— Господин начальник! Ваше высочество! — взволнованно выкрикнул он и осекся, взглянув на допрашиваемого. — Господин начальник... случилось ужасное несчастье...
— Говори, — кивнул Шеллар, недоумевая, что могло заставить невозмутимого Флавиуса так паниковать. — Или это секретно? Я просто не хочу таскать его туда-сюда, если информация не особо конфиденциальна.
— Что тут может быть секретного, уже весь город знает... Ужасное, чудовищное преступление! В королевской ложе произошел взрыв неизвестной природы...
— И? — глава департамента застыл, внезапно захваченный незнакомым доныне ощущением.
— Вся королевская семья погибла. Все, кто там был. Его величество, оба первых наследника, ее величество королева Роана, юный принц Аллеар...
— Стой... — Шеллар прижал ладони к лицу и закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями и отойти от шока.
Принца Шеллара всегда считали не совсем нормальным. Это заметили еще когда он был младенцем, и до года все считали его умственно отсталым, потому что он не улыбался, как все дети. Когда в год с небольшим он заговорил, причем сразу связными предложениями, стало ясно, что с умственным развитием у него все в порядке, а дело в чем-то совсем другом. Когда же маленький принц научился читать в два с небольшим, и к четырем годам освоил полный курс арифметики, а также продемонстрировал феноменальную память, было единогласно решено, что его странности являются неотъемлемым признаком гениальности. А странности были весьма заметные. Ребенок, который никогда не смеется и не плачет, ничего не боится и никого не любит, никоим образом не мог считаться нормальным, будь он хоть сто раз гениален.
Смеяться он научился годам к пятнадцати, и примерно в то же время у него прорезалось чувство юмора и чувство привязанности. Но по-прежнему никто и никогда не видел, чтобы он грустил или плакал, боялся или гневался. Он всегда был неизменно ровным и серьезным, и наставники постоянно ставили его в пример кузенам. Только мэтр Истран приходил в отчаяние от бесчувственности юного принца и говорил, что это, несомненно, результат какого-то проклятия и что это когда-нибудь плохо кончится.
Однажды его пророчество чуть не сбылось, когда Шеллар случайно поймал эманацию стихийного эмпата. Чужое чувство ворвалось в его сознание и пронеслось по нему, как орда варваров по спящей деревне. К счастью, мэтр был рядом и успел экранировать его от эманаций прежде, чем он успел упасть в обморок. А потом старый маг объяснил принцу просто и доходчиво, что если он не постарается хоть немного научиться чувствовать, это может для него действительно плохо кончиться. "Однажды, — сказал он — Вы столкнетесь в своей жизни с чем-нибудь таким, к чему просто не сможете оставаться равнодушным. И можете себе представить, что с вами будет. Хорошо, если вы просто потеряете сознание. А можете и сойти с ума".
С тех пор прошло много лет. Принц Шеллар честно постарался чему-то научиться, штудируя книги по психологии, хотя его успехи были весьма скромными. А слова мэтра о возможном безумии он запомнил накрепко. Поэтому сейчас он постарался приложить все усилия, чтобы справиться с внезапно вспыхнувшим в нем чувством невероятной силы. Для него невероятной, разумеется.
Он попытался найти логическое решение своей проблемы, и вспомнил, что об этом говорилось в трудах психологов. От разрушительного действия скорби нужно отвлечься. Нельзя плакать, впадать в истерику и предаваться горю. Он должен работать. Да, правильно — он должен делать свое дело. Собирать информацию, искать убийц, вести расследование. Именно он сам, а не рядовые сыщики из службы порядка. Убийство королевской семьи — это не покража трех рулонов полотна из купеческой лавки.
Взять себя в руки. Забыть о том, что он только что потерял свою семью, всех, к кому он был привязан, кого считал родными, всех, кто его любил... Он глава департамента, и он должен работать... Стоп. Глава департамента? О, нет. Уже нет...
