Стратег. Назад к суровым иллюзиям.

Я вздрогнул и посмотрел наверх. Из окна избушки на меня глядело морщинистое лицо старухи.

— Что уставился? Заходи, не заставляй себя ждать! — Прикрикнула на меня бабка. — Экий ты тормознутый...

Моя жизнь час от часу становится все более непредсказуемой. Если бы я не пугался каждого неожиданного явления, то меня бы это радовало куда больше.

— Как добрались, уважаемый? — Обратилась она к Джею. — И что это за недоразумение вы приволокли на буксире? — Пару секунд она пристально вглядывалась мне в лицо, потом придвинулась еще ближе, изучая меня пронзительным, отнюдь не старческим взглядом. Я, не выдержав, отпрянул.

— Если вы меня не ждали, я могу переночевать и на улице. — Насупился я.

— Ба-а, Джей, да у него и чувства юмора нет! Зачем ты мне его притащил? Еще и щупленький такой, костлявый... — Она хрипло засмеялась. — Никак не могу понять, что за зверь такой. На улицу он просится...

Я недовольно посмотрел на Джея. Может быть, он уже разъяснит ситуацию??

— Берта, это...

— Не перебивай меня, викинг! Я итак все вижу.

Джей улыбнулся, покачав головой. А вот мне было не до смеха.

— И что же вы видите, Берта? — Склонил голову на бок Йохэнсен.

— Учебник по геометрии для начальных классов у него на плечах, вместо головы! — Выдала старуха и достала из широкого кармана сарафана курительную трубку. — Но мозги есть, я смотрю. Хоть и набекрень. Стратег, да?

Я кивнул растерянно. Когда Йохэнсен успел ей сказать?

— Стратег значит, мальчишка? Считай калека, а жаль. Такой молодой, такой молодой... — Она, продолжая бурчать и качая головой, вырвала у меня из рук сумку. — Ну что опять встал, несчастный? Двигай за мной!

Я настолько растерялся, что без сопротивления выпустил ремень сумки.

— Она замечательная, правда? — Продолжая улыбаться, спросил меня Джей. — Главное не спорь с ней и во всем ее слушайся.

*46

Вцепившись в его руку, я замыкал нашу процессию, двигающуюся по коридору дома. Избушка, с улицы кажущаяся не больше десяти квадратных метров, внутри оказалась похожа на крупногабаритную квартиру. Неизвестно как, но в нее поместились две комнаты, которые мы миновали быстрым шагом, широкая кухня и длиннющий, извивающийся коридор.

— Здесь ваша опочивальня. Через час я буду ждать вас в трапезной. И если вы не успеете к сроку, то останетесь без ужина.

Вместо того, чтобы развернуться и уйти обратно, она ушла в ту самую дверь, на которую указала нам. Джей подождал некоторое время и тоже взялся за ручку.

— Постарайся забыть на время о земных законах. — Произнес он, обернувшись. — Здесь они не действуют. — Он толкнул дверь от себя.

И к моему ужасу мы оказались в узком, темном помещении, напоминающем кладовку.

— Это спальня?? — Чуть было не заорал я.

— Нет, это шкаф. — Невозмутимо ответил швед так, как будто это было само собой разумеющимся. — Отличная возможность, чтобы избавиться от клаустрофобии, не находишь?

Я не видел в темноте его лица, но чувствовал, что он смотрит на меня. Мне даже казалось, что я вижу, как в темноте его глаза светятся, как у кошки.

— Нет-нет, только не сейчас... — Забормотал я, отступая назад и пытаясь влажной ладонью нащупать ручку двери. Но за спиной у меня была гладкая стена.

— Почему нет? Неожиданность — лучшая терапия.

Он обнял меня, прижимая к груди. Темнота давила на меня, как будто проникая через глаза в меня самого, выжимала изнутри, мешала мне дышать. Мне казалось, что стены шкафа сближаются и сейчас раздавят нас обоих. Я задыхался, сжимая пальцами свитер Джея.

