1. Шадах. Если хочешь - не верь.

Жертвой номер один — как водится, роковой и случайной — оказалась девятилетняя Тома из многодетной нищей семьи, ютящейся в цокольном этаже общежития для слабослышащих через дорогу. Братья пришли на реку рыбу поудить и на своем излюбленном месте, полянке в зарослях камышей, обнаружили нечаянную пришелицу. Хлюпающая носом, всклокоченная Томка, сидя у воды в одних трусиках, сосредоточенно полоскала на мели ситцевое платьице в горошек и мальчишек заметила слишком поздно, когда возможные пути к отступлению оказались отрезаны.

Они просто подурачиться решили. Ничего больше. Но потом, непонятно как, ситуация стала неуправляемой. А они перестали быть детьми. И людьми, наверное тоже. Превратились в хищников, терзающих добычу. Остановиться не могли и... не хотели.

К слову сказать, несчастная девочка не сильно и сопротивлялась. В свои неполные девять 'взрослые отношения' познала уже сполна. Очередной материн сожитель постарался, а потом проговорился приятелям. И потянулась цепочка. Запуганная Томка привычно молчала, ей в голову не приходило, что нужно помощи просить. Тем более, от некоторых 'добреньких дядек' перепадали вкусности и даже нехитрые обновки. А к неудобствам и боли тоже привыкают.

Поэтому, когда вчерашние детишки а сегодняшние насильники Тому наконец оставили, она не стала — ни угрожать, ни истерику закатывать. Всхлипывая, отползла к измятым камышовым стрелам, полежала, уткнувшись в траву, а потом побрела молча прочь, подобрав запачканные одежки. Степан с неделю дергался, боялся. А Назар, наоборот, будто с катушек слетел. Ни о чем другом — ни рассуждать, ни думать не мог. Конечно, когда они с братом наедине оставались. Продолжилось тем, что он подбил-таки Степана воспользоваться Томой снова.

Подкараулив девочку в подворотне, близнецы зажали бедняге рот и затащили в пустующий склад, у общежития. Отвесили парочку тумаков для верности и пообещали прибить, если визжать станет. Трясущаяся от ужаса жертва впала в ступор и покорно делала, что велели. Убедившись в безнаказанности, братики вошли во вкус.

Тома стала постоянной забавой, но не единственной. Близняшки быстро смекнули, где подходящую натуру искать. На молодежных посиделках у дискотек. Помимо старшеклассниц и выпускниц, там тусовалось предостаточное количество малолетних искательниц приключений. Наши герои взяли на себя труд приключения им эти организовывать.

Как я уже говорила, братики были не из заморышей. В тринадцать с хвостиком легко на шестнадцать вытягивали. Выше среднего рост. Заботливо подкачанная мускулатура. Еще не мужчины, но уже не мальчики. Достойное бойцовское пополнение Матвеевской команде отморозков.

Добычу выбирал Назар. Степан, несмотря на условное свое старшинство, в этой сфере прытью не отличался. И в одиночку бы силовать не рискнул. Его вообще девчонки мало занимали, но пасовать перед братом, да еще 'младшим'?! Все равно, что уронить себя ниже плинтуса. Остроязыкий и злонравный Назар слабости ему не спустит. Заклюет, высмеет и вообще жизни не даст.

Девчонки попадались разные. Хватало таких, что сами в кусты тащили — за сигареты, выпивку, двадцатник. Только Зарика это не впечатляло. Ему хотелось драйва. Сопротивления, дрожи, испуга. Подчеркнуть свое мужское естество, заставить жертву пресмыкаться. И он выискивал потенциальную добычу с упорством и вдумчивостью настоящего следопыта, отметая легкодоступных и заведомо проблемных обходя.

Степан удивленно подмечал — у братца натуральное охотничье чутье, прямо какое-то волчье. Ведь ни разу не прокололся, ни на одной. Все молчали в тряпочку. Предпочитали забыть. А если и пересекались с обидчиками, усердно делали вид, что впервые видят. Скукоживались, ретировались. Но — молча, без соплей и слез.

