В сопровождающие глава городской администрации навязывается. Формально он тут самый главный. Всеми силами старается хорошее впечатление о себе оставить. Неужели считает, будто Марина ещё одна Кэретта помешанная на защите старинных зданий? Ну, тогда огорчим. Кажется, доволен, поняв Марина градостроительной политикой не интересуется.
Эрида просто сияет. Хотя и дышит тяжеловато.
— Марина! Так здорово было! Мне так всё понравилось! И памятник, и церемонии, и люди.
— Эр, ты же, вроде не наивная девочка. Зная, кто ты да я, они и не могли себя по-другому вести.
— Памятник всё равно, очень удачный, — прикрыв глаза разноглазая думает о чём-то своём, — интересно, я смогу подобный создать?
— Вот уж не знаю. Ещё несколько лет всем точно не до памятников будет.
— Зато потом столько всего понастроят!
— Если мы до этого вообще доживём, — поневоле вспоминается, совсем недавно Эрида чуть не умерла.
— Доживём обязательно! Я точно знаю.
'Мне бы твою уверенность'.
— Марина, ну что ты такая хмурая. Хорошо ведь день сегодня прошёл!
— Угу. А завтра будет новый. Потом ещё один. Праздники, и вообще хорошее, очень быстро забывают. А жизнь продолжается. Спорим, завтра в какой-нибудь газете монумент обругают за нерациональное расходование средств в военное время?
— Не буду спорить, к тому же, совершенно не уверена, что в масштабах страны он так уж дорого стоит.
Как-то слишком явно после болезни Эр озаботилась вопросами сохранения жизней. Как всегда, подошла к делу с неожиданной стороны, заинтересовавшись защитой исчезающих видов животных.
Марине до какого-то времени было наплевать. Не медициной же Эр интересоваться, несмотря на уважение к памяти матери, врачей разноглазая крепко боится, в общем-то объяснимо.
Никогда не скажет Эриде, любящую умершую при её рождении женщину, останься та живой, её бы разноглазая боялась до суеверного ужаса. Характер вряд ли бы стал иным — уж кто-кто, а Эр от отсутствия родительской любви не страдала никогда. Но род занятий матери, и главное, её взрывной характер сыграли бы роль. Принцессу за глаза называли 'граната образца 900'. Граната при взрыве накрывала морем осколков огромную площадь, выкашивая там всё живое. Под горячую руку жене соправителя лучше было не попадаться. Кажется, во всей огромной стране её только собственный муж и не боялся.
Хорошего в том, что у человека матери нет, ничего нет. Но то, что уцелевшей из этих двоих никогда не встретиться, по мнению Марины, для разноглазой как раз неплохо. Хотя сама Херктерент с ходячей грозой познакомиться не отказалась. Тем более, про неё никто и никогда не говорил, будто она плохо относится к детям.
Дочь соправителя часто писала письма авторам понравившихся книг. Считая письма очень важными вещами, всегда подписывалась только всем известным именем. Ответы приходили всегда. Среди добившихся известности людей, даже с самыми сильной нелюбовью к людям, практически не встречается дурных, способных не отреагировать на определённое имя на конверте, частенько также запечатанного личной печатью со слишком известным гербом.
С кем-то даже переписка завязывалась. Марина, давно уже научившаяся различать личность автора и героев произведений, только посмеивалась втихаря. Сколько же вокруг разноглазой иллюзий всяких разных. Аж завидно иногда про утраченные собственные.
Они всю жизни влияли друг на друга в вопросах чтения, часто одна сувала нос в книгу, только потому, что её уже прочла другая. Хотя тематика зачастую не представляла ни малейшего интереса.
От Марины Эр заразилась любовью к старинному оружию и доспехам. Некоторое улучшение физического состояния отчасти и позволило Эр выкарабкаться из недавних проблем. Соправитель очень благодарил принцессу.
У самой Марины определённые познания в живописи развились не без влияния разноглазой.
