Цветное шитье

— Ты хочешь найти учительницу по шитью? Моя мама волшебная мастерица. Хочешь, она будет давать тебе уроки?

Джулия даже мороженое уронила.

— Хочу! Это так красиво: когда расцветают узоры, появляются цветы и солнышко! Только у нас нет денег на хорошие шелковые нитки...

— Дай мне свою руку.

Девочка спрятала ее за спину. Но я вытащил и увидел исколотые иголкой пальчики.

— Ты не смотри! У меня есть наперсток! Но он у меня с пальца сваливается, он мамин, я его на шее ношу!

Это невообразимое существо вынуло из-за корсажа, который ей вовсе не был нужен, оплетенный сеточкой серебряный наперсток. Я запихнул его назад, в теплое, трепетное, где сердечко стучало...

— У тебя будет учительница. Моя мама. И ты будешь моей женой. Хочешь?

Джулия внимательно рассмотрела меня.

— А ты уже можешь жениться? Ты не похож на противного мужчину.

Я рассмеялся. Это существо вернуло мне веру в будущее.

— Я мужчина. Но я подожду, пока ты вырастешь. Но сказать о нас нужно сейчас. Ты согласна?

— А где цветы? Кольцо? Почему ты не стоишь на одном колене?

Я завыл.

— Джулия, ты начиталась рыцарских романов?

Она расхохоталась и хлопнула меня ладошкой по ладони.

— Ты такой забавный! Я согласна!

Ну а потом я привел Джулию к синьору Марко.

— Мой господин...Отец, я представляю вам Джулию Орсеоло. Я надеюсь, вы не станете возражать нашему сговору?

О, полцарства и еще вторая половина, чтобы еще раз увидеть такое изумление на лице моей любимой статуи.

— Семья Орсеоло достойна во всех смыслах. Но я не знал, что синьорина выросла и готова выйти замуж, — Марко элегантно наклонился и поцеловал пальчики Джулии.

Существо опустило глаза и задрожало. Она чуть не плакала.

Я сжал ее руку и сказал на ухо Марку:

— Она любит вышивать — и будет учиться. И я, конечно, сначала выучусь в Сорбонне. Вы не станете возражать?

— Мой мальчик. Мой сын. Не ожидал от тебя такой прыти. Но я верю в твой выбор.

Потом мы втроем вышли на белое крыльцо. Марко потребовал тишины. Очевидно, что для такого вельможи согласие родителя Джулии было необязательным.

Мое существо было представлено городу и миру как моя невеста.

Оказалось, что угасающий род Джулии не уступает в древности нашим аристократическим, что подтвердили аплодисменты присутствующих. В первых рядах был ее отец. Кажется, он плакал от счастья.

Тут же присутствующий дож вызвал служащего магистрата: тот сидел в доме с книгой регистрации, которую показывали гостям с записью моего усыновления. И тут же сговор о браке Лаверна-Лафорца и Орсеоло был в ней запечатлен следующим.

Марко смеялся. Он снял с мизинца кольцо и передал мне. Существу оно пришлось на большой палец, но тут же пришлось подвязать ниткой, чтобы не соскочило. Марта и тут пригодилась.

Так бы и закончился этот день, если бы не Лоренцо...

от 18.03.10

Конечно, после разъезда гостей синьор Марко, отныне мой официальный отец, позвал меня в свой кабинет. Я стал в дверях, не решаясь поступить обычным порядком.

Теперь я сын, наследник аристократических родов. Могу ли я притвориться котенком и вспрыгнуть на колени хозяину? Ведь ничего пока не изменилось: я в его воле. И самое главное — не хочу выйти из этой воли. Но теперь как сын.

Эта власть пока не угнетала: ведь и мой отец Джузеппе был очень снисходителен ко мне. Потому что больше жизни любил мою маму. А кого любит синьор Марко? Есть ли такой человек? Вряд ли он близок мне...Или это Лоренцо?

Я стоял в дверях, пока Марко не похлопал себя по колену, приглашая. Значит, моя эскапада со сговором не страшное преступление?

Марко не позволил мне прижаться к его груди и спрятать лицо. Посадив меня в позе всадника, он спросил:

— Ты был уверен, что я не откажу тебе? Почему?

