Без Поводыря

— Нет, — хихикнул Василий Степанович. — Простите великодушно, Ваше превосходительство. Но такая метода мне неведома.

— Гм, — я сделал вид, будто смутился. — Мне казалось, все будет несколько проще.

— Ну, для знающего человека, здесь и нет ничего сложного... В том и гений господина Бессемера, что его способ, так сказать, обращения чугуна в сталь, прост, как самовар. Обратите внимание, Ваше превосходительство! Вот эта конструкция — наш третий конвертер. Как вы можете видеть, его корпус еще не собран до конца. Заказанные в Тундальской части железного кожуха еще не готовы...

— Василий Степанович!

— Да-да, Герман Густавович. Простите... Так вот. По вине поставщика... гм... благодаря удачному стечению обстоятельств, вы можете видеть внутреннее устройство.

— Зачем там кирпич?

— Футеровка? Э-э-э... это, Ваше превосходительство, защитная прослойка устройства. Кирпич — не простой, Ваше превосходительство. Это исключительной важности кирпич. Всем кирпичам — император. Он из особой глины сделан, из огнеупорной...

— Выходит, месторождение специальных глин, пригодилось?

— О! Более чем! На Обуховском-то заводе за шиасовую плинфу серебром платят. Из Англии везут. А у нас — в овраге артель мужичков за рубль с воза...

— Отлично. Так что там дальше?

— Извольте взглянуть сюда, Герман Густавович. Эта часть называется воздушной коробкой. Тут расположены особым образом, сделанные отверстия — сопла. Через них в жидкий чугун подается воздух...

— Вы сказали — в жидкий? — удивился я.

— Истинно так, Ваше превосходительство. В жидкий. Вот в этот, третий конвертер, по расчетам, поместится не менее чем триста пятьдесят пудов чугуна. И под воздействием воздуха, через некоторое время, он превратится в железо. Устройство опрокидывается, металл выплескивается в ковш. Вот этот, видите? И уже в этой емкости мы проводим процесс раскисления...

— Чего? Окисления?

— Раскисления, Ваше превосходительство. В железе остается слишком много... гм... воздуха. Его нужно убрать, иначе вместо стали мы получим... ржавчину.

— Даже так?

— Именно так, Герман Густавович. И... собственно — все, Ваше превосходительство. Сталь выливается в формы, и прокатывается... Слава Богу, серы и фосфора в местной руде мало, так что ничего особенно сложного делать не приходится. Однако, и содержание железа в породе не слишком велико. На руде из окрестностей Кузнецка, было бы довольно двух доменных печей. Нам же пришлось строить три.

— А откуда вам стало известно о...

— Так Петр Александрович привез образцы, — нагло перебил меня Пятов.

— И насколько же тамошний материал лучше нашего?

— Пожалуй, что и вдвое, Ваше превосходительство. Из нашей породы более чем сорок процентов не выходит. Из той же — семьдесят на первой же опытной плавке.

— Это на что-то влияет?

— Несколько выше стоимость стали, — пожал плечами инженер. И не удержался: — Это если начать размышлять о прибыльности нашего завода...

И посмотрел, ожидая реакции. А я доброжелательно улыбнулся и кивнул. Хотя, очень хотелось зажать нос, чтоб не ощущать тошнотворных запахов, и бежать из этого пышущего жаром Ада куда-нибудь подальше.

— Чем там так... пахнет? — как можно невиннее поинтересовался я, когда мы прошли цеха насквозь, и вновь оказались под открытым небом, около пандуса, по которому сплошным потоком двигались телеги с рудой.

— Угольной смолой, Ваше превосходительство, — поморщился Пятов. — Мы кокс тут же выделываем, а газом, коий из угля при коксовании выделяется, тут же домны греем. Это здорово снижает потребное количество топлива. И все бы оно хорошо, только вот смолы каменноугольной прямо бездна образуется. Прямо — беда с ней. И вычищать все время требуется, и запах у нее... Вы простите, Ваше превосходительство, но воняет она пуще свинячьего навоза.