Потому Степан и встревожился, узнав о планах Назара относительно рыжей Альки, и даже панику испытал. Алька под обычные их мишени никоим боком не подпадала. С ней не хлопот наживешь, а беду вековую вселенскую. Но отговаривать Назара равнозначно признанию в трусости. Хорошо, Медведя вспомнить догадался. Будем надеяться, у того соображаловки хватит Зарику выделываться запретить.

А если нет? А если возьмет и поддержит?!.. Тогда сам и прикроет. И ответственность на себя возьмет. И Степану волноваться будет незачем.

Так он себя успокаивал. И тут его... укусили!..

Игнорируя монотонный бубнеж Назара, силящегося братишку к докторице все-таки затянуть, Степан решительно похромал от кабинета прочь. Пристроился на заблудившемся под окном колченогом табурете, приперев его к стене понадежнее, и принялся вторично исследовать ранение. А рассмотрев, не сумел изумления сдержать:

— Ох...еть, бля, и скиснуть! Прям сказки Венского леса!

— Чего там?! — Сунулся ближе брат. Склонился над лодыжкою, неверяще пощупал.

— Больно?

— Не-е. — Протянул обалдело Степка. — Совсем. Чешется, как укус. Комариный...

— Заживает, значит. — Авторитетно заявил Назар. Недоуменно хихикнув, пожал плечами. — Правда, по-моему, быстро чересчур.

— Быстро! Медленно! — Перекосился, вдруг, Степа. — Заколебал уже! И так ему хреново, и этак не угодить... Все, шабаш. Лекари отменяются. Потопали к Медведю. Ситуацию прояснять.

— А если?!..

— Бы да кабы! Заткнись и потопали. Ноешь, как баба!

Опять прошелся по коже пальцами. Облегченно, радостно вздохнул. Зияющих дырок не было. На их месте красовались подсохшие неровные впадинки, опухоль спала и смотрелась обычным синяком. Фу-ух, пронесла нелегкая!

— Не нравится мне это. — Снова засомневался из-за спины ликующего Степы Назар. Радость моментально сменилась злобой. На доли секунды Степка ясно представил, как он хватает Зарика за грудки и всласть размазывает по кафелю, но ненависть тут же схлынула, оставив недоумение и покалывающий озноб. Чего это с ним, а? Брат не виноват, как лучше хочет. Нервы, наверное. Точно. А все из-за Альки долбанутой. Сучка гребаная! Пускай им только попадется! Трах трахом, но вот ребра он ей с радостью пересчитает. И сломать не откажется. Хотя бы парочку. Для возмещения, так сказать, ущерба!..

Матвея ситуация впечатлила. Собственной персоной к месту действия прогулялся — посмотреть, убедиться и мнение составить. Вслух этого мнения он не высказал, но настроение себе заметно испортил. А на простодушное предложение Назара разобраться с Алею по-свойски и вовсе рассвирепел. Пообещал поотшибать яйца, если близнецы запрета ослушаются.

— Вы чё, придурки, в натуре не догоняете?! У себя на хате даже скотина не срет! Хотите просто так, от нечего делать, организовать нам всем зубодробилку, да? Чтобы мой отец, побросав дела, выковыривал вас из говна и меня заодно отчищал?!.. А во что ему это выльется, вы мозгами своими куцыми пощелкали?! А мне это на кой ляд?!.. Ах-ох, цапнули одного! Полноги оторвали, еле ползает. Ну так и смотреть надо было, гляделки тебе на что?!..

— Да я ничего... — промямлил Степан неуверенно. — Это Зарика поперло, а я... Я понимаю.

— Плохо понимаешь! — снова вызверился Матвей, разворачиваясь всем корпусом к съежившемуся вспотевшему Назару. — Совсем плохо, если приходишь ко мне и х... ню эту гонишь, не стесняясь. — Он вдруг остановился. Почесал в затылке, шевеля губами, и принялся булькать смехом. — Слу-ушайте, а может мне Крысу на ваше место взять?.. Она ж на порядок круче. Боли не боится, не пищит, не воет. Дерется здоровски. Еще и стены крушит! Прямо самурай в юбке!.. — Прижмурившись, снова пронзительно, поросячьи захрюкал. Оглядел перекошенных от унижения и злости двойняшек, успокоился, милостиво определил.