— Синьор, сегодня утром среди книг, предложенных мне для изучения господином учителем философии я увидел "Родоначалие аристократических фамилий".

Марко внимательно всмотрелся в мое лицо:

— Там много фамилий. И ты все запомнил?

— На самом деле, всего полторы сотни, легко, — пожал я плечами. — Ну и имен чуть больше двух сотен. Аристократия вырождается, мой господин. Она дает мало детей и еще меньше умеет, для того, чтобы выжить. А я скороспелый аристократ. И даже если никто не возразит благодаря силе вашей и...Лоренцо: самый лучший брак для меня — с девушкой из обедневшей семьи с древними корнями. Но, синьор, должен признаться, что Джулия Орсеоло сначала понравилась мне детской непосредственностью. А потом я узнал, что она любит вышивать и хочет научиться. А моя мама всегда хотела дочку...

Марко рассмеялся и прижал меня к груди:

— Кто бы говорил о детской непосредственности! Я рад, что синьорина тебе понравилась, но ты не потерял голову. Теперь о важном. Девушке необходима дуэнья, чтобы отвозить ее на уроки к Дее. И чтобы ни у кого не возникло ни малейшего сомнения в ее доброчестности, когда придет время вступить в брак. Я хотел спросить твоего согласия: Марта подойдет? Она в восемнадцать лет стала вдовой, ее поведение в моем доме безупречно, и она очень любит тебя, мне кажется.

О Мария, у Марко могут быть лукавые глаза!

Я обнял его за шею. Он интересуется моим согласием!

— Я не стану спрашивать, почему твое решение было таким поспешным. Хотя...Вряд ли синьор Орсеоло дождался бы твоей повторной встречи с Джулией. Выдал бы ее еще до осеннего маскарада.

Марко спустил меня с колен и слегка наподдал по попке ладонью:

— Иди отсыпайся. Я распоряжусь, чтобы тебя не будили, пока сам не встанешь.

Возбужденный событиями дня, я едва вымылся в ванной, не одеваясь, поглядел в щелку приоткрытой двери на моего охранника — и тщательно запер ее. Но мне не спалось. И даже мамина вышитая рубаха не помогала.

Наконец, я решился и подошел к окну, распахнул его в душистый полумрак сада. А потом и вовсе высунул голову, пытаясь насладиться смешением запахов земли и моря, нагретого за день камня моего города, далекой музыки и пения. Мне казалось, что я слышу скрип гондол, которым давно пора уйти на покой, а они все наполняются цветами и дамами, похожими на букеты в руках кавалеров.

Ночь такая тихая, что свечи в моей комнате будут гореть всю ночь, не уменьшаясь.

И тут в мое лицо, повернутое к тусклым от паров Венеции звездам, ударился пахучий комок.

Внизу стоял Ворон, обнаженный по пояс, и готовил новый цветок для броска.

В звездной дымке его лицо оказалось настолько похожим на лицо Марко, что я чуть не вывалился.

Когда я прыгал в клумбу, чтобы прогуляться к беседке, я не заметил, как высоко расположено окно: высокий Лоренцо не дотягивался до карниза кончиками пальцев. А он хотел, он тянулся, а потом шепотом сказал:

— Прыгай сюда. У тебя такой цербер под дверью, что услышит даже тихий разговор.

Я растерялся. Я думал, что между нами уже все. Вряд ли мы станем решать арифметические задачи или заниматься фехтованием...

— А как я потом вернусь? И вообще, мне нужно одеться.

— Не твоя забота, — лицо Ворона засияло, как полная луна. — И насчет одежды — тоже.

Ну нет! На первый зов я не пойду, я не котенок, которого зовут к блюдечку с молоком!

На самом деле я лихорадочно натянул штаны, рубашку и даже сегодняшний камзол, брошенный смятой шкуркой в угол. И сел на кровать, зажав руки между коленями.

Снаружи было тихо. И когда я убедился, что разочарованный Лоренцо ушел, я испытал такую обиду, как будто я действительно котенок, и у меня забрали любимый клубок ниток.