— Чтож вы наших ученых мужей не попытаете, как с этой смолой бороться? Мне в столице господин Зимин говорил — будто отходы эти — ценное сырье. Может быть, уже есть способ не просто вас избавить от смолы, но еще и...

— Заработать? — вскинул брови Пятов и засмеялся, не заметив, как снова меня перебил. Ну вот кто его воспитывал?!

— А здесь у нас что? — резко меняя тем, не глядя, ткнул я пальцем куда-то за спину.

— Там? Там мы барак построили. Вроде постоялого двора. Нужно же где-то ночевать извозным мужикам, — вильнул глазами инженер. — Расходование средств с господином Колосовым мы согласовали.

— Вот как? А что же? Эти ваши мужики в Троицкое жить переехать не стремятся?

— Сие мне не ведомо, Герман Густавович, — искренне развел руками Пятов. — Это у Евгения Яковлевича надобно спрашивать. Я, знаете ли, с его появлением в наших краях, все что там, за воротами завода из внимания выпустил. Но вы, Ваше превосходительство, не сомневайтесь. Я с мастерами говорил. Они всем довольны.

— Очень интересно! Но ни за что не поверю, что вы не видите, что творится в поселке...

— Я там очень редко бываю. Поверьте, Ваше превосходительство. У меня и в заводе довольно забот. Нам вот... Инженерам и служащим канцелярии, дома выстроили, так пока мне господин Колосов лично не сообщил, дескать, пора переезжать, я и знать не знал, и ведать не ведал, о них. Целая улица, в пол весты длинной! Представляете!? И к управлению совсем близко. Я раньше-то, бывало в кабинете и ночевать оставался, чтоб время не тратить на дорогу до съемного жилья. Ныне же стал домой ходить.

— Отлично, — обрадовался я. — Значит, работой господина коменданта вы довольны?

— О, да, Ваше превосходительство. Только...

— Только?

— Скажите, Герман Густавович... Не создавалось ли у вас... — инженер, заглянул мне в глаза, и тут же отвернулся. — Кхе-кхе... Мне кажется, наш Евгений Яковлевич — какой-то... социалист.

— Да-а-а? — протянул я, одновременно пытаясь хоть как-то унять ржущего как лошадь Германа. — Это серьезное обвинение, Василий Степанович. Он пытался вас... гм... увлечь вас своими идеями?

— Нет-нет, — испуганно отпрянул от меня Пятов. — Что вы! Просто... Как я уже... Мне приходится много разговаривать с рабочими. С мастерами... И вот...

— Ну же, Василий Степанович. Смелее.

— Некоторые из наших мастеров, — выдохнул, словно на что-то решившись, металлург, — передавали мне слова господина Колосова. И будто бы, он, наш Евгений Яковлевич, говорил, что заводские рабочие, особенно опытные, старые мастера, по его мнению, должны иметь возможность жить не хуже господ. Вот.

— Очень интересно, — кивнул я. — А вы что думаете по этому поводу?

— Да что с того, как я об этом думаю, — чуть ли не простонал Пятов. — Он ведь им такие дома строит, что и в Томске не у каждого купца. Ученикам-то понятно — и общего барака много. И толку с них мало, и что из этих птенцов вырастет — непонятно. Но ведь... мастерам... А ежели явится кто, да начнет интересоваться? Разве же так можно... господ равнять с этими...

— И кто, по-вашему, может явиться? — похлопал я напуганного Пятова по плечу и улыбнулся. — Кто у нас такой любопытный? Кому не все равно, как живут рабочие наших заводов? Не ошибусь, если скажу, что и в Тундальской такое же отношение к работающим у нас людям. Я прав?

— Да, Ваше превосходительство. А если... Жандармы?!

— А им-то что за дело? Имеем возможность таким образом поощрить ценных для предприятия работников, и делаем это. Строим дома... Так не дарим же. Пока хорошо работают — живут. Перестанут быть полезными — выселим. Так этим вашим жандармам и говорите...

