"Долог путь до Эскобара"

Долговязый Фориннис и сам смотрел на Иллиана сверху вниз, но со своим сложением скорее попадал в одну весовую категорию с лейтенантом. И это предложение воспринял с энтузиазмом.

Иллиану происходящее было полезно сразу с трех точек зрения. Во-первых, он не лукавил — спарринга ему для поддержания формы давно недоставало. Во-вторых, было интересно проверить лощеного зерговского адъютанта — судя по досье, офицера скорее штабного, чем с реальным боевым опытом. И третье, и самое главное: иногда именно попытка ото всей души поколотить человека настраивает общение на дружеский лад. Так и вышло. Фориннис, при первом знакомстве отнесшийся к Иллиану с настороженным снобизмом, теперь сам предложил после тренировки посидеть в кают-компании за кружкой чая. Иллиан, растирая потянутое запястье — а заодно почти (но не совсем!) незаметно посматривая на хроно, — немедленно согласился.

Зато он отнюдь не поддержал предложение выпить что-нибудь на градус крепче хорошо заваренного чая, сославшись коротко: "Служба".

— Опять до полуночи? — удивился Фориннис.

— Шеф меня ждет после восьми. Раз он сегодня отсыпался днем, то не ляжет допоздна.

На лице Форинниса отразилось все недоумение, какое может испытывать дисциплинированный офицер по поводу человека, отсыпающегося в рабочее время. — Вчера днем Форкосиган тоже не выходил к обеду...

— Знаю. — Иллиан вздохнул. — Лечение, полу-постельный режим... Его высочество сильно рассердился?

— Весьма. Да вы сами видели, — развел руками Фориннис.

О да, Иллиан видел и слышал. Замечание Зерга: "Чего только не придумают, чтобы совещание прогулять... подумаешь, язва! Бренди хлестать надо меньше". Его ворчание по поводу безответственных подчиненных, позволяющих себе болеть во время боевой операции. Намеки Форратьера на санаторное лечение, как будто планета внизу представляет собой сплошной курорт. Раздраженную реплику главного хирурга: "... если не желаете испортить себе аппетит окончательно, джентльмены, не предлагайте мне обсуждать диагнозы за обеденным столом". Непонимающий взгляд Форинниса, когда его сосед Иллиан отказался за обедом от столового вина в пользу минеральной воды.

Эйрел Форкосиган в эти дни в основном отсиживался в каюте, и вся порция недоумевающих, любопытствующих или осуждающих взглядов доставалась его персональному СБшнику. Иллиан хранил полнейшее бесстрастие. Даже когда его подопечный, вынужденный покинуть свое убежище, был угрюм, отмалчивался или вдруг начинал говорить на повышенных тонах, потом резко себя обрывая. Когда тот вышел на люди непричесанным. Когда... нет, Форкосиган не подходил к кому-либо настолько близко, чтобы собеседник мог учуять запах спиртного, зато то и дело кидал в рот мятные пастилки. А ходил с неспешной осторожностью человека уставшего, больного или... нетрезвого.

Джес Форратьер выглядел удовлетворенным. Это не доказывало ровным счетом ничего, кроме общеизвестного факта, что Форкосиган как подчиненный офицер ценен для него куда меньше, чем как объект издевок. Зато постоянно выходил из себя кронпринц Зерг. Он то и дело заводил речи о дисциплине и настроениях в экипаже — хитросплетенные, пафосные и в сущности ни о чем. Выводом как-то прозвучало, что экипажу требуется встряска, дабы (цитируя): "младшие офицеры перестали болтать, когда их не спрашивают, и бездельничать, когда по каким-либо причинам могут это сделать, а старшие — только и делать, что перекладывать друг на друга ответственность за это безобразие!"

В общем, поговорить адъютантам разгневанного кронпринца и провинившегося коммодора — а неадъютантский статус Иллиана на флагмане старательно умалчивался — было самое время.