Эта мысль, озарившая принца столь внезапно, повергла его в шок повторно. Это трудно было осознать так быстро.
— Ваше высочество... — осторожно подал голос притихший Флавиус. — Простите... я позволил себе... я повел себя непростительно легкомысленно, сообщив вам об этом так резко и неожиданно... Я не подумал, что это может быть для вас... слишком... ради всего святого, скажите что-нибудь! Как вы себя чувствуете? Может быть, следует позвать кого-нибудь?.. Или дать вам воды? Или... Скажите хоть что-нибудь!
— Стой, — повторил Шеллар, — Не надо. Лучше скажи, кто остался. Хоть кто-нибудь остался?
— Никого, — виновато сообщил Флавиус. — Все кто был в ложе...
— А кого не было в ложе? Кроме меня? — как только он начал думать о деле, ему стало легче, и Шеллар поторопился продолжить расспросы.
— Насколько мне известно, принц Мафей не был допущен на церемонию в наказание за какую-то шалость, и мэтр Истран как раз занимался его воспитанием. И все. Ну, разумеется, принц-бастард Элмар в отъезде, но вы это и сами знаете.
— Так... — сказал Шеллар, тяжело поднимаясь из-за стола. Ясность мысли быстро возвращалась. Он отошел к окну, отвернулся, постоял несколько минут, комбинируя и просчитывая варианты. Потом спросил: — Много народу знало, что меня нет в ложе? Кроме погибших, разумеется?
— Только мэтр Истран и стражники, которые видели вас здесь.
— Останки опознаваемы?
— Я не видел лично, но после взрыва такой силы... Не думаю.
— Значит так. Подними всех доступных агентов и брось на связь. Во-первых, предупредить Костаса, чтобы привел полицию в боевую готовность и ждал приказа. Я думаю, это переворот, и в ближайшие часы кто-то полезет на трон. Как только мы это узнаем, мы задавим их, пока они не успели развернуться. Во-вторых, постарайся сделать так, чтобы меня опознали среди останков. Они могут не вылезти на свет, если узнают, что я жив. Могут даже начать охоту. В ложе было полно приближенных лиц, количество трупов будет трудно определить, многие будут вообще в виде фрагментов. Возьми мою звезду и кольцо, пусть твои агенты подбросят на место взрыва. Не забудь звезду погнуть и испачкать. В-третьих, пусть предупредят Красса, чтобы стража тоже была готова и ждала приказа. В-четвертых, обязательно пошли кого-нибудь к Орри, пусть срочно соберет паладинов в штаб-квартире, иначе в городе их перебьют по одному. А главное — пусть предупредят мэтра Истрана, чтобы забрал Мафея и прочих магов и немедленно покинул дворец. Пусть спрячутся здесь, в здании департамента. Паладины пусть тоже подтягиваются сюда, когда соберутся.
— Будет сделано, — кивнул Флавиус с видимым облегчением.
— И еще, обязательно запаситесь полиаргом в достаточном количестве, скорей всего это окажется религиозный орден.
— Будет сделано, ваше высочество, — снова кивнул Флавиус и указал на упрямого беженца, который все это время сидел, вжавшись в свой стул, как перепуганный мышонок. — Этого в камеру?
— Не надо. Я все-таки закончу с ним. Когда определимся с противником, доложишь, и я буду думать дальше. А пока у меня есть время, которое надо чем-то занять. Вот им я и займусь... Да, если вдруг к нам заявится новый начальник департамента — мало ли, вдруг они настолько обнаглеют — тащи его в подвал, — он заметил, как притихший было Жак весь содрогнулся на последнем слове и запомнил это на будущее, — зови меня, и... — Шеллар покосился на Жака и решил воздержаться от подробностей. — И я с ним побеседую.
Начальник службы безопасности почтительно склонил голову.
— Я все сделаю, ваше величество.
На этот раз в его голосе было еще больше почтения, чем раньше. Разведчик, он все понимал.
