"Аниматроник: Князья Хаоса"

— Мимо форпоста. Далеко мимо.

— Сколько их?

Два-по-сто глядит исподлобья.

— А вот это — самое неприятное.

— М-да, — разом побледнев, качает головой Тамерлан. — Вышли на охоту…

Я оглядываюсь. Настроение отряда неприятно отчаянное. Два-по-сто замечает, говорит решительно:

— Всем проверить оружие. И — за мной. Но осторожно.

Щелчки перезарядки немного возвращают уверенность. На лицах бойцов поселяется решимость. Но от моего внимания не укрывается, что в глазах Два-по-сто ее нет. Но мне все равно интересно, что это за бедуины такие. Поэтому, когда отряд начинает пробираться по лесу, дважды проверяя место, куда поставить ногу, я радуюсь.

Тамерлан догоняет бармена, шепчется. Я с трудом улавливаю:

— Зачем мы туда премся? Почему не переждать?

Ответ едва слышен:

— Их несколько отрядов, Лан. Я никогда не пеленговал СТОЛЬКО бедуинов.

На пару минут беседа стихает. Потом вновь слышится голос Тамерлана:

— Может двинем к обрыву? Формпойнты есть, сделаем лагерь. Ну, или пещеру отформируем да забаррикадируемся.

— У тебя есть столько очков? Сам знаешь — менять ландшафт дело не быстрое и хлопотное. Надо рисковать.

— Уверен?

Два-по-сто останавливается резко, глядит в лицо ковбою и цедит:

— По-твоему, я своей шкурой не рискую? Думаешь, мне хочется подыхать?!

Тамерлан сливает спор и отстает.

— Серьезно? — я тут же наседаю на одноглазого ковбоя. — Мы можем формпойнтами создать пещеру и заткнуть ее выход камнем? Безо всякого инструмента?

Тамерлан мрачен, но до ответа снисходит:

— В Пропасти все можно. Ее гребаный конструктор, мне так кажется, имеет бесконечное число вариантов. Здесь можно отформировать любой предмет. Я слыхал, что одна армия как-то осадила крепость. Долго не могли взять, пока предводитель не приказал отдать ему все очки формирования. Стали они по ветру, да весь воздух в ядовитый газ отформировали. Потом осталось только ворота открыть, ибо живых в крепости не осталось.

Я попытался представить масштаб формирования. Б-р-р! Мерзкая история.

— Но у нас и вправду не столько очков, — вздыхает Тамерлан. — На пещеру не меньше тыщи, а то и двух надо.

Два-по-сто вскидывает руку и разговоры смолкают.

Оставляем мешки с лутом, сгорбившись, крадемся к бармену. Он выглядывает из-за кустов. Я впервые замечаю, насколько жесткий у него взгляд. Потом все мысли пропадают.

По краю долины, у самой кромки леса, бредет разношерстная армия. По-другому эту толпу не назвать. Бедуинов там больше сотни, это точно. Я присматриваюсь и быстро понимаю, почему это «немутанты» и «перечеловеки».

Тела у многих давно лишились привычных человеческих очертаний. Кого там только не было: паукообразные твари, монстры, то ли гориллы, то ли медведи, чудовища со щупальцами вместо рук, крылатые карлики с куполообразными головами, на которых пучатся десятки глаз.

— Что заставило их идти днем? — озадаченно шепчет Два-по-сто.

— Может у них миграция? — предполагает Тамерлан.

— Мозгов у тебя миграция!

— Кто это? — вклиниваюсь в светскую беседу.

— Безусловное зло, — уверенно отвечает бармен.

— Это мутанты?

Тамерлан шепчет:

— Мутанты почти лишены разума. Как правило, то обезумевшие от смертей игроки. А эти стали такими тварями намерено. Это у них нечто вроде секты. Думают, что попали в бесконечный ад, из которого нет выхода. Значит, нужно как-то приспосабливаться. Вот они и формируют свои тела под особенные нужды. К примеру, жрать могут с одинаковым успехом камни и человечину.

— Каннибалы?

— Нет. Ведь они уже не люди. Бедуины разумны, но разум их от такой формы давно лишился всего человеческого. Всех, кто не такой, как они, бедуины убивают без раздумий и разговоров. Пленных не берут. Считай, что ты воочию увидел новую форму жизни.

«Вот она — сущность Пропасти, — думаю я. — Всеобъемлющее безумие. Каждый сам за себя и выживает как может. Благо, возможности здесь бесконечны…»

Бедуины двигаются с кажущейся неотвратимостью. Напоминают саранчу.

— Мы от них не отобьемся? — спрашиваю.

Два-по-сто игнорирует, а Тамерлан язвит:

— А ты знаешь, где у этих тварей уязвимые места? Где сердце? Где мозги? С одной такой сволочью управиться трудно, а уж с сотней. К тому же расслабляться нельзя, ты думаешь, что огнестрел — наше преимущество? Поверь, у бедуинов найдется, чем ответить…

Мало-помалу толпа минует холм. Кажется, они понемногу отдаляются от форпоста. Но Два-по-сто с каждой секундой волнуется все больше. Тамерлан ничего не замечает, но я решаюсь спросить:

— Ты еще одну группу видишь?

Глаза бармена сверкают.

