Свалка

— Ты их должен прикончить, Крис. Понимаешь? Тем более, одной из них ты сам выписал смертный приговор. Но выписать легче, чем исполнить, да? — сочащимся удовольствием тоном сказал Бочонок, наблюдая за реакцией. — Познакомься, это Жанна.

Избитая девчонка попыталась отползти к стене и вжаться в железную поверхность. Да только кандалы жалобно звякнули, не давая сдвинуться даже на пару сантиметров. Бэтти же и не подумала дернуться, но от ее окаменевшего белого лица стало лишь хуже. Уж лучше бы попыталась сбежать или вскрикнула.

12. Верхний город

Восемь лет назад

Выход наверх был назначен на рассвет. Каким образом Никс умудрилась уломать бригаду искателей взять нас с собой — одному Верхнему городу ведомо. Но пигалица умела быть упертой. Теперь мы с ней, напялив все теплые вещи, которые только смогли откопать, ждали в конце бетонного тоннеля. Свалка осталась глубоко внизу, и теперь всего лишь один железный люк стоял между нами и верхним миром. Конечно, я был не прочь притащить домой что-то из еды, но больше хотелось увидеть то самое небо, о котором рассказывал покойный дед. Узнать каково это, когда над башкой не проржавевший потолок, а нечто бескрайнее и ярко-голубое.

В бригаде искателей было еще шестеро. Сейчас их было не отличить: лица замотаны в куски ткани, шапки натянуты по самые шеи, а глаза закрыты горнолыжными масками. Говорили, что в Верхнем городе сейчас зима.

— Ну что, дылда, готов? — донесся глухой голосок пигалицы из-под балаклавы.

Я успел только с трудом кивнуть, когда один из искателей дал отмашку, и дверца люка с шипением подалась назад. В бетонный туннель тут же рванули белоснежные ледяные крупицы — снег. Снег увидеть мне тоже хотелось, но пощупать пусть даже в перчатках маленькие снежинки не успел. Вместе с остальной бригадой поспешно стал выбираться на поверхность. Не хватало еще, чтобы единственный рабочий туннель завалило.

Первое, что я увидел, было отнюдь не голубое небо, а молочно-белая пелена и бьющие в лицо острые кристаллики снега. Даже через ткань они умудрялись больно царапать кожу. Воздух изо рта вырывался в виде мутного облачка. Сощурившись, я с трудом разглядел очертания бетонных зданий: такие высокие, что последние этажи тонули в снежном тумане. На Свалке таких строений сроду не было.

Ники пихнула меня под ребра и схватила за перчатку. Кажется, даже что-то крикнула, но звуки с трудом пробивались сквозь шапку и три слоя ткани. Так что когда пигалица уверенно потащила меня вперед, то я просто послушно поплелся следом. Ботинки вязли в мягком снеге, так и норовя провалиться. Уже через пару шагов я оказался по пояс в белых хлопьях. Остальные искатели разбрелись кто куда, оставив меня с Никс один на один с бушующей стихией.

Вместо того, чтобы завалиться через разбитое окно в ближайший небоскреб, мы потащились дальше. Чокнутая подруга рассказывала, что один раз уже умудрилась выбраться на поверхность. Да только тогда было лето, и весь мир плавился под пятидесяти градусной жарой. Не знаю, что лучше, ботинки, что вязнут в расплавленном асфальте, или что тонут в мокром снегу. Но идти было тяжко.

Сделав пару поворотов, мы оказались у металлической, покореженной дверцы с явными отметинами то ли лома, то ли штыря. Сощурившись, я разглядел неровную надпись краской: "Убежище 17". Ориентируясь на сумбурную жестикуляцию Никс, я вместе с ней ухватился за дверцу и потянул на себя. Та неохотно, но распахнулась. Как можно быстрее мы забрались в темное помещение и сразу же закрыли за собой проход, пока снежная лавина не обрушилась следом.

Неярко вспыхнул фонарик в руках пигалицы, освещая стены с ободранными зелеными обоями и покосившимися полупустыми полками. Не знаю, что тут было раньше, но теперь в глаза бросались только проржавевшие пустые банки от консервов и металлическая стружка.