— Закрой глаза и слушай меня. — Повелительно произнес психолог. В его тоне не было угрозы, но была такая сила, что я почти успокоился, уверившись, что этот мужчина спасет меня от любой неприятности. Даже от меня самого... — Ты знаешь, что такое шоковая терапия в психологии?.. В древности людей, страдающих душевными расстройствами, пытались лечить, неожиданно сталкивая их со своими самыми сильными страхами. Гидрофобов заставляли пробыть долгое время в воде, аутофобоф оставляли в одиночестве, клаустрофобов запирали в ограниченном темном пространстве, лишенном окон...

— Если ты меня здесь оставишь, я сойду с ума.

— Или навсегда избавишься от своего страха. К тому же, я тебя не оставлю.

— Мне тяжело дышать... — Пожаловался я. — И голова болит. Стены давят, потолок опускается...

— Но ты ведь понимаешь, что это все твое самовнушение? — Джей опустился на пол, увлекая меня за собой.

В шкафу становилось все меньше места и я, почти не открывая глаз, прислонился спиной к стене. Мы, тесно прижатые друг к другу, переплетя ноги, с трудом умещались в этом глухом пространстве. Однако, психолог чувствовал себя замечательно. Одной рукой обнимая меня, другой он чертил в воздухе непонятные знаки, продолжая говорить со мной.

— Издавна четыре стены, соединенные крышей, символизировали защиту и надежность. — Говорил он таким голосом, будто находился не в замурованном гардеробном шкафу, а на лекции в университете в роли преподавателя. — Чтобы они крепко стояли на месте и обеспечивали защиту их владельцу, их строили из надежных материалов так, чтобы они не сдвигались и не осыпались. Поэтому сейчас ты находишься в самом безопасном месте мира. В четырех стенах, через которые не проникнет никакая опасность. Понимаешь?

— Но от этого мне не легче! — Сдавленно выкрикнул я, с шумом вдыхая воздух через рот.

— Главное, чтобы ты слышал и понимал мои слова. — Джей был невозмутим. — Кислорода здесь достаточно для нас двоих и ты легко можешь дышать, не боясь задохнуться. И сейчас тебе нужно открыть глаза.

Я отрицательно покачал головой.

— Чего ты боишься? Нет... — Йохэнсен поморщился. — Лучше скажи, что ты видишь. Ты боишься задохнуться, или тебе кажется, что тебя раздавят стены? Что больше? Говори.

Это ему было легко говорить... А я находился под таким давлением своего страха, что с трудом осознавал происходящее.

— Мне кажется, что я не могу убежать... Меня пугает это. Невозможность выбраться. Даже, если бы здесь была дверь, я бы волновался, что не успею при желании сбежать.

— Тебя пугает невозможность выбраться? Неволя?

— Скорее безысходность. И то, что я не могу сделать то, что хочу. Это состояние... оно как будто во мне по жизни. — Я щурился, силясь придать форму своим размытым мыслям. Я старательно проникал в глубь своего сознания, и от этого виски пилила ноющая боль. — И что рано или поздно, стенки помещения сомкнуться и раздавят меня.

— Хорошо... Слушай меня, Дэймон... Сикомор... — Он взял меня за плечи, как делал обычно, когда собирался втолковать мне что-то важное, заглянул в глаза. — Сейчас постарайся не бежать от этого чувства и не отвергать его. Просто прими свой страх и не отказывайся от него. Наблюдай за ним и делай то, что я тебе буду говорить. Для начала постарайся расслабиться и медленно сосчитай до десяти.

Я усилием воли заставил себя ослабить напряженные мускулы. Приоткрыл глаза... В лицо мне ударила всепроникающая темнота, сжимая мою голову изнутри. Я начал считать, растягивая мысленно каждую цифру и отчетливо проговаривая каждую букву. Прикосновение сильных рук Джея и его размеренное, чуть слышное дыхание, влияли на меня успокаивающе.

