Регрессор

Глава 8

— Если подумать, кое-что потеряв, мы многое и приобрели! — выдал профессор.

Я досадливо сморщился. Все еще злился на него после вчерашнего разговора. Как ему только удавалось всегда находить хорошее даже в кромешном аду? Ну, или как еще можно назвать путешествие пешком по раскаленному солнцем побережью?

— Например?

— Знание местного языка и реалий вам недостаточно? На мой взгляд, зажигалка и полтора десятка патронов более чем приемлемая цена за подобное.

Ну если с этой стороны смотреть, то да. Приемлемая. Хотя и зажигалку, и патроны было жаль. Как там это называется в экономике? Невозобновляемые блага? Здесь-то я их точно не смогу возобновить!

Топали мы уже третью неделю. За это время солнце сделало нас максимально похожими на местных. С тем исключением, что у таковых вряд ли имелись шрамы от лопнувших волдырей после солнечных ожогов. Белая кожа жителей севера покрывалась загаром плохо, зато сгорала мгновенно. Пришлось даже соорудить из пальмовых листов защиту для головы, шеи и плечей. Все остальное неплохо защищали и рубашки.

За все время пути нам не встретилось ни одного человека. Ни города, ни деревеньки, ни даже одинокого пастуха со стадом овец или коз. Все как говорил покойник Касан — пустынные земли. Да мы, честно сказать, и не стремились пока встречаться с аборигенами. Хватило и одного раза. До сих пор, завидев на горизонте парус, мы уходили от берега подальше. Черт ведь их разберешь — купцы плывут или пираты!

Зато с провиантом проблем не было. Большую часть нашего рациона составляли плоды, растущие на деревьях, да мелкие грызуны, которых Терри наловчился ловить силками. Последние он делал из веток и полос ткани — пустил на это некогда роскошные свои клетчатые штаны — обрезал чуть ниже колена. Рядом с морем было бы неплохо и рыбачить, но вот снастей у нас собой не было. А сделать их из ниток и костей грызунов — идея ученого, — не вышло. Рыба рвала нити, и оставляли нас с носом.

Профессор раскрылся мне с новой стороны. Я и предположить не мог, что столичное светило окажется настолько простым и неприхотливым в быту. Из его рассказов, а он замолкал только во сне, выходило, что с экспедициями он объездил большую часть южных и восточных колоний империи. А там, мол, бывали условия и похуже.

— Тут нас, по крайней мере, никто не собирается сожрать! — так он сказал однажды.

Крупного зверья, действительно, не встречалось. Может, их охотничьи угодья были дальше от берега, не знаю. По мне, не было — и хорошо! Вместе с тем не было и крупной дичи. Иной раз так хотелось мяса, что я без колебаний потратил бы патрон на какого-нибудь местного оленя или кабана!

В день мы отмахивали, пожалуй, километров двадцать, не меньше. Побережье просматривалось во все стороны насколько хватало взгляда, а потому мы сделались беспечными. Очень много разговаривали. Больше, конечно, говорил Терри, но и мне, порой, удавалось вставить пару слов.

Несмотря на молчаливое соглашение не трогать в разговоре наши политические воззрения, не лучшая ведь тема для таких разных людей, вчера мы-таки скатились в полемику. Не иначе солнце головы напекло! Что и привело к ссоре. И со вчерашнего дня мы с ним разговаривали только по делу.

Получилось все нелепо. Начали с рабства в этом мире, а скатились к классовой борьбе в нашем.

— Глупости все эти ваши революции! — разошелся Александр Терри. Пару дней назад он нашел узловатую палку, которую приспособил под посох. Ею он очень энергично размахивал, создавая впечатление, что в случае тупика в споре, использует ее как неопровержимый аргумент. — Вы, господа революционеры, сами и есть порождение системы, против которой боритесь!

— Это как? — я тоже был возбужден затянувшейся дискуссией.