— У Форкосигана, кажется, тяжелый характер, — доверительно склонившись вперед, заметил Фориннис.

— Да уж! — не стал возражать Иллиан. — Но не уверен, что хотел бы поменяться местом с вами... если, конечно, не считать чести служить лично будущему императору.

— Его высочество бывает... безапелляционен, — осторожно признался Фориннис.

"То есть ляпнет глупость и не желает от нее отступаться", перевел для себя Иллиан. — И как вы с этим справляетесь? — мягко поинтересовался он. — Поделитесь опытом. Я от властного и упрямого командира прихожу в совершенное отчаяние. Тем более сейчас. — Он вздохнул еще раз, досадливо запустив пятерню в не просохшие после душа волосы.

— Ну вы и сравнили, Иллиан, — возмутился из патриотических чувств Фориннис. — Комаррского Мясника и... кронпринца. — Однако, в чью именно пользу это сравнение, умолчали оба. — Уж если говорить про упрямство, помните вчерашнее?

Иллиан понадеялся, что это "помните" имеет скорее риторический смысл. Но даже рассеянный любитель забывать в гостях чужие зонтики и путать имена половины своих знакомых вчерашнюю дискуссию забыл бы нескоро.

— ... и тащим этот форский снобизм дальше в галактику, на смех всем, — кипятится Форкосиган. Уже никто, кроме Иллиана, толком не может припомнить, с чего в кают-компании начался разговор и почему он перешел на повышенные тона. — Кто-нибудь здесь считает, что три буквы перед фамилией прибавляют ему ума?

Форратьер останавливает вскипевшего было кронпринца движением ладони, поворачивается к Форкосигану. Голос его холоден и опасен: — Раньше ты любил рассуждать о политике спьяну, Эйрел...

— Офицерам на действительной службе не рекомендуется вести разговоры о политике, — неодобрительно заметил Фориннис.

— Знаю, — согласно кивнул Иллиан. — Это все ваши форские дела. Разве лорду-наследнику, да еще в его возрасте, кто-то указ?

— Я тоже фор. — Второй графский сын Фориннис вдруг сделался донельзя чопорным. — Но и помыслить не могу позволить себе подобные высказывания.

— Туше, коммандер! — примирительно вскинул ладони Иллиан. — Вы сами сказали, что у Форкосигана характер нелегкий. А свою лояльность империи он доказал не раз, и не словами. Да?

— Ну да, вы же из Безопасности, — смущенно улыбнулся Фориннис, — все время забываю. Нет, Иллиан, я не имел в виду чего-то в этом роде. И не думайте даже. Нелояльность? Скорее дурной тон. Фор-лорду просто неприлично рассуждать как горлопану из Лиги защиты простолюдинов.

— Об этом пускай у политофицеров голова болит, — легкомысленно махнул рукой Иллиан. — Мне хватает того, что сейчас к восьми — на ковер. — Он с сожалением смерил взглядом содержимое полупустой чашки, словно намекая, что скоро придется ее допивать и идти.

— Служба, — согласился Фориннис, — ничего не поделаешь. Желаю, чтобы за ваше долготерпение начальство вас отметило. Не нынешнее, так, — указательный палец, направленный куда-то в потолок, обозначал находящийся за добрым десятком тоннелей Барраяр, — имперское.

— Синие кубики? Ох, не дразните, коммандер, — чуть выделив паузой последнее слово, наигранно пожаловался Иллиан. — Лорд Форкосиган не делает мою задачу легче, и я лишь надеюсь, что по возвращении не буду разжалован до мичмана.

Он допил чай, распрощался с доброжелательным Фориннисом и, еще раз озабоченно покосившись на хроно, покинул кают-компанию.