— Теперь снова закрой глаза и представь себе стенку. Любой, какой ты ее видишь. Кирпичную, деревянную, каменную... Видишь ее? Крепкую, нерушимую... — Тыльной стороной пальцев он провел по моей щеке, заставляя лицевые мышцы расслабиться, стирая гримасу ужаса с моего лица. — Видишь, как она тускнеет? Ее силуэт становится размытее, мягче... Теперь он почти прозрачный и в его недрах появляются ступени. Стена рассыпается и на ее месте появляется лестница.

Я удивленно кивнул. Возможно, Джей и сам обладал некоторым даром гипноза, но я ясно видел перед собой длинную прямую лестницу с широкими гранитными ступенями.

— Теперь ты можешь идти по этой лестнице куда захочешь. Она выведет тебя в любое место... И каждый раз, когда тебя начнет душить страх замкнутого пространства, представляй, как прямо перед тобой возникает лестница, по которой ты сможешь уйти в любом направлении. Чтобы сосредоточить свою мысль на ней — можешь начать считать ступени.

Я сконцентрировал свое внимание на представлении лестницы. Рассмотрел внимательно каждую ее ступеньку, гранитные узоры, розово-серые размытости на холодной их поверхности...

— Сейчас не нужно этого делать. На сегодня — с тебя хватит.

Джей прижал ладонь к гладкой стене шкафа и она неожиданно поддалась, как будто проваливаясь куда-то вперед и исчезая в воздухе, рассыпаясь на несколько мозаичных кусочков. Мы очутились в просторной светлой комнате с двумя кроватями. Я испуганно обернулся. На том самом месте, откуда мы только что вышли — лакированным боком темнела обычная деревянная дверь, ведущая в коридор.

— А я думал, что мы все время заходить через гардероб будем. — Криво усмехнулся я.

Вид у меня был всклоченный. Я тяжело переводил дух, вытирая мокрый лоб ладонью.

— Я уверен, что скоро ты избавишься от этого страха. — Джей бросил сумку на одну из кроватей. — Иди сюда, сядь рядом. — Позвал он меня.

Я, несколько испуганно, приблизился. Как будто и не было между нами прошлой ночи и почти месяца знакомства. Я постоянно открывал для себя этого человека заново, не зная, бояться мне этих новых, чуждых мне черт, или неустанно восхищаться ими. Так и сейчас я не мог предположить, что он сделает в следующую секунду.

— Ты сам понимаешь, что страх безысходности, боязнь потерять свободу, но невозможность переступить через свой ужас — это вся твоя жизненная позиция?

Настроение его было серьезно, как никогда. Мало того, голос его снова сделался суховатым и отрешенным. Передо мной сидел не мужчина, с которым мне было спокойно и весело, не тот самый романтик-ученый, который неожиданно позвал меня в это зимнее путешествие, а бесстрастный психолог, не имеющий человеческой жалости к своему пациенту. Сердце у меня тревожно сжалось. — Коробка с четырьмя стенами, без окон и выхода — это твой собственный город. Это то положение, в которое ты загнал себя сам, поддаваясь влиянию и обстоятельствам.

И, мать вашу, я прекрасно понимал, о чем он говорит. Но не хотел этого слышать. Только не сейчас, когда все было слишком хорошо, чтобы жизненная, необратимая правда вмешалась в мою жизнь и бессовестно отгрызла ощутимый кусок моего счастья.

— Ты — пленник своего города, своей работы... И это — твое внутреннее состояние. Ты же — натура бунтарская и демонстративная — не можешь с этим смириться. Отсюда внутренний раскол.

— Но я не хочу ничего менять.

— Не можешь. Но очень хочешь. Ты о многом догадываешься, но не хочешь верить... Отводишь глаза от истины, предпочитая смириться, поддаться давлению. И я не должен сейчас всего этого тебе рассказывать. Ни в коем случае. — Джей замолчал как-то обреченно. И больше уже не продолжал своей речи.

