ˮТаких уже двое? Не многовато ли? Впрочем, кто из нас ангел?ˮ
Лучше не гадать. Не угадаешь.
Кэй аф Ур. Живот и щеки гарант блестящей карьеры? Как знать.
ˮВеселый малый,ˮ — поражен унгриец улыбкой новика. Так растягивать щеки устанут мышцы.
Кажется Джергори... Замечательное имя. Редкое... На этом пожалуй все. Ни маковой росинкой в довесок.
Тамас аф Дорсет. Не трудно запомнить. И причина понятна.
ˮЗлая собака,ˮ — распознал Колин старательно скрываемую от посторонних сущность энтурийца.
ˮНо ведь собака,ˮ — успокоил Тамас, не отрицая раскрытого ,,эгоˮ. — ˮНе волк.ˮ
ˮНо таки злая.ˮ
Баронет... та-та-та... Марюс? Человек, желающий дружить, но при этом избегающий честно смотреть в глаза, вызывает подозрительность.
Портьера колыхнулась и Колин (все же, о ком там спорят?) сбился. Сбился, на девочку. Видел её несколько раз на корабле, во время короткого, но неприятного плавания. Бедняжка буквально всплеснула руками, закрыться от него ладошками.
ˮПо крайней мере честноˮ — похвалил он землячку за детскую искренность.
Вико аф Бенс. В одежде зашнурован, в общении больше слушатель.
ˮВот кому позавидуешь,ˮ — честно сокрушался унгриец. Мимикрия — лучшая черта придворного. При любых раскладах в любимчиках. Или любимчиках любимчиков. Кто с одинаковой любезностью готовы подать и кружку с вином и ночной горшок вынести.
Улф.... Новик слишком близко, чувствовать запах его цветочной воды. Может ли подобное вызывать стойкую неприязнь? Может. Именно стойкую.
ˮЖаль, нет зеркала,ˮ — подумалось Колину. Но вглядываться в собственное отражение неблагодарное занятие. Как пить дать, увидишь несуществующее и проглядишь свойственное.
Опять в поле зрения девчонка.
ˮПрямо соринка в кривом глазу!ˮ
Старается не поддаваться страху.... Сжала кулачки не бояться, но опустила голову не видеть его.
ˮПожалуй, зеркало мне не к чему,ˮ — признал унгриец обоснованность страхов своей попутчицы.
Час потраченного времени не привнес в наблюдения Колина значимых открытий. То, что женская половина новиков его старательно игнорировала, открытием не назовешь. Уж кто-кто, а портовые шлюхи, видавшие и не таких ,,красавцевˮ, и те старались содрать с него лишнюю монетку. На фоне пустых взглядов и постных личиков, боязнь маленькой унгрийки сущий подарок.
Сквозняк дружно колыхнул пламя свечей и факелов, дрогнули и зашатались на стенах и мраморе тени. В зал кузнечиком выпрыгнул мажордом.
ˮНи герольдов, ни трубачей, ни барабанщиков...,ˮ — насторожило унгрийца начало представления.
Распорядитель отстукал церемониальным жезлом и отмахал символическим ключом каждый свой скок. Остановился в середине круга под люстрой, откуда нет-нет капал свечной воск. В пурпурной мантии мажордом походил на костер.
— Эсм! Саины! — призывной рык к вниманию, вспугнул воробья и летучих мышей. — Гранда Сатеник!
Два полукруга ожили и приосанились. Кто сумел, изобразил улыбку. Кто ,,держалˮ — подправили. И лишь толстушка Ализ улыбалась естественно и открыто. Радоваться новым встречам добрая привычка.
Брякнули оружием скары — охрана дворца. Быстрые и неуловимые, с обнаженными клинками, готовые к любым неожиданностям, они встали вдоль лестницы и заступили за спины гостей, предупредительно дыша в затылки.
Замелькали платья камер-юнгфер, камер-медхин..., маякнуло золото пуговиц пурпуэнов камер-кавалеров и броши на шапочках пажей.
ˮТеперь понятно,ˮ — обозревал Колин двор дочери Моффета Завоевателя. А понятно следующее, слишком незначительное количество гербов придано представительнице королевского дома. Эсм выпало спорное счастье выпестовать своих. Повелевая, награждая и наказывая.