Вскоре после спуска на батисфере, разноглазая подцепила у подруги увлечение морской биологией. У Марины в общем-то, прошло. У Эр закрепилось. Даже переписываться стала с автором популярнейшей 'Тайны океанов', рассказывающей о жизни обитателей моря, в первую очередь, китообразных. Очень резко и агрессивно выступал против их добычи, кроме как средствами первобытных народов.
Любящей китятину, Марине, как бы не совсем наплевать. Всяко, до конца войны никто в политику министерства природных ресурсов, в чьей компетенции вопросы китобойного промысла, вмешиваться не позволит. А они снижать добычу не станут.
Но некоторые идеи биолога стали вступать в резкое противоречие с мнением Марины о вопросах мироустройства. Вот только Эр с каждым днём поминает его всё чаще, да и писем становится всё больше.
Что такое 'промывка мозгов' Херктерент знает. По чьей-то разноглазой головке вовсю применяется. Пора вмешаться.
Неспроста ведь этот деятель на открытии памятника оказался. Человеку его уровня раздобыть приглашение совсем не сложно. Эр же эти уровни считать не умеет и учиться не собирается. То-то он там частенько вблизи Эриды мелькал. Слишком уж сильно вниманием принцессы завладевать — был не настолько нагл. Художница виденного только на картинке человека узнала, и была искренне рада. Даже чуть более, чем всем прочим.
— Вообще-то твои любители всего зелёного и пушистого хотят убить куда больше людей, чем все наши и мирренские генералы вместе взятые. Кстати, генералы по большому счёту вообще никого не хотят убивать. Их вполне устраивает, когда все люди живут и дальше. Только под властью того Императора, кому они служат. Если людей вдруг станет сильно меньше — им это совсем не понравится. А вот твоим зелёным пушистикам — совсем наоборот.
— Марина, ты же прекрасно знаешь, они совсем не мои, если я с кем-то переписываюсь — это ничего не значит. Из обществ я только в 'Юном художнике' состою, да и то, меня туда Софи затащила.
— Однако, с человеком переписываешься, кто призывает убить сразу больше людей, чем все Еггты вместе, да и 'Дом Льва' пожалуй, убили за всю историю.
— Причём здесь защита редких животных вообще? У меня нет и не может быть таких жутких знакомых. Даже твоя Кэрдин не такая страшная.
— Начнём с того, что Кэрдин, как и любой человек не может быть чьей-то. Она своя собственная, прежде всего. Что до пуховиков зелёных. Напомни-ка их главный лозунг.
— Жить в гармонии с природой, ты же знаешь.
— А сколько людей для этой гармонии надо? Главный пуховик, ну этот морской биолог. Да-да, тот самый, чьи письма у тебя я видела, прямым текстом пишет в 'Тайнах океанов', для гармоничного сосуществования человечества и природных комплексов, число людей ни при каких обстоятельствах не должно превышать четырехсот миллионов. Жалко, я с ним не виделась, а то бы неприменно спросила. Куда он собирается деть остальные семь с половиной миллиардов. И по какому принципу он собирается эти четыреста отбирать. Это знаешь ли, степень зверства похлеще всех мирренских планов по 'Цивилизованному включению в Империю отсталых регионов'.
— Ты говоришь неправду, — голосок звенит металлом, кулачки сжаты.
Марина с показной ленцой принимает вертикальное положение. 'Тайны океанов' у Эр в подарочном исполнении. Судя по не слишком аккуратному виду, читается постоянно.
Нужная страница найдена быстро. Начало необходимого абзаца подчёркнуто ногтем.
Разноцветные глаза становятся совершенно круглыми. Будто раньше не читала. Теперь Эр держит книгу, словно что-то раскалённое, не зная куда поставить или бросить.
— Но... Но этого не может быть. Он так красиво писал о жизни на побережье. Так интересно рассказывал! Почему ты вечно права! — Эр совсем картинным жестом вскидывает руки. Книга стукается об пол.