И именно сейчас, в этот исторический момент, я впервые заметил то, что поразило меня больше чем все, что случалось со мной за все время знакомства с Йохэнсеном — я заметил, что ему было тяжело. Что в глазах у него было смятение и грусть и бессилие. Что он впервые не знает, что мне сказать. Что он растерян. Что он тоже человек, в конце-то концов! И это неожиданное открытие удивило меня до такой степени, что я внезапно увидел Джея как будто другими глазами. Как будто узнавая его еще глубже. Каким он, оказывается, может быть молодым, потерянным, задумавшимся над какой-то внутренней дилеммой, разрешить которую не мог. Видимо, он редко сталкивался с такой ситуацией, которая оказывалась сильнее его. И я молчал, потому что просто не знал, что ему сказать. И мне самому было плохо и страшно. И хотелось, по привычке, искать защиты и спасения у мудрого, сильного шведа.

— Тогда не говори... — Робко предложил я, спустя довольно долгое время. — Пусть все, что ты от меня скрываешь — останется у тебя. Если захочешь — скажешь. В наших с тобой отношениях итак много недосказанного. Я знаю, что ты имеешь надо мной власть гораздо большую. Я это понимаю и... И отвожу глаза, смиряясь с этой мыслью. Ты прав, я часто так делаю, когда мне страшно. — С каждым словом я чувствовал себя все сильнее. Столько времени Джею приходилось поддерживать меня, а сейчас наступила моя очередь помочь ему. Видя в его глазах смутный оттенок беспомощности, я понял, что должен сделать все, чтобы вернуть ему былую уверенность и силу. — Но чтобы ты не делал — ты будешь прав. Потому что ты уже изначально приехал ко мне в, мой город, с этой мыслью. И чтобы ты от меня не скрывал — я не захочу этого узнать. Если ты этого не захочешь... И я люблю тебя. Даже, если тебе нечего мне на это ответить. Все итак уже слишком далеко зашло, чтобы я боялся каких-то тайн, или неожиданностей. И я постараюсь сделать то, о чем ты меня просил — забуду обо всех земных законах. И никогда не потребую от тебя большего, чем ты захочешь мне дать.

"И я сделаю все, чтобы ты был счастлив. Потому что это — залог моего счастья. Даже, если оно шатко и недолговечно, я буду жить каждой секундой, проживая ее, как самый великий миг в моей жизни".

Мы сидели на кровати, друг напротив друга. Я рассеянным взглядом смотрел куда-то в небытие, Джей внимательно изучал меня, как будто тоже заметив и узнав впервые.

— Ты уже слишком многое для меня значишь. И это так опасно... — Изрек он наконец. А потом — как будто встряхнувшись, вернул своему голосу былую бодрость и уверенность. В глазах появилась привычная мне металлическая твердость. — Если ты действительно думаешь так, как говоришь — тебе будет легко забыть об этом разговоре. И простить его мне. А я совершаю всё больше ошибок... — Он улыбнулся, немного мечтательно, устремляя взгляд в окно, на темный еловый лес. Снова тепло посмотрел на меня. — Спасибо тебе.

*47

Казалось, не только я открывал для себя Джея заново, но и только что узнавал сам себя. Я был удивлен, с каждой минутой замечая в себе стремление любить бескорыстно и почти что жертвенно. И я испытывал от этого небывалую радость. Просто от того, что могу быть рядом с дорогим мне человеком и делать его хотя бы на краткое мгновение жизнерадостнее. Я учился любить по-настоящему. Джей учился радоваться и чувствовать.

Небо над нашими головами, как будто проникаясь нашим же настроением, прояснилось, выпуская из-под облаков солнечный свет, который хоть и не согревал ледяную землю, но щедро освещал ее, окрашивая снега в оранжевый, золотистый и местами синеватый цвет, пробуждая к жизни потемневшую воду и бросая светлые мазки бликов на хмурые ели. Хвойный лес, который по моему периодическому желанию был виден из окна дома, кое-где был разбавлен чахлыми, тонкими стволами березок. Я мог подолгу глядеть на его загадочный, чуждый для меня мир и пытаться угадать хоть какую-нибудь в нем жизнь и движение. Лес со мной говорить не хотел. Зато Джей понимал природу так же хорошо, как я говорил на языке города.

— Все в этом мире взаимосвязано. А город — это ничто иное, как часть природы. — Объяснял мне он.