Человеческий ледник, в холодном сиянии и сполохах жемчуга с праздничных одежд, сползал с лестничных вершин. Ступенька за ступенькой. Ступенька за ступенькой...
От торжественности момента унгрийца отвлекали неторжественные и неуместные мысли.
ˮТочно! Лужок! — вспоминал Колин. Не событие — атмосферу. — ˮПортовый бордель. Посетители выбирают дарительниц утех.ˮ
На первый взгляд вздорному сравнению, нашлось зрительное подтверждение. В бок почти упирался локоть зеленого* пурпуэна Улфа.
Короткая заминка и в живой коридор вплыло белое облако в золотых молниях шитья и вспенености кружев, в серебряном нимбе малой короны Эгля.
ˮОна уже нас не любитˮ, — уловил Колин настроение гранды. — ˮА что будет дальше?ˮ
А дальше.... Сатеник уверено спускалась по лестнице. Глядя на новиков, ее так и подмывало спросить.
— Надеюсь, среди вас нет чумных и холерных?
ˮИ что ответят?ˮ — гранда старательно прятала издевку в прищур глаз.
— А если у них вши? — смешок из-за спины, обозначить понимание испытываемых Сатеник чувств.
За грандой, в разноцветный шлейф, собиралось её сопровождение. По левую руку, на локоток позади, Лисэль аф Кирх, первая камер-юнгфер и родственница. Еще какая!
— Позволь твой батюшка, великий охотник распускать руки, большую волю, а я меньше стеснялась скудости волос на интересующем его месте, вполне возможно быть бы мне твоей матушкой, — злословила камер-юнгфер над обстоятельствами родства. Сатеник честно признавала, подобный исход устроил ее куда больше. Но младшая сестрица проявила себя расторопней Лисэль, оттеснив скромницу в королевские свояченицы.
По правую сторону за Сатеник — Аннет аф Гё, первая камер-медхин, неподвластная страстям, времени и эмоциям.
Из пары Кирх-Гё, Лисэль олицетворял собой порок, хотя вряд ли была порочней остальных. Аннет в противоположность — добродетельность. Вот уж от кого её не ожидаешь вовсе.
— Курва ненасытная! — восхищались везунчики, побывав в спальне неулыбчивой эсм. Их бледный и усталый вид порука сказанному.
Во второй линии — Иен аф Лоу. Его отец потерял всякую надежду загнать сынка на Золотое Подворье или Крак. Он справедливо считал, поддерживать подолы не занятие для настоящего мужчины. Но у наследника по данному вопросу собственное суждение. Старик величал таких ,,рыцарями пантиˮ, что волочатся за бабами, отринув меч и коня. Променяв дружескую попойку на чинный пирок.
Плечом к плечу с Лоу — Гасс аф Гаус. Маршалк Серебряного Двора. С его рук ели многие, в его постели побывало не меньше. Не зная счета собственным деньгам, не ведал счета друзьям. Наследство приятная вещь. Большое наследство приятно вдвойне. Илайи аф Брайт. Альмосунартий. Податель милостыни. Стезя служения откровенно тяготила баронета. Сам не ведал зачем ему не хлопотная, но должность. И почему прибился и, что удивительно, прижился в свите гранды. ,,Подданные играют венценосцаˮ — точно не про него. Он не хотел играть. Плыл по течению жизни, покорный ветрам судеб. Серебряный Двор последняя гавань. Не пропасть, не сгнить...
ˮСоври, что рада нас видеть,ˮ — присоветовал унгриец Белому Облаку, снисходившему к вшивым, вонючим и грязным. Ехидная мысль прострелила в память, выхватить из прошлого похожую картинку. Колин спохватился не допустить воспоминаний. Что ему прошлое? И что в прошлом? Дождь над могилами.
— Надеюсь, я не очень заставила ждать? — слова гранды отсчитывали ступеньки лестницы. Участливость вымучена в нелегкой внутренней борьбе и борьба эта не завершена. И от того подданные ассоциировались у нее с поплавками. Раз — и нырнули в поклоне.