— Сделай, Флавиус. — негромко попросил Шеллар. — И я тебя не забуду. Мое место уже можно считать свободным, а Костас слишком стар для такой должности.
Флавиус молча поклонился.
Когда за Флавиусом закрылась дверь, Шеллар подошел к сейфу, где за стопкой документов у него стояла бутылка коньяка, и достал ключ. Потом подумал, и снова спрятал. Нельзя. Голова должна быть если уж не совсем ясной, то хотя бы трезвой. Лучше закурить. Он достал трубку и, набивая ее, заметил, что у него трясутся руки.
Раскурив трубку, он, наконец, сел за стол и внимательно посмотрел на несговорчивого господина Жака. Тот все еще сидел, съежившись на своем стуле, но в глазах у него был уже не страх, а невыразимое сочувствие, которое он не решался высказать.
— Я тебя слушаю, — сказал Шеллар.
— Сейчас? — как-то неуверенно переспросил Жак.
— А что, ты хочешь для верности подождать официальной коронации?
— Нет, — тихо ответил Жак. — Я понял, что вы теперь король. Только... Вы действительно хотите слушать сейчас?
— Отчего же нет?
— Ну... я подумал, что вам сейчас не до того...У вас такое случилось... А тут я со своими проблемами... Может, ну их на фиг, что я, не успею вам в другой раз рассказать? Вам ведь плохо, вы на себя в зеркало посмотрите. Хоть выпейте что-нибудь, или поплачьте, или... я не знаю... На вас смотреть страшно.
— Спасибо, конечно, что ты заботишься о совершенно чужом тебе человеке, — слегка удивился Шеллар. — Но не стоит. Мне действительно плохо, ты прав, но я не могу предаваться переживаниям. Не время. Нельзя. Надо отвлечься какой-нибудь работой. Вот, например, выслушать твою информацию и найти ей применение. Так что давай, рассказывай. Если ты действительно хочешь мне чем-нибудь помочь, дай мне пищу для размышлений, чтобы я мог думать о чем-то, кроме... сам понимаешь. Если тебе страшно смотреть, можешь отвернуться.
И зачем-то добавил:
— А плакать я не умею.
И Жак рассказал. Все, что мог рассказать, ни о чем не умалчивая и ничего не приукрашивая в свою пользу. Откровенно. Честно. Как праведный христианин на исповеди. Видимо, у бедняги не первый день нервы были на пределе, и ему самому до боли хотелось выговориться. Хоть кому-то рассказать, поделиться, выплеснуть весь тот ужас, что ему довелось пережить. И, выслушивая его рассказ, Шеллар мрачнел на глазах. Правление обещало быть веселым. Мало того, что начинается с крови и предательства, так еще в обозримом будущем можно ожидать войны. Причем почти обреченной на поражение. Кто бы мог подумать, Мистралия! Ее уже никто не принимал всерьез, эту многострадальную страну, разоренную пятью переворотами. На нее уже косились, облизываясь, все короли континента... Понятно, почему ни один агент не смог выбраться из Кастель Милагро, теперь-то понятно. Вот они чем там занимаются. Боевые машины, это надо же додуматься... Хотя, что им осталось, после того, как они последовательно истребили всех мало-мальски стоящих магов. Агенты неоднократно докладывали, что Мистралия бешеными темпами развивает тяжелую промышленность, и никто не мог понять, зачем. А вот зачем, будем знать теперь. Затем, чтобы к тому времени, как инженер закончит чертежи боевых машин, база для производства была готова...
— О чем вы думаете? — спросил Жак.
— Извини, — спохватился Шеллар, — Я отвлекся. Продолжай.
— Да, в общем, это все. Больше я никого не встретил в этих горах, пока не наткнулся на ваших пограничников... — он запнулся, замолчал, словно не решался что-то сказать. Потом спросил тихо: — Вы меня презираете?
— Тебя это так волнует? После всего, что с тобой было, тебе еще не безразлично, что о тебе думают?
— Смотря, кто думает. Ваше мнение мне не безразлично.