— Я не...

— Ну-ну-ну. Это я образно. Не нужно так волноваться. Спросят — скажете. Я же не предлагаю вам писать доносы... Господин Колосов добросовестно выполняет данные ему инструкции. Этого будет вполне довольно для ваших... любопытствующих господ.

— Простите меня, Ваше превосходительство...

— А за что мне вас прощать, Василий Степанович? Вы, насколько мне известно, ничего этакого еще не сделали. Или все же успели? Нет? Ну и славно. Пойдемте, посмотрим на эти ваши чудесные дома. Вы, прямо-таки, меня заинтриговали... А пока идем, не сочтите за труд, расскажите по-простому, каким образом железо делается на Тундальской. И чем метода этого вашего немца...

— Англичанина, Ваше превосходительство. Генри Бессемер — англичанин.

— Да хоть бы и турка, господин Пятов. Учиться новому и у африканского эфиопа не стыдно. Так чем, вы говорите, английский способ лучше того, что применяет наш Илья Петрович?

Теперь была моя очередь брать Пятова под локоть и тянуть в сторону заводских ворот. Я ничуть не сомневался, что доклады о том, что здесь происходит, мой инженер еще жандармам не пишет. Как и в том, что с подобным предложением к нему уже обращались. Все-таки человек он в определенных кругах известный, а значит — оставить без пригляда его не могли. Но очень мне было бы интересно послушать, что именно Василий Степанович передает сотрудникам Третьего отделения на словах...

— Господин Чайковский в Тундальской применяет старый способ — пудлингование, — начал так похожий на гнома металлург. — Пудлинговая печь состоит из...

— Вы, Василий Степанович, ради Бога, простите меня, — поморщился я, притормаживая инженера возле торчащего из-под снега могучего фундамента. — Вы устройство этих... гм... печей мне не рассказывайте. Все равно ничего не пойму, а и пойму, так не запомню. Вы расскажите, как оно там все происходит... А это у нас тут что будет?

— Здесь? Это будущий кузнечный цех, Ваше превосходительство. Вон там будут стоять две паровых стосильных машины, а тут стопудовые молоты. А там... да-да, возле пандуса и рудного бункера — цех предварительного обжига. В нашей руде хоть фосфора и немного, но он, знаете ли, все-таки есть. Будем его таким образом выгонять.

— А возможно ли каким-нибудь образом его собирать? — дернулся я. В мое время любой мальчишка знал, какая чудесная вещь — этот фосфор. И что главный источник этого замечательного вещества — хитроумно добытые с военного полигона снаряды без взрывателей.

— Эм... Никогда об этом не думал. Я поинтересуюсь об этом у ученых из ваших лабораторий, Герман Густавович.

— Непременно! Это очень важно! Так что там с пудингом?

— Пудлингованием, Ваше превосходительство. Там все просто. В печь закладываются слитки чугуна, и как только они начинают плавиться, особой кочергой их начинают перемешивать. Всяческие примеси постепенно выгорают, но мешать требуется тщательно и только определенным образом. Металл становится все гуще, и железо оседает на дно печи. Когда сил мастера перестает хватать, ломом ломают переборки, чтоб железо поднялось наверх ванны. Из...

— Но это же должно быть невероятно тяжело! — представив процесс перемешивания расплава длинной, наверняка — очень горячей железной палкой, вскричал я.

— Так оно и есть, Ваше превосходительство. Работающие у пудлинговых печей мастера — все весьма крепкие люди. Богатыри! Тем более что им приходится потом еще и разделять всю массу на крицы. В Тундальской — чаще всего на пять кусков. Каждый — не менее чем по четыре пуда весом.

— Ого!

— Да, Ваше превосходительство. После разделения крицы некоторое время жарят в печи на сильном огне. Ну и весь процесс заканчивается после вытаскивания кусков щипцами и, либо прокатывания в вальцах, либо проковки под молотом. У их превосходительства, господина генерал-майора в Тундальской уже работают четыре таких. Два от водяного колеса, два от паровой машины. Из-под молота выходят пудль-барсы — это такие бруски из железа с сечением четыре на один дюйм. Из них уже можно делать все что угодно...