ˮСказать еще что-нибудь? Для поклевки.ˮ
Мажордом терпеливо выжидал, пока владетельница Серебряного Двора достигнет нужного уровня. Снизойти, но возвышаться.
— Гранда Сатеник! — зычно объявлено окончание сошествия.
Облако замерло, не коснувшись грешной земли. Вблизи недосягаемость и божественность властительницы несколько поблекла. Белое котарди не очень белое. Шитье отличное, но не безупречное. В кружевной воздушности непорядок. Рукава-ангелы вялы и повислы. Украшений много, но они не смотрелись.
ˮЛибо колье велико, либо грудь мала,ˮ — смотрел Колин на ту, под чьим кровом оказался. ˮНе удивлюсь если у нее дырявые чулкиˮ, — снова не польстил унгриец гранде. Однако счел необходимым отметить в свой адрес. Не стоит беспричинно показывать зубы. Или испугаются или выбьют. И момент тому донельзя соответствующий.
— Дорег аф Тисаг, баронет Гаткси..., — вызвал мажордом первого, кланяться и приветствовать, говорить любезности и блеснуть отвечать на них.
— Как Анхальт? Все такая же грязь? — дождавшись поклона спросила Сатеник.
— Что поделать эсм, осень. Дожди. Но пфальц незабываемо хорош летом.
— Марика аф Натаи, контесс Альба...
— Дорогуша, в столице не носят эннены.
Девушка приняла замечание, покраснела и благодарно склонилась.
Более очереди новиков на поклон к коронной хозяйке, Колина занимал Латгард. Оставшись на верху, на галерее второго этажа, канцлер посвящен обычному своему занятию, наблюдению. За всеми. Мудрому придворному не обязательно знаться с каждым, но вот подмечать за каждым мелочи и пустяки, обязательно.
Не обошлось без знакомого свитка с записями. В руках Латгарда он выглядит волшебной палочкой. Взмахнут и начнутся чудеса и феерии.
ˮВзглянуть бы на рецептуру дворцовых чудес,ˮ — положил зарок Колин. Оттопыренный карман канцлерова упелянда будоражило и без того богатое воображение. Сколько там всего!
Надо думать, унгриец не единственный в зале, охочий полистать заметки Старого Лиса. Но подобное желание скорее из разряда Рождественских. Сколько не загадывай, не сбудутся.
Рядом с канцлером двое. Слева, девушка в строгой, без украшений столле. Поясок под грудь напоминал изящные четки, а сами четки — нарядные бусы. Канцлер находил правильным отвлекаться, пояснять спутнице, та в свою очередь, принимала его речь уважительно. Никаких особенных эмоций, от увиденного в зале и услышанного от канцлера, девушка не испытывала. По всему чуралась светскости, видела греховность во всяком, осуждала человеческие слабости и готовилась к духовному подвигу.
Со вторым соседом Латгарда ситуация несколько иная. Держит дистанцию. В прямом и переносном смысле. ,,Утопленный в молокеˮ на шаг от канцлера и на шаг от перил.
Белый у альбиноса преобладал во всем и над всем. Но это ли примечательно? Ни цвет волос, ни дорогая (очень дорогая!) одежда, ни богатые украшения, ни меч на поясе, не удивили Колина. Удивила внутренняя борьба, плохо белобрысым скрываемая. Не пересечь невидимую границу, за которой чума, холера, смерть. И если лицо и в малой доле накала страстей не отражало, то мелкие нервные движения рук и частое дыхание, выдавали его состояние. Альбинос очень старался скрыть нарастающую, почти паническую нервозность. У него получалось. Почти.
ˮЕму не позавидуешь?ˮ — распознал унгрийц чужой секрет.
—...Сеон аф Лизас, виконт Куфф...
Сатеник удостоила новика легким наклоном головы и сдержанной улыбкой.
— Милочка не надо так стараться. От этого преждевременные морщины, — шепнула ей Лисэль, так чтобы услышали.
— Этикет требует.
— Оставь его мне.
— Этикет?
— Виконта.
Сеон счастлив, как может быть счастлив золотой нобль угодив в лапы скряге. Его не потратят, но сохранят и сберегут.
— Кэйталин аф Илльз...