— Ну, раз тебе так интересно, скажу. Ничего похожего на презрение у меня и не мелькало. Это королевские паладины могут себе позволить презирать всех и каждого за малейшее отклонение от кодекса чести, а я всю жизнь работал в Управлении Порядка и Безопасности, и уяснил для себя несколько полезных вещей. Например, что не бывает абсолютного зла и абсолютного добра. Кроме того, все люди имеют достоинства и недостатки, и дело только в наборе и соотношении. А еще я весьма прагматично смотрю на большинство вещей, в том числе на этику. Ты ведь больше всего переживаешь из-за того парня, которого ты искалечил, верно? Так вот, если хочешь знать, на твоем месте я бы нажал кнопку, не дожидаясь, пока мне пригрозят смертью, а просто рассудив, что мой отказ ничего не изменит и ничем не поможет этому несчастному, а вот мне может стоить жизни. Я уверен, ты тоже прекрасно это понимал, но что-то тебе не позволяло прислушаться с голосу рассудка. Тебе пришлось дождаться, пока заговорит страх. Его голос ты слушаешь хорошо.
— Да, — печально согласился Жак. — Я трус и я это знаю.
— И очень жаль, — вздохнул Шеллар. — Это означает, что для разведработы ты не годишься.
— Для разведработы? — с откровенным ужасом в голосе повторил Жак. — Нет, только не это... Я вас умоляю, не надо... опять...
— Успокойся, в подвалы никто тебя не потащит. И принуждать тебя никто не собирается. Ты действительно не годишься, и использовать тебя таким образом нерационально.
— А вы собираетесь меня как-то использовать? — в голосе беглого переселенца зазвучала горечь человека, доверившегося и обманутого. — Рационально? А это как? Тоже танки? Так я не умею. Или у вас тоже есть свой Кастель Милагро со своими подвалами, набитыми приборами, где трудятся на благо новой родины переселенцы? А может, у вас тут подпольная мегасеть действует и у вас острая нужда в ломовиках? Так вы не стесняйтесь, меня же очень легко... использовать. Ствол к виску — и я весь ваш.
— Прекрати, — резко оборвал его Шеллар, поскольку тут уже запахло истерикой. — Не придирайся к словам. И не говори ерунды. За кого ты меня принимаешь?
— За человека, который весьма прагматично смотрит на этику, — угрюмо ответил Жак и уставился в пол.
Шеллар выбил трубку и стал набивать ее снова. Разговор ушел совсем не в то направление, которого он хотел. Нужно было что-то исправлять, и срочно, иначе этот перепуганный переселенец действительно решит, что его опять поволокут в подвал и начнут угрозами принуждать к сотрудничеству. А этого нельзя было допустить ни в коем случае. Трус он там, или нет, а работать под принуждением он не будет, проверено на практике. Недостаток воли и смелости у этого парня вполне компенсируется хитростью и умом, и сбежать он ухитрится откуда угодно. По-хорошему с ним надо, только по-хорошему. Он раскурил трубку и продолжил разговор.
— Но это же не значит, что я полный моральный урод, — сказал он. — Тем более с точки зрения рациональности, тебя вообще не стоит использовать под принуждением. Как впрочем, любого человека. Ты считаешь, что использовать людей вообще безнравственно? Использовать можно кого угодно. Надо только делать это так, чтобы используемый не страдал, а напротив, чтобы ему было приятно и интересно. Вот сам ты, например, чем бы хотел заниматься? Тебе ведь все равно придется как-то устраиваться в этом мире, чем-то зарабатывать на жизнь...
— Занятное рассуждение, — усмехнулся Жак. — Это следует расценивать как подхалимаж?
— А что, можно расценить это как угрозу? Ты меня что, за дурака держишь? Один дурак уже попробовал тебя принуждать, и я вижу, что у него из этого вышло. Успех налицо. Прямо-таки блестящий. Теперь я, наконец, зашлю агента в этот проклятый замок...