Никс чуть опустила балаклаву, открывая рот, и, отдышавшись, пояснила:

— Ищи ножи, кусачки, секаторы и прочую полезную фигню. В прошлый раз много любопытного откопала. Еще на аптечки натолкнуться можно — такие кейсы, сумки с кучей таблеток. Все тащи. У нас пара часов на все про все, дылда. Потом застрянем здесь до прихода следующей бригады. Отстающих здесь не ждут.

Пигалица кинулась к полкам и шкафам и с азартом стала отбрасывать в сторону попавшийся под руку металлолом. Зубами стащив одну из перчаток, я тоже включил допотопный фонарик на пружинах и направился в соседнюю комнату с выбитой дверью. Помещение мало чем отличалось от предыдущего — все те же раскуроченные шкафы, в которых до нас уже не раз порылись.

— Это типа одно из последних убежищ было. Ну, до того, как все под землю повалили... Прикинь, здесь еще чудики какие-то всего несколько лет назад сидели. На что-то надеялись. Не пойму, почему на Свалку не шли, — донесся голос пигалицы.

— Не одно из последних, а последнее, — прозвучал низкий мужской голос справа.

Дернувшись и чуть не выронив фонарик от неожиданности, я тут же развернулся. В освещенном пятачке показалась сгорбленная фигура в дутом черном пуховике. Но это был не один из искателей. Старик с растрепавшимися седыми космами, падающими на исчерченное морщинами лицо, затаился в углу и с аппетитом выковыривал пальцами бурую желеобразную массу из консервной банки. Из-за света он недовольно поморщился, но прерывать завтрак не стал. Не было похоже, что незваные гости его удивили.

Никс испуганно влетела в комнату и тоже навела фонарик на чужака. На мордашке, неприкрытой балаклавой, читалось неприкрытое изумление. Оно и понятно: сегодня наверх выбиралась только одна бригада искателей. Откуда здесь мог взяться старик — та еще загадка.

Никс подошла поближе ко мне и попыталась выудить из кармана заточку, но в перчатках это получалось плохо. В итоге железка со звоном упала на бетон под насмешливый взгляд чужака.

— А на Свалку идти не хотели по многим причинам, детишки. Хотя бы потому что это Свалка. Копошиться в мусоре в кромешной темноте, как какие-то паразиты, то еще наслаждение, — как ни в чем не бывало продолжил старик и причмокнул губами от удовольствия, облизнув пальцы. — И хватит светить.

Последняя фраза прозвучала как приказ, и я невольно опустил фонарик. В голосе чудака звучали стальные нотки, будто он привык управлять другими. Такого попробуй ослушаться.

— Т-там есть свет, — заикнулась пигалица и отступила еще на шаг.

— Раньше не было, — спокойно ответил старик, откладывая банку, и уставился на нас будто в ожидании чего-то.

— Вы кто? — наконец я подал голос, справившись с волнением. В отличие от пигалицы, мой не дрогнул, но прозвучал пискляво и жалко. — И что здесь делаете?

— Я? — словно удивился вопросу старик и, пожевав губами, ответил. — Человек. Забавно, что спрашиваете. Это ведь вы ввалились в мой дом. Гости вы, а я здесь живу.

— Как живете? — не поняла Никс, вновь наводя фонарик на чудика. — Здесь никто не живет. Здесь же нельзя жить!

Старик расхохотался — утробно, будто с трудом выплевывал из гортани каждый смешок. На выцветшего зеленого цвета глазах даже выступили слезы. Усевшись прямо на пол, чудик, чуть успокоившись, ответил:

— Ох, нет, дорогая. Это на мусорке жить нельзя, а тут — можно.

— Вы что правда здесь живете? — не мог поверить я. — Вы... почему... идемте с нами! Люк скоро откроют! Вы сможете спуститься в город.

Старик вновь расхохотался, да так сильно, что аж закашлялся. Скорчившись на бетонном полу, он дрожащей рукой вытер слезы.

— Ох, какой ты заботливый, мальчик. Не выродилось еще человечество, похоже. Не выродилось. Я запомню. Только с вами не пойду, детишки. Кто там у вас сейчас главный?