Лицо Сатеник просветлело. Гранда стянула белоснежную перчатку и, под завистливые взгляды и вздохи, подала девушке.
— Саин..., — сделан намек, чем обусловлена милость.
— Эсм, — благодарно приняла дар Кэйталин, ни чуть не стушевавшись обращению.
Обе хотели продолжать разговор, но место... время... все потом!
— Гиозо аф Бакар, виконт Гюри..., — объявлял мажордом дальше, тревожа басом пламя свечей и факелов.
— Что скажешь Аннет? — вопрос гранды за правое плечико.
— Определенно хорош.
— Мне, кажется, нужен гриффьер*, — влезает в диалог Лисэль.
— А что такое с прежним? — ,,тревожитсяˮ Гё.
— Серж стал скушен до зевоты.
— Уже? — легко возмущена Сатеник ветрености камер-юнгфер.
— В любовнике умение веселить, не главное, — подсказывают справа.
Бакар подкачал. Не знаешь что делать, не делай ничего. И уж тем более не шамкай ртом, не успевая вставить слово.
— Догадываюсь.
— Вам эсм рано об этом догадываться, — шутит Лисэль сорвать восхищенные взгляды. Первой камер-юнгфер позволено многое.
— Юли аф Эльдиго, контесс Тека...
— Шибори*? Очень, очень мило. И так провинциально.
— Дрэго аф Гарай, баронет Куэнди...
Сатеник благосклонно кивнула, вызвав новый шепоток и лавину вопросов. Почему? За что?
— Ициар аф Понн, контесс Эвриз...
— Как добрались? — выручили гранду сопровождающие. — Дороги нынче просто ужасны.
— Благодарю вас. Милостью всевышнего, путь не был труден.
— Смотри не соврала!? — похвалила Лисэль. Путь от Оша хоть и дальний, но наезженный. Купцы, торговцы, наемники...
— Честность стоит дорогого, — Сатеник махнула веером и Брайт передал девушке расшитый кошель.
— Благодарю, — взволнована Ициар вниманию.
— Пока не за что. Он пуст, — предупредительна Лисэль.
—... Элек аф Харц, виконт Чусс...
— Как он их всех запомнил? — восхищена мажордомом камер-юнгфер, но изучает наследника верного ландграфа. О папаше она невысокого мнения — пьяница и солдафон. Каким окажется сынок? На вид совсем неплох.
Юноша достаточно сметлив, выказать радость, но не достаточно искушен и натаскан, лучится ею долго. Больше радости и открытости баронет, больше!
— Главное — когда? — у Аннет ответственная роль. Вступать в разговор в необходимый момент. Молчание дурной тон. О старом Харце камер-медхин обратного мнения, а от виконта не в восторге.
— Что такого? Отец знает имена всего Золотого Подворья, — вставила реплику Сатеник не молчать. Семейство из Чусса ей безынтересно.
— В основном женские, — взгляд Лисэль не отпускает Элека.
ˮПусть поговорят,ˮ — представляет она тот ушат сплетен, что завтра выльется на столицу.
— ...Сарика аф Конри, контесс Дейти...
— Что у вас с лицом, эсм? Попробуйте от загара лимон. Он хорошо осветляет кожу, — доброжелательна Лисэль. Есть в провинциалках располагающая неиспорченность, неизбалованность, простодушие.
— Риммон аф Мейн, виконт Бюи...
— Вам понравилась у нас виконт? — вмешалась камер-юнгфер, выручить владетельницу Серебряного Двора. Гранда запаздывала выдумывать и проявлять интерес. Она почти не слушала, о чем шутит родственница. Отпускать шпильки и задираться в её характере.
— И да, и нет, — покоритель женских сердец не опускается до обмена улыбок.
— Начните с первого.
— Эсм, — поклонился Риммон, усиленно вздыхая.
— Мои духи? — отыскала в себе силы Сатеник заговорить. Столь явная лесть в её сторону не должна остаться безответной.
— Духи, эсм? — бесстыжие изумленные глаза. Он готов разбить любое средце, кроме своего, конечно.
— Мальчик далеко пойдет, — похвалила Лисэль новика. Неожиданный талант. А по виду не скажешь. — А второе?