— Если вы сможете на несколько минут притушить свою идейную непримиримость, думаю, я смогу вам объяснить!

— С удовольствием послушаю!

Сам того не замечая, в разговорах с ученым, я стал копировать его манеру говорить. Посмотри на нас кто со стороны, живот бы порвал от смеха: ни дать, ни взять, два ученых оппонента, обгорелые на солнце и одетые в какое-то тряпье и листья, ведут долгую дискуссию.

— Возьмем, к примеру, вас! Вот вы, Серт, представитель сословия низкого. Прошу не обижаться, я просто констатирую факт. Или как вы себя сами называете — рабочего класса. Пусть так. Как вы получили образование, Янак Серт?

— Обратился в реальную гимназию и получил разрешение. Я вам уже рассказывал.

— Я помню, но хотелось бы уточнить — без труда и кумовства, верно?

— Так.

— А потом, пройдя первые ступени, пошли на открытые курсы в технологический. Кто, кстати, оплачивал, ваше обучение?

— Какая вам... Ну хорошо — Движение!

— И это произошло в ненавидимой вами империи! — воздел посох вверх, как какой-нибудь древний пророк, ученый. — Той самой империи, которая для вас сосредоточие зла и несправедливости! Как такое возможно!

— Не пойму, к чему вы ведете.

— Хм. Мне казалось это совершенно очевидно, но, извольте, я объясню. Вы получаете образование. Такое возможно только в очень богатой стране, которая имеет возможность пускать излишки бюджетных средств на строительство школ для... кхм... рабочего класса. А сверхдоходы нашей империи, не мне вам рассказывать, откуда берутся.

— Грабительская колониальная политика!..

— Верно! Но смогли бы вы, сын городских рабочих, получить образование в других условиях? Если бы империя не проводила, как вы выразились, грабительскую колониальную политику?

— При справедливом распределении ресурсов — да!

— Это пока оставим в стороне, если не возражаете. Как любил говорить один мой старый знакомый, играем теми картами, что нам сдали. В существующих реалиях — было бы возможно такое?

— Нет, но...

— Подождите, Серт, прошу вас. Дайте мне довести мысль до конца. Так вот, следующий вопрос, а хватило бы у вас понимания о неправильности мироустройства, не имей вы образования? Если бы не читали книги?

— Какой-то однобокий спор, Терри! Вы ведете меня к выгодным вам выводам!

— Ответьте!

— Нет!

— То есть получается, что ваше вольнодумство есть не более чем последствие получения образования и расширения кругозора. А оно, в свою очередь, стало вам доступным из-за получения сверхдоходов государством, ведущим грабеж слаборазвитых стран на востоке и юге. Верно?

— Бред какой-то!

— Ну почему же! Если отбросить частности, то вы, господин революционер, продукт того, против чего боритесь.

Он выглядел настолько довольным, что я с трудом подавил желание врезать аристократу по уху. Несколько раз шумно выдохнул и, стараясь говорить спокойно, сказал:

— Однако, в этих отброшенных вами частностях, и кроется ошибка, профессор. Ведь если распределение благ сделать справедливым, то не понадобиться для получения сверхдоходов грабить чужие земли.

— Вы сами-то в это верите, Серт? — Терри посмотрел на меня с такой жалостью, будто я признался ему в тайном и позорном недуге.

— Верю. — ответил я просто. Но твердо. — Это возможно.

Тот вздохнул.

— Ну разве что — чуть более справедливое распределение благ. Полностью справедливым оно не может быть априори!

— Это еще почему?

Ученый некоторое время шагал молча, подбирая слова. Потом сверкнул глазами и выдал:

— Вот возьмем яблоко!

Я даже остановился и огляделся по сторонам, настолько переход от политики был неожиданным. Ни одной яблони не увидел.

— Где?

— Серт! — раздраженно фыркнул Терри. — Фигурально! В качестве примера!