Строго говоря, ничего этого делать было не обязательно. Ни смотреть на часы — в чипе памяти тикал скрытый счетчик времени, — ни тратить время на обсуждение обоих командиров. Но у нынешней беседы был один явный результат: заносчивый принцев адъютант проявил готовность слушать лейтенанта-простолюдина. И верить всему тому, на что тот жалуется. Иллиан не знал иного аккуратного способа донести до Форратьера намек, что его жертва то спит хмельным сном, то, просыпаясь, доводит до белого каления даже своего невозмутимого наблюдателя. Не идти же докладывать это самому?

Теперь дело сделано, и можно возвращаться к Эйрелу. Черта с два тот спит!

* * *

Разумеется, Эйрел не спал. Насколько Иллиан успел изучить его привычки, перед появлением своего лейтенанта тот прохаживался по каюте от стены к стене — тихо, не производя излишнего шума, — и то и дело глядел на хроно. И не удивительно: ему пришлось целый день соблюдать вынужденное затворничество, успешно маскируя его под запой. За это время Эйрел успел не столько издергаться ожиданием, — терпеливо ждать, как охотник в засаде, он умел, — сколько банально соскучиться.

Едва за спиной Иллиана задвинулась овальная металлическая дверь каюты, Эйрел подался вперед с нетерпеливым:— Ну? Что?

— Ничего нового, — пожал плечами Иллиан. Развести руками для большей убедительности он не мог, ностольку нес запечатанный фольгой поднос с камбуза. На подносе был лишь тот минимум, что разрешен язвенному больному; однако изголодавшийся Форкосиган, уже потихоньку ополовинивший свой пакет с орешками, будет сейчас рад и несоленому пюре с тушеным мясом. Иллиан водрузил поднос на откидной столик. — Надеюсь, командующим вскоре сообщат, что я вынужден до поздней ночи караулить буйного Форкосигана, чтобы тот не натворил бед.

— До поздней ночи? — приподнял бровь Форкосиган. — А не уснешь?

— Когда это я спал на посту? — возмутился Иллиан и тут же непроизвольно зевнул, прикрывшись ладонью. После чая и неподвижного сидения за столиком физическая нагрузка незаметно обернулась предательской истомой в мышцах.

Эйрел откровенно рассмеялся, но не обидно — ободряюще. И потянулся за едой. — Ты ужинал?

— Конечно.

— И какое настроение было за ужином? — Форкосиган энергично скреб ложкой по пластиковой тарелке, точно стремясь покончить с едой, как с досадной обязанностью.

— Обычное. Младшие офицеры взбудоражены, ждут предстартовых учений. К тому же большинство из них — как и я — не были в реальном бою. Им не избавиться от мандража, пока не прозвучат первые выстрелы. Но вы же не об этом? Ваше имя никто из них не поминал.

— Угу, — согласился Форкосиган с набитым ртом. Он проглотил содержимое последней ложки и бросил ее вместе со скомканной фольгой в тарелку, где оставались лишь потеки пюре на стенках и раскрошенный хлеб. Оглядел неприглядный натюрморт. — Станем выкидывать эту помойку сейчас или оставим для пущего эффекта?

— Мы рассчитываем на зрителей?

— Рассчитывай на лучшее, а готовься к худшему, — ответил Эйрел поговоркой. — Надеюсь, худшее не постучится к нам в дверь немедля, но, зная Джеса, я не удивлюсь.

— Тогда сними покрывало с постели. Официально ты все-таки болен, — посоветовал Иллиан. — И, если верить моим словам, проспал весь день.

— Логично. Тогда уж последний штрих... — Он выдвинул ящик, извлек знакомую бутылку. Чуть отодвинув плечом застывшего посреди комнаты удивленного Иллиана, прошагал в ванную, не закрыв за собой двери. Иллиан остался стоять на пороге, в темном проеме.

Эйрел открутил чеканный колпачок и отпил прямо из горлышка, потом покатал дорогой напиток на языке — и сплюнул в раковину. — Прямо жалко добро переводить, — усмехнулся он. Внимательно оглядел себя в зеркале, хмыкнул и неожиданно подмигнул, обернувшись. — Похож я на человека выпившего, Саймон?