Это к лучшему. Я вздохнул и, прежде чем снова раздеться, подошел к окну, чтобы его запереть.

И столкнулся лицом к лицу с моим Энцо. Он стоял на неведомо откуда притащенной бочке и нагло чмокнул меня в нос.

— Я бы тебя и так стащил, но будет много шума. Я спрыгну и спрячу бочку в кустах, а ты упадешь в мои руки. Я тебя заждался, мой птенчик.

Что я сделал? Я повыделывался, конечно. Дождался, пока он забросает мою комнату цветами. Но тут потерявший терпение Ворон сказал:

— Я сейчас закричу. И все последствия будешь разгребать ты сам.

— Ты говоришь, как портовый грузчик, — сказал я и прыгнул в его объятия.

Обвисая в его руках, я поинтересовался, не в беседку ли мы, и получил ответ, что там и без нас хватит клиентов. А нам свидетели не нужны.

Я не переоценил возможности Лоренцо. Его окно было так же высоко, но обвито плющом. Он взобрался по лозе, а я вцепился в него руками и ногами, чтобы облегчить задачу.

В комнате Ворона горела свеча. Оказалось, так мало времени ушло на мое соблазнение: она растаяла наполовину.

Лоренцо зажег еще несколько. Они источали запах меда и трав.

Усаженный вдруг на постель, я увидел, как у него, стоящего рядом, на бицепсе вновь выступила кровь из царапины, нанесенной утром учителем фехтования.

Я провел по ней пальцем.

— Скажи, у вас с учителем Раулем какие отношения?

— Хорошие, — вдруг потемнел лицом Ворон. — Не спрашивай больше.

— А я спрошу, — упрямо сказал я. — Если ты ответишь правду, я отвечу тебе честно тоже на один вопрос.

Лоренцо сел рядом со мной, взял мой палец и слизнул свою кровь.

— Он мой первый любовник.

— Кто бы сомневался, — пробурчал я, выдирая пальцы из его рта. Я понимал, что делаю ему больно — и не только физически. — И сейчас он твой любовник?

Лоренцо повалил меня и прижал руки к постели. Я понимал, что бороться глупо: мои слабенькие физические возможности для него покажутся трепыханием бабочки. Поэтому я не дергался, а взглядом пытался передать всю глубину своего внутреннего сопротивления этой глупейшей ситуации, в которую попал по собственной воле.

— Это второй вопрос. А я еще не задал свой. Но я отвечу: если Рауль захочет вспомнить отношения многолетней давности, я не откажусь. Он прекрасный любовник. Поэтому предостерегаю тебя.

Энцо перекатился через меня, будто защищая телом от стрелы непонимания и горечи, просвистевшей над нами. Придавил ногой и рукой, но я ведь не собирался бежать. Куда, к кому? От кого?

— Моя очередь. Ты любишь Марко?

Я ответил, не колеблясь:

— Люблю.

Я знал, о чем он спрашивает, и знал, что Ворон понял ответ. И ждал следующего вопроса. О моей любви к нему.

Но Лоренцо медлил. Его глаза наполнялись недоумением и страхом. Я понимал, как страшно получить ответ, который не устроит ни в коем случае. Я был уверен: Ворон любит меня. И лучше оставаться в сомнениях, чем услышать уверенное: "Не люблю".

Странно было видеть метания взрослого человека, зависящего от одного слова мальчишки, которым я все еще оставался. Но я ждал.

— Я знаю, почему ты так поспешно выбрал невесту, — Ворон вдруг расслабился, лег рядом со мной на спину. — Наверное, ты и сам не знаешь.

Я навис над ним, но не стал переспрашивать, ждал.

— Ты боишься развития отношений со мной. Или новых отношений с Марко. Или вообще — сексуальных отношений.

Ворон вглядывался в меня, а я постарался, чтобы он ничего не прочитал на моем лице, кроме улыбки. Зря я, что ли, почти семь лет отработал паяцем на улицах и в доме синьора?

— Синьорина Джулия Орсеоло мне очень понравилась.

— Малышке минимум два года до пробуждения детородной функции, а то и больше: она ведь с рождения недоедала!