— Да ладно, не плачьте. Шучу. Хотя, это мне сейчас плакать надо. Попались на голову помощнички, телепают исключительно пятой точкой или ниже!.. Сделаем так — про Крысу забудьте. Сам разгребу. А вы на нее и не сопите даже! Типа, не при делах, мягкие и пушистые. Без вины пострадали. Ясно?!!

Братьям ничего не оставалось, как принять покорный вид и согласиться. Матвея послушание удовлетворило. Настолько, что решил, не откладывая, известить братишек об их скором официальном принятии в семью на готовящейся супер-вечеринке. Степка с Назаром сначала ушам не поверили, а когда убедились, что вожак это всерьез, а не прикалывается, преисполнились такой восторженности щенячьей, что быстро и глубоко позабыли — и поперек горла застрявшую Алю, и остальные огорчения с напастями. В том числе — обиду на самого Матвея.

Точнее — Назар позабыл. У Степана осадок остался.

* * *

На Алю сопеть не довелось, она очень вовремя простудилась. Тем самым временно от нападок себя избавив. А ватага юных бандосов целиком в организацию пикничка ушла.

Планам ничто не мешало. Знаковое время близилось. И, наконец, вступило в свои законные права.

Не всегда, но бывает — долго и размеренно планируемое торжество на деле оказывается пресным. Вроде, вот же оно, на ладони — декорации, подтанцовка, снедь с напитками, надсадно фонтанирующий восторг. Но душа уже перегорела, растеряв эмоции в предтечах. И теперь окружение ее тупо накаляет. И она стремится из круга вырваться. И послать его, круг этот, центровым вращательным — о-очень далеко!

А послать проблемами чревато. Оттого приходится терпеть. Стиснуть зубы и лыбиться... Блин, так и подмывает кому-нибудь морду лица подрисовать!!!..

Коротконогая толстая Лана в обтянувшем до невозможности канареечном комбидресике уже битый час выгибалась перед ним, принимая, как ей самой мерещилось, наиболее соблазнительные позы. Степан молчал, поплевывал сквозь зубы, упорно глядя поверх головы. Трясущиеся валики жира, выпирающие у Ланы из-под одежки наводили на мысли о перестоявшем свином холодце. А поминутные потные касания пальчиков-сарделек заставляли внутренне содрогаться. Когда девушка в очередной раз призывно накрыла его ладонь с сигаретой своею липкою ладошкой и, подмигнув, попросила затянуться, он не выдержал. С маху сунул сигарету ей в напомаженные, сложенные ядовито-розовой гузкой губы. Отмахнулся от обиженного вопля и решительно прошагал между развалившимися в проходе приятелями к прилепившемуся в конце коридора самодельному фанерному санузлу.

По правилам, вообще-то, санузел котельной не полагался. Но мастера-умельцы запреты нагло обошли. И соорудили себе уголок мечтаний из подручного материала, неизвестно как выведя слив. На коричневом надбитом унитазе имелась даже седушка с неожиданно веселыми, хоть и потрепанными дельфинчиками, бороздящими просторы пенных фиолетовых морей. А на внутренней стороне входной двери висел на загнутых скобами гвоздях квадрат пыльного зеркала. В зеркало Степка сейчас и смотрелся воспаленными, зудящими глазами. Он упрямо пытался справиться со стонущей набатом головой. Связать воедино мысли, понять — зачем здесь очутился и что собственно происходит.

Горлом опять прокатилась волна пожара. Подперла изнутри, закрутила тошнотой на выдохе. Качнувшись, он согнулся над жестяной коробкой умывальника, и его вывернуло в воняющий гнилью поддон. Чем-то скользким, пузырящимся и красным.

С новой силой обрушился озноб. Перед глазами заплясали искры. Гул в ушах достиг апогея и... разорвался осколочной гранатой! В диком реве потонул собственный Степкин крик. Скорчившись, зажимая уши пальцами, сквозь которые просачивались густые горячие струйки, мальчишка рухнул головою вниз и забился в приступе конвульсий. Вода в унитазе вздыбилась, взбурлила. В ней извивалось что-то живое, металось и прыгало, отыскивая опору. Очередной скачок увенчался успехом. Острые крючья-коготки схватились за мягкий кант. Утонув в силиконе, потянули наверх тело.