— А, понятно. — я сглотнул слюну от возникшего внезапно кисловато-сладкого привкуса яблочного сока. Нашел на чем примеры приводить!

— Представь, что яблоко — это все экономические блага, что есть. — безжалостно продолжил профессор. — А мы, люди, — черви. Нас много и всем нам требуется яблоко. И если у общества червей будет некая справедливая схема распределения яблока, то его хватит на всех. По крайней мере, на какое-то время.

— Люди не черви! — прервал я его, понимая, куда он клонит.

— Действительно? А чем же люди отличаются от червей? У нас есть планета, из которой мы выгрызаем все, что нам нужно. И то, что не нужно, кстати, тоже. Мы только употребляем планету, как черви употребляют яблоко. И ничего не даем ей взамен. Стоит ли удивляться, что у общества червей в конце концов появляются те, кто стоит выше других? Те, кто следит за распределением яблока и порядком в процессе?

— Какое интересное объяснение классового неравенства! — с нескрываемым сарказмом сказал я.

— Спасибо! — на ходу изобразил поклон ученый. — Но пойдем дальше! У нас есть яблоко, есть черви и есть те, кто следит, чтобы яблоко не было съедено в один присест. У последних, разумеется, есть свое мнение относительно того, кому и сколько позволительно съесть. Что не удовлетворяет большую часть червей. Они бы хотели есть от пуза, не связывая себя ограничениями правящего класса. И они поднимают бунт. Допустим даже, что у них все выходит, и черви, следящие за порядком, сброшены вниз. Власть и право распоряжаться яблоком оказалась в руках большинства. И что тогда это большинство будет делать?

— Наладит справедливое распределение яблока... тьфу на вас, Терри! Благ!

— Это понятно. — усмехнулся тот. — И кто будет отвечать, за то, что оно — справедливое?

— Избранные большинством общества представители.

— То есть — небольшая группа людей с большими возможностями? Которые будут решать, кому и сколько яблока съесть?

— Они подконтрольны большинству!

— Но по сути — как я сказал? Новая формация червей сформирует свою элиту. Пусть она будет построена на иных принципах, но от фактов не убежишь — это элита. Которая будет определять допустимые размеры благ. Кому и сколько их дать, а кому не давать вообще! Потому что не заслужили! Или потому что пособники прежних элит!

— Вы мерите людей по себе!

— Набор инстинктов и ценностей у людей примерно одинаков. С чего бы мне так не делать?

— Нет! Есть люди, которые думают не только о себе!

— Исчезающе малая доля от общего числа. Идеалисты и бездельники. Желающие получить то, чего не имеют.

— Движение думает о других!

— Ваше движение — это люди. Одинаковые по своей сути и разные по устремлениям. Учите историю, молодой человек! Там таких примеров — океан!

— Вы просто не видели других, вот так и говорите!

— Видел. И к великому моему сожалению, чаще, чем хотелось бы! На проверку все эти ваши прекраснодушные лидеры оказываются не идеалистами, а вполне себе эгоистами!

— Знаете, Терри! — я понял, что прошибить его каменную уверенность мне не удастся. — Идите к черту!

На том разговор и закончился. Оскорблено поглядывая друг на друга, мы продолжили путь в почти полном молчании.

Так было до сегодняшнего дня. Точнее, до второй его половины. Когда огненный шар солнца перевалил за зенит, мы нашли следы людей.

Мы встречали их и раньше. Но точечные, отмечающие скорее разовые появления здесь человека: кострища, срубленные деревья, экскременты. Скорее всего, это были ночные высадки мореходов, может быть даже "наших" пиратов.

А тут — дорога. И не грубый проселок, сплошь в колдобинах и ямах, что для этих мест и так было бы роскошно, а настоящая, мощенная камнем дорога. Она выходила из леса и почти сразу же сворачивала на восток. Уходя вдаль по побережью насколько хватало взгляда. И вот на этом самом повороте стояли четыре больших крытых фургона. Обоз. Разграбленный, судя по трупам вокруг, стрелам, впившимся в доски и отсутствию тягловых животных.