Лоренцо перевернул меня и навис, блестя жадными глазами. Я не стал больше ничего говорить, потому что мой Энцо решил и сказал за меня:

— А до брака ты будешь вне подозрений, но будешь моим!

И поцеловал меня.

Он целовал меня через одежду, но его губы обжигали, мне казалось, что маленькие язычки свечей перекинулись на меня, уничтожая сопротивление тела. Но разум оказался сильнее.

Я вцепился в его плечи, отодвигая. Но сердце, сердце мое плакало.

— Я всегда буду рядом с тобой, Ворон, я ради тебя жизнь отдам...Но не нужно больше. Не создан я для мужской любви.

— О Мария! Ты кокетка, — простонал он, накрывая ладонью мой пенис, заполнивший гульфик. — Позволь мне любить тебя, если не хочешь сам.

И тут я набрался решимости.

— А ты позволишь любить тебя? Так, как ты позволил себе там, в борделе? Как позволил мастеру Раулю?

Лоренцо сразу отвалился. Да и мой пенис упал.

Разговор начался серьезный.

— Ты маленький. И ничего не умеешь, кроме как принимать.

— Я маленький? С каких пор порядочные мужчины имеют маленьких мальчиков?

— Ты сам этого хотел! А Марко ты бы отдался без сожалений?

Я вскочил, схватил какую-то вазу, вытряхнул из нее цветы и вылил воду в лицо Лоренцо.

— Ты с ума сошел! Разве я сожалею?!

Дальше помню смутно. Какой-то вихрь нес меня в горячих руках в ванну, что-то делал со мной в умывальных целях и просил что-то делать с ним. Но я не умел.

— Не понимаешь ты ни черта! — в конце концов взбесился Ворон. — Ложись в кровать и жди!

Я послушался. Такого Лоренцо ослушаться было опасно.

А потом я его получил. Раскрасневшегося, направляющего мои руки...и прочие части тела.

Я запомню эту ночь навсегда.

Мои неловкие движения, боязнь причинить боль, которую я сам испытывал тогда... Злобное шипение Энцо: "Ну что ты возишься со мной, как с девицей из благородного семейства? Я тебя хочу, хочу!"

И тогда я понял, кажется, что такое любовь. Когда отдаешься без остатка, весь, не боишься боли — да и нет ее. Только счастье вышивает шелковыми нитками на сердце.

Еще до зари я оказался в своей комнате. Не понимаю, как Лоренцо, измученный моими попытками сделать ему так же хорошо, как Лауре... Кстати, а Лауре я сделал хорошо — или женщинам получать удовольствие дано по умолчанию?

Я был настолько обессилен, что, наконец-то, понял, как был бережен со мной Ворон мой первый раз. А вот я с ним...вряд ли.

Короче, Лоренцо перевалил меня через подоконник прямо на увядшие цветы. Я, оказывается, был даже одет.

Я смог собрать бывшие цветы и скинул их вниз. И, не раздеваясь, упал на постель и ухнул в сон.

Ой, что мне снилось!

Меня разбудил настойчивый стук в дверь.

— Какого черта! — крикнул я и накрылся с головой. — Синьор Марко велел меня не будить, пока не проснусь!

— Это Марта, молодой господин. Доктор велел отнести вам утренние лекарства.

Какие лекарства? Полусонный, я отпер замок, и в щель протиснулась Марта с подносиком, накрытым белоснежной салфеткой. И ногой захлопнула дверь перед любопытным носом моего телохранителя.

Оттиснула меня к окну и зашептала:

— Вам записка. Хорошо, что я молочницу сама встречаю. И молоко выпейте, вам полезно!

В записке было одно слово: "Нашла".

Я спросил Марту, сующую мне стакан подогретого молока:

— Почему ты решила, что мне?

— Так ведь молочница сказала! — девушка так ласково смотрела на меня, что я решил поверить.

— Синьор Марко еще не говорил с тобой? Будешь дуэньей моей невесты, Джулии Орсеоло? Только учти, никаких записок ей помимо меня. Убью.

Марта хихикнула, потом смутилась, потом спросила:

— Правда, что ли?

Стакан в ее руке задрожал, я подхватил его и выпил маленькими глотками, видя, как преображается милое лицо, приобретая серьезность.