Созерцающие путь

'Теперь храмы Единого, считай, обречены, да и вся наша религия поставлена под удар. Империя получила прекрасную возможность сокрушить основу основ Северного Союза'.

'Значит, Отче, будем уповать на благоприятный для нас исход войны'.

Старик снова посмотрел на меня и улыбнулся.

'Твой оптимизм мне нравится. Что ж, сын мой, будем молиться о благо-приятном для нас исходе'.

* * *

— Ваше величество... — Голоса военачальников вернули меня к действи-тельности. — Всё уже готово... Пора начинать... Промедление ничего нам не даст...

— Что ж, начнём! — Мой голос прозвучал решительно и твёрдо. — Двигайте вперёд авангард. Действуем, как предусмотрено планом сражения.

Вскоре послышались сигналы к атаке. Широко разлитая по полю серая масса дрогнула и медленно, как бы нехотя, поползла в сторону бабиллских позиций. Мало-помалу она набирала ход по белоснежной равнине, хотя глубокий снег наверняка мешал продвижению. Приглушённый бой барабанов задавал ритм шествию. Люди шли на смерть за свою родину и за монарха, пославшего их, плохо вооружённых и неумелых, под прямой удар отборных убийц.

Время словно замедлило свой бег, пока я, прижав к глазу окуляр, напряжённо считал шаги своих шеренг навстречу имперскому войску. Первые цепи преодолели уже половину пути, оказавшись в пределах досягаемости вражеских катапульт, но движение не замедлялось ни на миг. Неприятель пока не проявлял особой активности. За авангардом сдвинулась регулярная пехота, загораживая собой перемещаемую следом артиллерию. Лошади с трудом волокли по полю тяжёлые орудия. Мы надеялись обескуражить имперцев внезапностью обстрела, и пока надежда эта ещё оставалась.

С той стороны вдруг взвились тёмными точками к небу кугели, направляясь в сторону наших войск. Взвыли сигнальные трубы, и людская лавина перешла на бег, сломав, конечно, строй. Воздух над полем наполнился многоголосым рёвом, напоминающим шум исполинского водопада. Партия керамических шаров взорвалась огненными всполохами среди бегущей толпы. Чуть погодя взлетела следующая стая, уже с укороченной дугой полета, потом ещё короче. Залпы чередовались с удивительной чёткостью, ни один снаряд не пропал впустую. Казалось, что друг друга сменяют несколько рядов хорошо пристрелянных катапульт. Волна ополченцев, не сбавляя скорости, двигалась всё дальше, оставляя позади проплешины пылающей земли и горящих людей. Сколько же народу гибло почём зря при этом сомнительном манёвре?

Немного не дойдя до цепи неприятельских самоходов, поредевший аван-гард резко сбавил ход, а потом и вовсе остановился, словно наткнулся на невидимую преграду. В трубу я видел, как ополченцев передовых шеренг принялись косить имперские дротометалки. Люди валились как снопы под смертоносным шквалом металла. Задние же ряды всё ещё продолжали напирать по инерции, и порядки скомкались совершенно. Началась сумя-тица.

Протрубили отступление, и теперь уже совсем бесформенная, потерявшая последнюю видимость какой-либо упорядоченности масса людей подалась назад и принялась быстро набирать ход в обратном направлении, оставляя за собой сплошной ковёр из убитых и раненых. И тут же за ними, размётывая стальные ливни дротов, двинулись неприятельские машины. А следом и шеренги солдат, похожих в своих рогатых шлемах и мохнатых полушубках на жутких двуногих быков.

Отступление, а вернее сказать, беспорядочное бегство продолжалось. Вражеские подразделения двигались за отступающими в ловушку. Высота, на которой мы стояли, давала хороший обзор, и можно было видеть, как на флангах пехота, которая состояла из уже лучше вооружённых и обученных ополченцев, начала обтекать с двух сторон позиции противника. Пока всё шло по намеченному плану.