— С-суорэ, — вновь заикаясь, ответила Никс и поморщилась от собственного жалкого тона. — Братья Суорэ.

— Вот оно как... Вот, как значит. Помню их, помню, мальчишек совсем. Такие детишки были... Способные. Один способный, который помладше. А вот старший — Ким, кажется, жесткий был мальчик, — задумчиво пробормотал старик. — И как у вас там? Хорошо?

— Есть и вода, и еда, — ответил я. — Перерабатывающие баки работают.

— Еда, вода, — удрученно покачал головой старик и посмотрел на меня с разочарованием, будто услышал редкостную тупость. — А для души?

— Арена есть, — недовольно буркнула Никс и потерла через куртку уже заживший шрам.

— А церковь? — неожиданно спросил старик.

Пигалица тут же фыркнула, да и я еле сдержал смешок. Теперь уставился на старика как на совсем чокнутого: ведь как умом нужно тронуться, чтобы про церковь спрашивать! Даже я знал, что религия — эта старая сказочка. Да уже во времена моего прадеда никто в лабуду про Бога не верил. Чушь же для малолеток.

— Бог — это сказки. Вы тут совсем из ума выжили?! Просроченные консервы в башку ударили? — съязвила Никс, поднимая заточку и засовывая обратно в карман.

— Религия — это хорошо, детишки. Это важно.

— Ага, ага, из-за этой вашей религии все это и случилось, — раздраженно буркнула пигалица, повторив прописную истину, который знал каждый на Свалке. — Из-за сказочки про Бога идиоты друг друга и переубивали. Крис, валим, он совсем того...

Но я замялся, сам не зная почему. Хоть особой чувствительностью никогда не отличался, а уж по словам папаши я и вовсе был безчувственным гадом, но старика мне стало даже жаль. Совсем одному жить в разрушенном Верхнем городе — тут любой двинется, и не только про церковь, но и про драконов вспомнит. Захотелось утащить старика в безопасность, хоть и не было похоже, что ему нужна помощь.

— Ох, детишки, запомните одну важную вещь. Поверьте уж старику, люди никогда не убивали друг друга из-за Бога или из-за религии. Войны случались из-за алчности, жадности и желания власти, но никогда из-за веры. Даже смертники с бомбой на груди делали это отнюдь не из-за веры, а из-за жажды денег. Да, да, денег. Пусть не для себя, но для родных. А еще ради сиюминутной власти...

Никс потащила меня прочь, не дав дослушать бубнеж старика. Уже в другой комнате подруга натянула балаклаву на лицо и, поправив куртку, указала на входную дверь:

— Все, Крис, валим. Валим, он совсем чокнутый. Сейчас еще за нож ухватится.

Сзади раздался грохот. Подскочив на месте, я тут же развернулся и увидел брошенный к ногам пластмассовый кейс. Серый, поцарапанный, со сломанными замками, который от удара об землю распахнулся. Из кейса выглядывали кисточки с растрепавшимися пучкками нитей и тубы с разноцветными красками, а еще пара скомканных тонких листов бумаги.

— Крис, да? Это подарок. Думаю, тебе понравится рисовать. Надеюсь, к следующей нашей встрече ты уже наловчишься держать кисточку, — донесся из темноты каркающий голос старика, а затем глухой кашель.

Никс буквально силком поволокла меня к двери наружу, но я успел схватиться за ручку кейса. Уже находу кое-как защелкнув замки, я рассеянно подумал: "До какой следующей встречи? Нет, еще раз я сюда не полезу. Нет здесь никакого голубого неба, только больно бьющий по роже снег".

Хотя, говоря откровенно, даже на улице в белом мареве, стуча зубами от холода, мне было спокойнее чем дома. С каждым шагом все ближе подходя к люку, я чуял, как на душе становится отвратнее и отвратнее. Ведь дома меня ждал нажравшийся в стельку папаша. После того, как мама умерла, я уже и забыл, когда видел его без бутыли.

Кейс с красками под удивленный взгляд Никс я крепче прижал к груди. Хоть рисование — это для девчонок...