Здоровенная взъерошенная крыса, скользя и царапая задними лапами, грузно выбралась на скрипящую дугу и принялась спокойно умываться, временами прерываясь и оглядывая внимательно дергающийся на полу объект.

Постепенно судороги стихли. Степан перевалился на живот, поджав ноги, спрятав в колени лоб. Дышал громко и часто, толчками, как больная собака. Дыхание внезапно прервалось.

Крыса насторожилась, точно поймала сигнал. Обвив себя хвостом, поднялась высоко на задние лапы, понюхав воздух, засвистела. Мелодично и тонко, словно напевая.

Лежащий на полу откликнулся. Одна за другой, со странным хрустом, вывернувшись в запястьях, уперлись в плитку ладони. Туловище приподнялось горбом, следом запрокинулась голова.

Минуту утратившие разум, желтушно-желтые глазницы, расширившись, глядели слепо в кровавые бусины крысиных глаз. Потом существо, недавно бывшее Степаном, страшно ухмыльнулось. Из перекошенного рта брызнула зеленая слюна. Крыса тоже оскалилась. Повелительно, злобно зашипев.

Человеческое тело, пошатываясь, обрело баланс. Выпрямилось, оборачиваясь по кругу. Радостно заворчав, потянуло из-за бачка прислоненный за трубами к стенке иззубренный ржавый лом. Взвесив его на ладони, медленно, хищно развернулось. Толкнуло настежь дверь. Спотыкаясь, двинулось проходом. Крыса, балансируя на ободе, продолжала монотонно шипеть...

* * *

Ты садишься, комкая подушку. Глядишься в дремлющий мрак, глуша истеричные всхлипы. Кажется, ты кричала во сне. Не от боли. От безвыходности. Что ничего не можешь исправить. Предотвратить. Прекратить. И еще от осознания виновности. Твоей. В произошедшем. Не понимаешь, каким образом причастна. Но уверена — их муки на твоей совести...

Постой. А разве они не мучили?..

Тебя. Других. И угрызениями не страдали. Не задумывались о последствиях, презирали значение добра. 'Так отчего ты жалеешь их, А..ли..ра?' (шелестящим выдохом в ушах, будто крылом холодным полоснули).

Алира?!.. Это еще откуда? Отголоски уходящего в память сна. Одно и то же повторяется, под копирку. Ты стоишь на коленях в ночи у объятого пламенем дома. Вокруг никого, но причитания и стоны, истошные вои сирен. Пламя расползается, подступает, по-собачьи лижет землю у ног. А тебе... до одури холодно! Так что зуб на зуб не попадает. И ты чувствуешь, как эта стужа словно вливается в душу, внутрь. По капле. Масляной, ртутной. Захватывает, стягивает, искажает. Сопротивляешься, но признаешь — бессмысленно. Она сильнее. Намного... Или... Он?!..

— А-ли-раа... — Эхом, из темноты. Желтые звезды превращаются в желтые глаза, шелестят невидимые крылья. Зловещее шуршание чешуи. Ледяное властное касание... Сквозь многотонную толщу, собрав себя в комок, будто из кожи вон, ты вырываешься из сновидений! Кошмар закончился.

Надолго?

До следующей ночи, например...

Кошмары преследуют со дня, когда Аля выпытала у девчушек подробности злополучной Матвеевской вечеринки. Подробности, конечно, так себе, серединка на половинку. Как говорится, чего не знали — додумали. После сами поверили, теперь за правду выдают. Выяснилось: мама Жанны — доктор скорой помощи. При больнице детской, областной, куда пострадавших доставляли. С дочкой она, естественно, не делилась. Только псих захочет ребенка подобными страшилками нагружать. А вот подружке закадычной на кухне под сигаретку да кофеек выложила. Она думала — дочурка в детской очередной 'Барби' поглощена. А Жанка, как мышка, у двери кухонной притаилась и каждое слово ловила, про себя повторяя, чтобы сгоряча не забыть.