Но имперская техника вдруг вся разом остановилась, так и не выйдя из-под прикрытия своей артиллерии. Неприятельские орудия продолжали обстреливать бегущую толпу, зато их авангард всё ещё находился вне зоны досягаемости наших.

— Что случилось? — спросил я своих офицеров. — Почему они останови-лись?

Военачальники обескуражено переглянулись.

— Не знаем, ваше величество, — ответил один из них. — Похоже, осторожничают... решили пока не лезть на рожон.

Я нахмурился.

— К чему тогда были все наши жертвы? И к чему весь этот ваш хвалёный план?

— Но ведь благодаря нашему манёвру имперский авангард значительно выдвинулся вперед. Что же касается жертв... без них не обходится ни одна война.

Я ещё раз окинул взглядом военные действия внизу.

— А нельзя ли выдвинуть вперёд наши катапульты, чтобы накрыть их машины? — поинтересовался я.

— Ваше величество, перво-наперво надо остановить отступающий аван-гард. А иначе он просто сомнёт наши позиции. Мы, конечно, передислоцируем артиллерию... но не в этот критический момент.

Я больше ничего не сказал. Повернулся и продолжил наблюдение за полем битвы. Имперцы, не переставая обстреливать уже изрядно поредевших беглецов, принялись передвигать катапульты вслед за са-моходами.

В скором времени обезумевшая от страха толпа приблизилась к плотной стене нашей регулярной пехоты. Сигналы мало вразумляли её, это уже был единый организм, движимый паникой. Передние ряды, может, и рады бы были остановиться, почти вплотную приблизившись к наставленному в них из-за щитов частоколу пик, но задние, не видя этого, гонимые лишь ужасом, продолжали давить на них. Сомкнутый строй пикинёров вынужден был отступить на несколько шагов, пока крайние к ним ряды беглецов отчаянно пытались затормозить собой всю лавину. Скорость бегства заметно поубавилась, но остановиться людская масса всё-таки не успела. Подали сигнал поднять древки, но многие не сумели это вовремя сделать, так как толпа двигалась неравномерно, и немало людей погибло, нанизавшись на острия. В некоторых местах давление было таким мощным, что шеренги бывалых вояк, не выдержав напора, прорывались. Наконец, общими усилиями бывший авангард удалось остановить.

Пока пехота в центре останавливала толпу ополченцев, наши фланги значительно продвинулись вперёд, широким полукольцом охватывая импер-цев. Конные полки двинулись ещё глубже, пытаясь зайти противнику в тыл.

Внезапно справа и слева позади вражеских позиций выплеснулись наружу из-за гряды возвышенностей две бурые кляксы. Быстро растекаясь, они поползли по белой простыне равнины в сторону наших фланговых групп. Конница! Она изливалась и изливалась из-за высоких холмов двумя неиссякаемыми потоками. Мощный гул нарастал с каждым мгновением, и даже на нашем холме ощущалось, как трясётся земля от слитного топота сотен тысяч копыт. Я, конечно, принимал в расчёт конницу Империи, но и представить не мог, что её будет столько.

Послышались изумлённые возгласы моих военачальников. Они, наконец, поняли, что сражение развивается далеко не по их плану. Я молчал, не отрываясь от зрительной трубы. Да и что тут было говорить? К чему распинаться? Досада теснила грудь, заставляла стискивать зубы. На поле боя больно было смотреть. Хотя с другой стороны картина буквально завораживала.

В трубу можно было подробно рассмотреть имперских кавалеристов, несущихся во весь опор с двух сторон. Жёлто-красные стяги трепетали на длинных древках, разноцветные плюмажи развевались над рогатыми шлемами. Вздымая снежные вихри, они охватывали снаружи далеко выдвинувшиеся фланги нашего войска.

Королевские конники попыталась было встать у них на пути, но долго продержаться не смогли: противник, пользуясь троекратным превосходством, буквально смял их. Вскоре остатки конницы левого фланга рассеялись по полю, уже бессильные хоть как-то помешать движению мощного имперского клина. На правом же фланге некоторая часть нашей конницы уцелела, полкам удалось отойти, сохранив боевые порядки. Быстро перестроившись, они снова собрались зайти имперцам в тыл — словно мелкая собачонка пыталась вцепиться в зад матёрому медведю.