13 глава. Нравы Свалки

Бочонок замер под дверью и с азартом шавки наблюдал за мной. Головорез, похоже, ждал когда же я дам слабину, но не учел одного — убивать мне уже приходилось. Если он посчитал меня хлюпиком, то крепко ошибся. Выписывая приговор говорливой Жанке, я не напяливал розовые очки, а четко осозновал, что замажу не руки, так душонку в крови. Какой из вариантов — не так уж важно.

— Ты хочешь, чтобы я придушил? — спросил с нотками отвращения: от Суорэ можно было ожидать и такого приказа.

Бочонок довольно прицокнул языком по прогнившим зубам и тут же протянул мне револьвер. В осоловевших глазенках даже не мелькнуло мыслишки, что пуля может быть всажена в его башку. Где-то в глубине души мне этого чертовски хотелось, хотя бы чтобы стереть из памяти мерзкую ухмылку Бочонка, когда тот прокручивал ботинок в корчившемся на полу Роне. Но сейчас не время для глупой мести. Вот когда мы окажемся один на один в темном проулке у доков, а рядом не найдется ни одного стукача, тогда Бочонок получит свое. Путь Рон поплатился за собственную тупость, но он заслуживал лучшей смерти.

Рукоять револьвера была теплой и липкой от пота головореза — даже держать было противно. Но я, не выдав эмоций, навел дуло на покрытый испариной лоб Жанки. Девчонка по вызову испуганно всхлипнула, но уже не пыталась отползти, а окаменела. Только щека непроизвольно дергалась в нервном тике. Жанка все прекрасно поняла и без слов: она мне никто, ни друг, ни брат, ни даже хороший знакомый, а раз так, то шансов спастись никаких.

— Закрой глаза, — сказал тихо, надеясь, что Жанка не станет проявлять своеволие.

Серая радужка с бурыми вкраплениями и так уже прочно засела в памяти. Не удивлюсь, если явится в паре кошмаров или отпечатается мазком на холсте очередного рисунка. Глупое самоедство, ведь на Свалке все просто: жизнь чужака стоит не больше пустой консервной банки. Жаль, что иногда я об этом забывал.

Жанка дернулась будто от пощечины, безрезультатно пытаясь найти сочувствие в моем взгляде. Помедлив пару мгновений, она все-таки крепко зажмурила глаза.

Тишину катакомб разрезал выстрел. Впрочем, привычный звук для этих мест.

Теперь, опустив руки, я смотрел на Бэтти: та даже не вздрогнула от грохота, а сидела прямо, будто проглотив палку. Не лицо, а каменная маска: быть может, ей было страшно, быть может, даже жаль Жанку, но показать слабость — это не про нее. Даже брызги крови, попавшие на щеку, не заставили Слепую в отвращении притронуться к лицу.

— За что ее?

— Приказ, — пожал плечами Бочонок, но на этот раз уставился на меня с уважением. Все-таки я не ошибся: шавки, подобные ему, ценили только силу, а за слабость сжирали с потрохами.

— За что ее? — раздраженно повторил я. — Я тебе не тупой наркоша, режущих всех без разбора за дозу. Что она сделала?

Бочонок прицокнул языком и усмехнулся:

— А если скажу, что просто так?..

— То я всажу эту пулю тебе в лоб, — чеканя каждое слово, зло ответил я и направил дуло револьвера прямо в башку головореза.

Не знаю, чего было больше в этом жесте: накопившегося раздражения, или желания поставить Бочонка на место. Да только тот не испугался, а лишь сильнее развеселился. Чуть ли не подпрыгнул от радости и вместо того, чтобы ответить, громко воскликнул, обращаясь непонятному к кому:

— Хэй, причинь! Все как ты предсказывала. Чужую бабу грохнул — в ус не дунул, а за свою мне в глотку вцепиться готов! Во дает, паренек.

Бочонок развалистой походкой подошел к Бэтти. Не обращая внимания на мой удивленный взгляд, он достал из кармана штанов массивный чугунный ключ и, грузно опустившись на корточки, вставил в замочную скважину. С грохотом кандалы упали на бетонный пол.