Я тут же вытащил из кармана истрепанных штанов пистолет и, предостерегая профессора, поднял руку.

— Т-с-с! — шепнул, на случай, если он не понял жеста. — Тут разграбленный обоз!

Зря я это сделал! Ученый тут же стал напирать на меня, желая самостоятельно увидеть телеги.

— Что тут произошло?

— Разбойники тут произошли! Никогда не доводилось встречаться?

— Прекращайте уже, Серт! Наша перепалка тут явно не ко времени!

Я согласно кивнул, хотя вовсе не собирался с ним препираться, и тихо двинулся к фургонам. Вглядываясь до боли в любой качнувшийся листок и вслушиваясь в каждый шорох. Последнему здорово мешало шумное дыхание Терри у меня за спиной.

Обозники были мертвы. Я насчитал двенадцать трупов, по три возле каждого фургона. Судя по тому, как они лежали, их без затей перестреляли лучники из леса. А потом добили раненых. И очень хозяйственно вырезали большую часть стрел из тел убитых. В общем, не было похоже, что обозники оказали нападавшим хоть какое-то сопротивление.

Убили их не слишком давно. Трупы уже изрядно воняли и вздулись, но в этом больше была виновата здешняя жара. А вот характерных следов разложения еще не было. Не сказать, что я прямо такой специалист в этих вопросах, но мертвяков-то повидал.

Лошадей или кого они тут использовали вместо них, разбойники увели с собой. И обчистили фургоны, оставив голые доски и мучную пыль.

На всякий случай я вошел в лес и осмотрелся еще и там. Даже нашел пару лёжек разбойников и следы их отхода. Настоящая просека в кустах, много, видать, добычи взяли.

Здешний мир мне нравился все меньше и меньше. Несмотря на теплую погоду, яркую зелень пальмовых лесов и синеву океана. Точнее, мне все меньше и меньше нравились люди этого мира. Первые, кого мы встретили, оказались пиратами. А вторых убили разбойники. Не ценят здесь человеческую жизнь! Еще меньше чем у меня на родине.

Вскрик профессора возле фургонов заставил меня пулей метнуться обратно.

— В чем дело? — спросил я, водя стволом из стороны в сторону.

— Вот! — Терри ткнул пальцем под одну из телег. — Там ребенок! Живой!

Ребенок?

Присев, я заглянул под днище и встретился с черными глазами.

— Выходи! — сказал я на местном языке. И, держа его на прицеле, отошел на пару шагов. Кто его знает какие тут дети?

Это оказался вовсе не ребенок. Когда он опасливо выбрался на свет, стало видно, что это взрослый мужчина. Только ростом мне, самое большое, по грудь. Карлик. Только виденные мной раньше карлики были маленькими и уродливыми карикатурами на людей, а этот был сложен вполне пропорционально. Разве что худой, как смерь. Полуголый, как все виденные нами местные: набедренная повязка, сандалии на ногах и железный ошейник на шее. Смуглый и лысый. Лицо его было густо расписано татуировками. Какими-то абстрактными узорами.

— Ты кто? — профессор со своей любознательностью опередил меня и с этим вопросом. — Умеешь говорить?

Карлик молча кивнул. Он выжидательно и довольно спокойно смотрел на нас с Терри и ждал.

— Твое имя? — не унимался ученый. Свои слова он сопровождал понятному всякому жестикуляцией. Вот уж хлебом не корми, дай все изучить! — Я — Терри. Ты?

В ответ мелкий положил ладонь на грудь.

— Будак. — голос у него был низкий и звучный. Совершенно неподходящий такому тщедушному телу.

Очень знакомое слово. Это же...

— Это не имя. Ты — раб? — удивился наш исследователь.

Точно! Почему-то не сразу понял смысл слова, наверное потому, что ждал услышать имя. Будак — нас так два месяца называли!