Почти одновременно конные клинья южан врезались в широко растянувшиеся пехотные фланги Сэксондии, будто гигантский краб схлопнул клешню. Там всё смешалось: вражеские кавалеристы своим натиском мгновенно превратили строй не слишком хорошо вооружённых ополченцев в кашу. Одновременно туда двинулась и имперская пехота. Загодя развёрнутые лицом к королевским войскам, они начали атаковать изнутри широкими стенами своих шеренг, и нашим фланговым группам туго пришлось в этих железных тисках. Вскоре по ним ещё заработала артиллерия Империи, сея панику среди окружённых разрывами бомб.

Неприятельские катапульты теперь били и по нашему центру. Они сейчас стояли прямо за спиной имперского авангарда и доставали далеко. На излёте снаряды разрывались в толпе солдат, а иные залетали даже на позиции артиллеристов. Наши же орудия, даже те, что были изготовлены на заводах Прэндии, не могли соперничать с ними в дальнобойности. И тут же двинулись в атаку самоходы.

Королевские фланги гибли в смертельных тисках. Полностью уже деморализованный авангард бестолково метался под вражеской бомбардировкой. Несколько наших катапульт загорелись, а остальные артиллеристам пришлось оттаскивать из-под обстрела. Ещё сохранявшие строй шеренги регулярной пехоты пятились, ощетинившись пиками и прикрываясь стеной щитов не столько от противника, сколько от ополченцев, мечущихся среди фонтанов пламени и клубов дыма, многие из которых побросали своё оружие ещё во время отступления. Теперь они сами являлись потенциальной угрозой для нас. Их нельзя уже было образумить и настроить на оборону. Пропустить же себе в тыл такую массу обезумевшего народа, не расстроив при этом боевые порядки, тоже не было возможности.

* * *

Мы шли быстрым шагом, поспевая за своими шумными машинами. Слава богам, поле перед нами было основательно утоптано толпами северян, пробежавшими сперва на нас, а потом обратно. В выжженных, дымящихся проплешинах часто попадались обгоревшие трупы, но они особо не мешали нашему маршу. Над головами непрестанно свистели снаряды наших катапульт, поражая тёмную вопящую массу впереди.

Уже остались позади обугленные плеши, заметно приблизились порядки противника в стелющемся вокруг дыму, когда оттуда полетели в нас кугели. Взвыли сигнальные рожки, и мы перешли на бег за ускорившей свой ход техникой.

Безумная толпа, ещё недавно бывшая неприятельским авангардом, становилась всё ближе. Огненные разрывы вокруг нас участились. Несколько самоходов запылали, но это не могло ни остановить шеренгу механикусов, ни заставить её сбавить скорость. На многих машинах затрещали дротометалки. Смертоносный металл отыскивал уже недалёкие цели впереди. Мы тоже изготовили самострелы, хотя для них дистанция была ещё велика.

Под железным ливнем упали первые жертвы. Толпа подалась от нас, сгустилась, покатилась в сторону своих позиций, но вдруг сбавила ход, словно на что-то напоролась.

Мы не останавливались ни на мгновение. Вскоре пошли в дело самострелы, а с машин ударили огнеметы. Самые отчаянные из врагов бросались на нас, и тут же падали, не успев сделать и нескольких шагов. Им не помогали даже обитые железом щиты, которых, кстати, у них было очень мало. Камни, пущенные из нескольких пращей, не причинили нам особого вреда. Самострелов же у этого сброда почти не было. А может, они просто не смогли ими воспользоваться.

И вдруг, как будто плотина прорвалась за ними. Вся эта масса, истошно вопя, метнулась от нас. Люди взбирались на головы своим же и давили друг друга, пытаясь спастись от неминучей смерти.

