты им, — предупредил Порфирий.

— Бог милостив, владыка. — смиренно ответил князь.

Вече еще долго шумело. Страсти накалялись с каждым выступающим. Князь сохранял спокойствие, зато его гридни волновались, чувствуя развязку. Они уже просчитывали в уме, как и куда будут уводить князя, если дело дойдет до потасовки. С черниговцев станется — могут и прогнать князя.

И тут энергично расталкивая толпившийся у помоста народ, объявился ухарь-молодец в длиннополом волчьем тулупе с надвинутой на самые брови бобровой шапке. Михаил Всеволодович посторонился, пропуская его, а тот с ходу скинул с плеч тулуп, низко поклонившись народу.

В глазах черниговского князя мелькнуло узнавание, а молодец уже обращался к народу:

— Низкий поклон всему честному народу черниговскому, — молодец отвесил поясной поклон, искоса бросив мимолетный взгляд на черниговского князя, полный юношеского озорства.

— Мстислав Глебович, — изумленно ахнула толпа.

— Да, это я, — подтвердил он, выпрямляясь во весь рост.

— Князь Мстислав, — обрадовано кричали в толпе и вскоре весь народ подхватил это клич, скандируя. — Князь Мстислав! Князь Мстислав! Князь Мстислав!

Кроткое доселе лицо черниговского князя раскраснелось, а потухшие глаза загорели блеском решимости и гнева.

Северский князь поднял руку, призывая к тишине.

— Вели ятить, — потребовали гридни у черниговского князя.

Епископ с беспокойством наблюдавший за князем, поспешил вмешаться:

— Нет!

Князь гордо вскинул голову, устремив грозный взгляд на владыку, но тот смело выдержал его, победив гнев кротостью.

Михаил Всеволодович сердито развернулся, решительно сойдя вниз. Толпа, молча, расступилась, пропуская разгневанного князя...

Сашку, дежурившего на стене, наконец-то сменили. Парень весь горел нетерпением узнать, что решило Вече, но стражник попался неразговорчивый. Сколько Сашка ни спрашивал — тот отмалчивался. Тогда парень решил сбегать в корчму, там все новости как на духу вызнать можно. И оказался прав. Костяжко, после веча, заглянул в корчму пропустить чарку другую. Народу в корчме — не протолкнуться. Все громко обсуждают решения, принятые на Вече.

— Ну, что решили? — нетерпеливо спросил Сашка, протискиваясь на лавку, рядом с Костяжкой.

— Князю две седмицы дадено, чтобы отвадить ворога от града, — возбужденно ответил черниговец.

— Ежели не оборонит — призовем иного князя, — подтвердил сидящий напротив ремесленник.

— Это как? — опешил Сашка.

Вроде бы Чернигов не Новгород, и не в обычае тут искать себе князей...

Зря он это сказал. Люди отреагировали на его невольную реплику бурно. Кричали, стучали кулаком по столу, в горячке не слушая друг друга. Сашка слушал — мотал на ус.

Народ сам не понимал, как так вышло, что горячо любимому князю они отказали в любви. Более того, возлюбили Северского князя, всенародно пообещавшего любить черниговцев, и обещавшего искать заступничества перед князем галицким и киевлянами.

— Этот-то как тут оказался? — изумился Сашка.

— Тайно проник в град, — понизив голос до шепота, сообщил Костяжко, и бросив быстрый взгляд на соседей, зашептал на ухо. — Есть в граде люди кому мил северский князь...

— Как же так? — испугался Сашка. — А ежели ворота ему откроют?

— Не откроют, — помотал головой Костяжко. — А вот пригласить на княжение могут вполне. Да ты сам слышал, что люди говорят. Князю срок дали...

Людская любовь капризна, еще вчера любимый князь попал в немилость у народа. Дело обычное, в общем-то. Но каков молодец Мстислав Глебович! Все продумал и просчитал. Северский полк в грабежах пригорода не был замечен, со стороны северян не прилетело ни одной стрелы, сам князь, не побоялся явиться на Вече, выступив защитником перед черниговцами. А ведь, и впрямь, договориться с галицким князем, чтобы обстрел города прекратить и через две недели черниговцы сами отворят ворота, призвав себе нового князя. Каков хитрец!

А в это время в дальнем углу корчмы состоялась встреча торгового человека со своим поверенным. Жадко Мануйлович, рано располневший, и оттого страдавший отдышкой вел торговые дела в Чернигове вместо своего умершего отца — киевского купца, переехавшего в Киев из Кракова. Жадко перебрался в Чернигов выгодно женившись на дочке торгового партнера. Черниговский купец вскоре умер, оставив налаженное дело зятю. Торговля шла успешно, тем более при сохранившихся связях с Киевом и Краковом. А тесть вел торговлю с Константинополем, что открывало перед Жадко необычайные возможности. Но большую часть богатства Жадко скопил, пуская гривны в рост. И когда в Чернигове объявились папские посланники — Жадко случайно встретился с ними. В результате они заключили соглашение, выгодное для всех. Жадко пообещали льготы в торговле с Константинополем, а взамен попросили оказать некие услуги, но не сейчас, а в будущем. Он согласился.

Папских посланников, после встречи с черниговским князем, бросили в поруб и, долго держали там. Об этом весь Чернигов говорил. Князь не делал тайны: встретил послов торжественно, в присутствии духовенства и бояр многих. Послы предложили князю перейти в католическую веру, взамен от имени Папы пообещав королевскую корону, что возвысило бы Черниговского князя над всеми князьями Руси. Михаил Всеволодович с гневом отверг предложение, демонстративно разорвав пергамент, растоптав папскую печать красным, шитым золотом сапожком. Посланников Папы Римского бросили в поруб. И с тех пор начались у князя неприятности.