— И как долго это все... — я неопределенно взмахнул рукой. — Продолжается?

— Около двух часов, Ваше превосходительство. У Ильи Петровича при одной домне — десять пудлинговых печей. Но все они дают за день только тысячу с четвертью пудов железа в сутки. Это едва больше половины версты рельса.

— Мда... Ваши три самовара готовы дать в шесть раз больше... Я понял разницу.

— В пять раз, — скромно поправил меня довольный мой реакцией инженер. — Но мы легко можем увеличить количество конвертеров, скажем... до пяти. Понадобиться, конечно, еще одна домна, но это не сложно...

— Есть какая-то скрытая беда? — догадался я.

— Нам уже не хватает руды, Ваше превосходительство, — кивнул Пятов. — Я не повел вас в рудные бункера, но поверьте мне на слово. Они пусты! Все, что удается привезти, сразу идет в плавку. У Ильи Петровича — тоже самое.

— Мало возчиков?

— Нет-нет. Не в этом дело. И шахтеры, по заверениям господина Фрезе, делают все возможное для увеличения добычи руды. Но... Вам, Герман Густавович, лучше спросить Петра Александровича. Он расскажет лучше. Какая-то беда со сложным залеганием... Или что-то в этом роде.

Ну вот почему всегда так? Стоит немного, совсем чуточку расслабиться, порадоваться успехам, умилиться новым, вдруг открывшимся перспективам, как тут же всплывает какая-нибудь бяка. Ведь знал же — прямо перед глазами строки текста описания Апалыкского месторождения стоят: "рудные тела имеют субмеридиональное простирание и крутое 75-80 градусное падение, меняющееся с запада на восток. Форма рудных тел в плане представляет сложную конфигурацию. Промышленная разработка месторождения была бы этим существенно осложнена". Знал, едрешкин корень, но ведь в не территории АГО более доступной железной руды вообще больше нет. Это югу от Кузнецка целая гроздь месторождений. Быть может и не настолько крупных, чтоб веками снабжать титанических размеров Новокузнецкий комбинат из прошлого моего, будущего мира. Но их было бы более чем достаточно, для моих целей.

Купить концессию, организовать там добычу руды? Готовить к летней навигации, а потом баржами по Томи вывозить в Томск? Ну бред же! Даже не учитывая то обстоятельство, что тамошние земли вообще-то инородцам принадлежат — кто их спрашивать будет? — до ближайшей железной горы от Кузнецка сто верст по сильно пересеченной местности. Эта руда по цене золота выйдет, пока ее до заводов довезешь.

Дешевле и куда эффективнее везти чугун в слитках! Значит — уже не одна, а целых две шахты. В одной железную руду ломать, в другой уголь для домны. А домна без огня, то есть — огненного, запрещенного в АГО, производства, не бывает...

Конечно, Герочка! Васька Гилев! Моя Бийская надежда и опора. Вот оно как вышло! Не зря я перед министром Императорских Уделов за него ходатайствовал. По нынешним временам, только у моего друга, первогильдейского купца, высочайшее дозволение на огненное производство в АГО и есть. И об угольных копях, помнится Васькин брат, Мефодий, заикался. Считай — полдела. Оставалось надеяться, что и на чугуне братья лишнюю копейку заработать не откажутся.

Что там у нас на календаре? Четырнадцатое января? Ирбитская ярмарка, на которой кто-нибудь из братьев непременно будет, начинается с первого февраля. Не успеваю! При всем желании, все бросить и рвануть через Томск в Колывань, чтоб перехватить купцов по дороге, не мог. Были еще дела в Троицком. Однако же, ярмарка только до начала марта. Значит, можно было спокойно, не торопясь, все решить и выдвинуться. Кирюха Кривцов, Колыванский представитель концерна Гилевых, наверняка не откажет в гостеприимстве...