* * *

Я наблюдал за полем боя с какой-то странной отрешённостью. Смотрел, как гибла моя армия в этом уже проигранном сражении. Как дрались в окружении обречённые фланги. И как губят всё дело ополченцы авангарда: обезумевшая толпа, наконец, прорвала широкие ряды регулярной пехоты и смешалась с нею. А потом докатилась до артиллеристских орудий и опрокинула их. И всё это — перед втрое меньшими силами неприятельского центра, двигающимися несколькими шеренгами за своими машинами.

Рядом раздался голос советника:

— Ваше величество, нам пора уходить отсюда. Ради вашей безопасности...

— Вас волнует только моя безопасность? — спросил я с горькой усмешкой.

— Простите, но мы уже бессильны что-либо сделать, — развёл он руками. — Сражение мы проиграли. — Он помолчал, потом добавил: — Я готов ответить за всё это перед вашим величеством.

Я повернулся к нему всем телом.

— Нам всем предстоит ответить за это перед Сэксондией. Но кто её теперь защитит, если не мы с вами?

Мы покинули возвышенность, на которой мне довелось испытать всю горечь поражения. Хотя, о какой горечи могла идти речь после смерти Мэринды: Всё сделалось пресным: и печаль, и поражение. Таким же скучным, уверен, показался бы мне и триумф. Но о нём и речи не было.

Нас сопровождал гвардейский кавалерийский полк. Вскоре к нам стали присоединяться и другие конники, когда небольшими группами, а когда и целыми полками. Слава Единому, хоть кому-то удалось избежать истребления. Имперская конница была слишком занята уничтожением остатков наших флангов, чтобы учинить серьёзное преследование.

Из донесений офицеров арьергарда стало ясно, что вся наша артиллерия досталась неприятелю, что окружённые фланги полностью разбиты, мало кому удалось вырваться оттуда. А регулярная пехота с остатками ополчения спешно отступает на север. Противник преследовал их, но недолго. О новом сражении и думать не приходилось, даже если бы удалось переформировать и воодушевить деморализованные войска. Оставалось только отходить.

Ничего не поделаешь. Придётся отступить, собрать из разбитой армии что-то боеспособное и готовить стольный Мэйдл к обороне. А ещё — уповать на помощь союзников.

Угрюмый вечер сгущался над понуро бредущими остатками ещё утром многочисленного королевского воинства. Размахрившиеся тучи на западе озарялись зловещими кроваво-красными отблесками пожаров.

* * *

Наши войска двигались на север, по следам отступающего противника. Шли неспешно, уверенные в своём безусловном превосходстве. И, уж конечно, не опасаясь остатков побитой армии северян. Мы подолгу задерживались в попадавшихся на пути поселениях, поджидая подкреплений с юга. Они не заставили себя долго ждать, а вместе с ними прибыли отряды каких-то странных людей в сером облачении.

Мы стояли на крыльце постоялого двора в одном из небольших городи-шек, что были густо разбросаны вдоль тракта. Дышали свежим воздухом после чадного зала харчевни. Изнутри слышались возгласы и смех подгулявших солдат. Время от времени доносился визг прислуживавших там девок; надо думать, пьяные герои награждали их шлепками и щипками.

— Как же я истосковался по несравненному соку наших виноградников! — пожаловался Чернявый. — Пить здешнюю бурду совершенно невозможно. Интересно, из какого дерьма они её готовят?

— Может, это нас они бурдой потчуют, а то, что получше, припрятали для себя, — предположил Торба. Он совсем недавно перестал бинтовать лицо и теперь являл всему миру кошмарные рубцы.

Крыльцо, на котором мы стояли, выходило прямо на широкую центральную улицу. По ней как раз двигалась колонна фургонов, обитых толстым железом. Маленькие окошки под самыми крышами были забраны решётками. На всех были имперские гербы, и за каждой шли люди в серых балахонах поверх лат, с капюшонами, опущенными на самые глаза. На груди их одеяний были изображены красные собачьи морды.