— Наверное потому, что я людей не люблю. Между строк гораздо лучше читаю. И и просто очень умная.
Дразниться разноглазой неохота. Смотрит на Марину, так будто она в чём-то перед ней виновата. Уж что-что, а смотреть умеет. Чуть ли не лучшие глазки школы, ибо выразительность взгляда с мозгами как-то связана, а Эр куда умнее той же Динкерт. Только у Марины иммунитет.
— Если не предлагается, куда лишних людей девать, или указывается что-то отвлечённое, вроде переселения — то это подразумевает только одно — полное уничтожение. Всех. Включая мамочек с детишками, чьи фото ты так любишь. Такие вот они, любители пушистого.
Теперь Эр на книгу смотрит как отдалённый предок на вражеский строй перед атакой. Осторожно отодвигает книгу носком тапка. Словно в насмешку над здравым смыслом, с огромным пушистым помпоном.
— Теперь её, наверное, выбросить надо?
— Ты меня спрашиваешь? То что там про обитателей моря написано, сомнению не подлежит. Вот авторские идеи дерьмом воняют.
* * *
Неожиданно обеим сёстрам поступило приглашение немедленно ехать в Загородный.
Отец чем-то сильно недоволен, хотя в сводках для командования ничего страшного нет. Тот случай, когда радио насчёт 'на всех фронтах идут бои местного значения' не врёт.
Дальше совсем уже странное что-то началось. Дворцовый комендант сообщил, им следует переодеться в траур, и как можно скорее идти в малый обеденный зал. Если сказано что-то надеть, то можно не сомневаться — в комнатах уже лежит приготовленное.
Саргон там официально никогда никого не принимал. Иногда только обедал с доверенными лицами.
К некоторому удивлению Марины, Софи успела переодеться раньше её. Только по подведённым чёрным глазам и видно — как и сестра ничего не понимает.
— Кто-то умер? — неужели сама Софи чем-то напугана.
— Траурных сообщений не было. Хотя, может, и умер. Напечатают всё равно после праздников. Хотя, нам бы сообщили, если этот кто-то из Еггтов.
— Может, он лично сообщить решил? Это кто-то очень важный.
Марина кривит лицо.
— Я уверена, это не она.
Мельком окинув взглядом собравшихся, сразу понимает. Точно кто-то умер. У всех траурные повязки на рукавах. Только почему-то, красные с чёрной каймой.
Молчание затягивается. Никакого портрета в трауре в поле зрения не наблюдается. С тарелками и бутылками соседствуют бумаги. У всех. Просто листы лежат. Без папок. Никогда раньше такого не было.
— Кто-то умер? — некстати повторяет Софи.
Марина изучает сидящих за столом. Наиболее доверенные приближённые. Почти друзья. Вроде все на месте. Тогда, по кому посмертный пир?
Кто-то из старых друзей скончался? Все видные деятели начала правления Саргона, тогдашние единомышленники давно уже ушли на покой по причине преклонных лет. Эти уже второе, а кое-кто — и третье поколение. Сейчас особенно хорошо видно — Император выглядит ровесником собравшимся. Вот только лет ему на деле ого-го-го сколько!
Кого же на этот раз он пережил?
Херта здесь нет, но это неудивительно. Он — союзник, ценнейший союзник уже множество лет. Союзник, но ни в коей мере не друг.
Кто же был настолько значимым? Ничьё имя на ум не приходит, хотя Марина знает практически про все перестановки в министерствах за всё время правления отца.
Хе. Может, у него старая возлюбленная померла? Говорят, в прошлом их было немало. С одной сама Марина дружит, но она точно жива, более того, вон там сидит.
— Умер. — театральные паузы Император блестяще умеет выдерживать. — Страны, где я когда-то родился, уже несколько дней больше не существует. Государству Великой Мечты пришел конец! Даже не думал до такого дожить, хотя там и прошло куда больше лет, чем здесь.