— Крючок на вороте расстегни, — безмятежно поправил его СБшный наблюдатель.

— И то верно, — согласился Форкосиган. — В таком виде на императорском совете докладывать, а не вдрызг напиваться.

Насчет императорского совета он, пожалуй, переборщил. Ни суточная щетина, ни покрасневшие глаза — Эйрел пол-ночи нарочно просидел за коммом — не подходили к образу безупречного офицера. Алкогольное амбрэ, легкое, но ощутимое, идеально довершало картину.

— Ну вот, декорации мы подготовили, — пошутил Эйрел, завинчивая колпачок. Отнес бутылку на место, решительно захлопнул ящик и принялся загибать пальцы. — Ужином ты меня накормил, о новостях доложил — вернее, об их отсутствии. Что теперь?

Ожидая ответа, он машинально присел на край незастеленной койки, потом, подумав, отодвинулся ближе к стене, сознательно стараясь измять вещественное доказательство. Маскарад его скорее забавлял, чем раздражал. А может, именно неприятная необходимость ломать комедию выливалась у него в нервную иронию. Судя по досье, словосочетание "чувство юмора" применялось к бывшему адмиралу Форкосигану не слишком часто.

— Если бы ты сейчас напивался на самом деле, я сидел бы у двери в полной готовности тебя перехватить, а ты демонстративно обращал бы на меня не больше внимания, чем на стул. Так вот. Изобразить предмет мебели, если надо, я могу и сейчас: чип мне заскучать не даст. Надо?

— Не вздумай, — погрозил пальцем Эйрел. — На одиночное заключение я не соглашался. Или... что это за приступ деликатности?

— Полагаешь, СБшнику скорее свойственно бесцеремонное любопытство?

— Ну... — Эйрел усмехнулся, но на секунду замялся, выбирая между честностью и вежливостью.

— Правильно полагаешь, — договорил Иллиан. И виновато хмыкнул: и признаваться неудобно, и фамильярность с прославленным Форкосиганом выходит не всегда легко. — Я именно чересчур любопытен: предупреждение первое и последнее, коммодор.

— Испугал... — протянул Эйрел. Поцокал языком, выдержал паузу. — Весь уже дрожу. Ты фастпенту в кармане не прячешь, Саймон? Нет? Вот и замечательно. — И решительно заключил: — Поговорим. Но учти: спрашивать будешь не только ты. Устроим вечер вопросов и ответов.

А ведь не только затекшие мыщцы бросают засидевшегося в каюте Форкосигана от стены к стене, подумал Иллиан. Ещё совершенно непредставимая для него внутренняя... неуверенность? От двери — к столу, то ближе к Иллиану, то дальше. Психолог сказал бы: выраженное в действиях желание раз и навсегда разобраться с дистанцией, на которой находится от него назначенный императорской волей лейтенант. Что тот здесь делает? Заботится или надзирает? Подчиняется или командует? Искренен или хорошо натаскан? Форкосиган наверняка не терпит двусмысленности, и ему надо знать, забыть ли раз и навсегда случившуюся третьего дня пьяную откровенность или довести ее до конца.

И ещё. Жесткая потребность выговориться есть у обоих. Оба невольно загнали себя в ловушку имиджем полнейшей служебной бесстрастности: скупые точные слова, сухой юмор, деловые распоряжения, невозмутимое лицо, а любые эмоции загнаны так глубоко, как только возможно. Слов нет, тандем из них поэтому получается неплохой: говоря Форратьеру, что они с Форкосиганом похожи, Иллиан не лукавил. Но тут склонность Иллиана невольно копировать манеру того, под чьим началом приходится работать, делается удушающей петлей обратной связи. И маска бесчувственного идола обоим периодически начинает изрядно натирать...