По правую руку от Императора два пустых места.
— Что встали? Садитесь.
— Всё там. Совсем всё. Без войны страну угробили, кретины.
Тут до Софи доходит — отец и все остальные слегка пьяны. Не навеселе, как принято говорить, а пьяны зло. Как перед боем. Или после разгрома.
— Хотите посмотреть самую позорную для страны фотографию в истории?
Софи ожидала, самое меньшее, сдающуюся армию в полном составе или руины до горизонта. Судя по гримасе Марины, сестра разочарована не меньше.
Здание вроде современных жилых. Серый бетон и ничего лишнего. Первый этаж отведён под магазины и разные забегаловки. Тут тоже. Только забегаловка одна. Большая. Красная вывеска с жёлтыми буквами.
Эмблема — огромная буква М. Надписи по-русски и по-английски.
И люди. Множество людей. Огромная очередь, почти перешедшая в состояние толпы, тянущаяся куда-то за пределы снимка.
На праздник не похоже, на какое-то проявление недовольства — тоже.
— Что здесь такого страшного?
— Людей видите?
Сёстры согласно кивают.
— А их тут нет! Ни одного! Тупое стадо, за булку с мясом рушащее свою страну. Тут ещё не конец. Только начало конца.
— Какая булка?
— Гамбургер, — сквозь зубы выцеживает Бестия. В таком же состоянии, что и остальные.
— Амэриканская мечта! — откровенно кривляется Император, — Дети людей моего поколения превратились в это! Про внуков я и знать не хочу!
— Ты можешь себе представить, что кто-то мечтает жрать мирренскую еду, украшает комнату дерьмовыми фото их актёров и даже пустыми банками от выпитого не им пива?
— Насчёт актёров ещё могу. Насчёт остального — как-то в голове не укладывается.
— У тебя голова хотя бы есть. И мыслей, что в самой дерьмовой стране на свете живёшь, там нет.
— У меня нет другой страны. Как можно считать дерьмовым место, где родилась? Землю, политую кровью моих предков.
— Вообще-то, очень легко. Верите тому, что вещают голоса?
Марина пожимает плечами.
— Если нас ругают — значит, мы всё правильно делаем, опасаться надо, если начинают хвалить. На юге — враг, желающий нас уничтожить. Больше там никого и ничего нет. Как нам тут жить — без них разберёмся.
— Наше болото не хочешь расшевелить?
— Зачем это мне?
— Танками давить надо было, — цедит сквозь зубы Марина, — как у нас в прошлом году.
— Угу. Пытались. Без снарядов. У узкоглазых соседей тоже было. Только там задавили. Посмотрим, что выйдет. А там где я родился, мозги пропагандой разложили полностью. Заслушались сладкоголосых.
— На пропаганде не экономили. Пол страны мечтало это жрать. Их тряпки носить. Их музыку слушать. Их фильмы смотреть. Теперь понятно, насколько это сильное оружие.
— Быстро им внушили, что вся их история и идеалы — дерьмо. Такой скорости обработки нам самим стоит поучиться.
— Не нравится — так сам знаешь, через переход прямо на это город можно несколько
взрывных устройств сбросить. Специальных. Или диверсантов, — кажется, Кэрдин рассуждения Саргона, уже начинающие переходить в пьяную болтовню, не слишком нравятся.
— Хрен им, — ругнулся Саргон на родном языке, — Сами всё просрали — сами пусть в дерьме тонут или выплывают. Я им ничем не обязан. Тут проблем навалом, и меньше не становится.
— Догадываюсь, что сказал американский посол, глядя на всё это. Стадо, чуть ли не хрюкающее, у 'Макдональдса' этого. Сфотографировал, снимки в столицу отправил. С подписью: 'Открывайте вино! Войну мы выиграли'.
Всё буду делать, чтобы у нас подобное не повторилось.
— С нашими столичными — вполне можно такого же дождаться. Это моё профессиональное мнение.