— Ты что еще и психолог? Да, черт возьми.

— Позади нас?

Два-по-сто кивает и вновь с напряжением всматривается в долину. Стая бедуинов еще не успела отдалиться на приличное расстояние.

— Вот так засада! — шипит Два-по-сто и резко командует: — За мной, смертники! Только тихо, иначе всех сожрут, мать вашу!

Подхватываем мешки, выходим из леса. Бармен все чаще оглядывается, подгоняет нас. Его тревога передается и остальным.

— Быстрее, сукины дети! — орет сквозь зубы Два-по-сто. — Поторопитесь, висельники!

Мы похожи на бегущих улиток: согнувшиеся, с мешками на спинах. Пересекаем долину наискось, подгоняемые матами бармена. Солнце нещадно палит, зависнув в зените. Желтое небо кажется раскаленным. Пот пропитывает футболку и она противно липнет к телу. В кожаном плаще неудобно и жарко, дыхание вырывается с хрипом.

— Форпост! — уже не таясь, кричит Тамерлан.

Точно. Вижу вдалеке очертания торчащих башен. Настроение в отряде мгновенно поднимается, но в ту же секунду за нашими спинами раскатывается вой. От него мурашки бегут по телу. Так воют волки, загоняя добычу.

— Мля! — рычит Два-по-сто. — С ними идут следопыты!

— Смотрите! — ахает Тамерлан.

Я оборачиваюсь и кажется, будто в желудок опускается пригоршня мокрого снега.

По склону катится черно-зелено-коричневая волна. И конца и краю ей не видно. Передний край уже стекает в долину, а хвост отряда бедуинов еще выхлестывает из лесу.

— Небо!

Я задираю голову. Там кружит три точки. Издалека летающие бедуины напоминают крылатых обезьян из «Страны Оз».

— Звиздец… — упавшим голосом ругается Тамерлан.

Бег превращается в гонку со смертью. Бежим, не чувствуя ног, кажется, от скорости ветром душу выдувает из тел.

Два-по-сто несколько раз останавливается, падает на одно колено и палит восемь раз подряд из своего барабанистого ружья. Но то ли палит дробью, то ли стрелок из него хреновый, но ни один из крылатых карликов желтый небосвод не покидает.

Я решаю не отставать. На бегу целюсь в небо из бревномета, жму на спусковой крючок. Самопал, кажется, взрывается в ладони: огонь, искры, пороховой дым, удар в запястье. Сердце екает и боязливо замирает. Но все нормально, даже пальцы все на месте. Правда, ни одной обезьяны не сбил, зато перепугал. При выстреле они разлетаются впопыхах, как мухи при виде осы.

— Не сбавляйте ход! — рычит Два-по-сто. — Или до вечера не доживете!

Крылатые твари возвращаются. Правда, теперь уже на гораздо большей высоте.

— Ничего, — хрипит Тамерлан, волоча мешок с лутом, — зато прицельно стрелять не смогут.

— Они еще и стреляют? — успеваю удивиться.

И тут же вокруг начинает свистеть.

Пригибаюсь машинально, вижу, как на земле вокруг появляются маленькие пылевые бурунчики. Глаза лезут на лоб, когда вместо пуль вижу воткнутые в почву полосатые, как палка гаишника, колья.

— Отравленные жала! — шипит Тамерлан с отвращением. — Не давайте им прицелиться!

Ковбой разворачивается, бросает мешок на землю и обнажает револьверы.

— Тогда нас нагонят их собратья! — брызжа слюной, орет Два-по-сто. — Не останавливайтесь!

Тамерлан кричит с вызовом:

— Если у меня будет выбор: упасть, парализованным этой хренью, чтобы вечером меня схарчила секта ублюдков или погибнуть в бою — выбираю последнее!

Секунду ковбой и бармен обмениваются молниями во взглядах, кажется, что еще чуть-чуть и вцепятся друг другу в глотки. Понимая, что это лишь усугубляет ситуацию, я решаюсь:

— Не тупите, идиоты!

Кричу, и сразу оказываюсь в перекрестье взглядов. Не смущаясь, коротко матерюсь и подхватываю мешок Тамерлана:

— Разделимся на две группы: одна тащит мешки, вторая отстреливается. Потом поменяемся. Если придется туго — сбросим лут нафиг!

— А ты не еврей ли часом? — спрашивает Тамерлан со счастливой улыбкой. — И нашим, и вашим — у тебя талант, страховой агент.

И начинает палить в небо.

Решив, что ответную тираду он услышит уже в стенах форпоста, я продолжаю бежать. С двумя мешками это вдвое тяжелей. По спине лупит награбленное, мешки друг другу мешают, сталкиваются и норовят сползти.

За спиной стрельба усиливается. Обстрел ядовитые жалами резко сходит на нет.

Корявые башни форпоста приближаются удручающе медленно. По обе руки от меня слышится хрип и надсадное дыхание. Наверное, никто из обитателей форпоста не вкладывал очки формирования в развитие своих ног.

Довольно быстро я устаю. Пот заливает глаза, мир становится размытым, слышу только гулкую стрельбу и топот. Под сапог вдруг лезет коварная кочка и я лечу кувырком. Тут же сильная рука вздергивает меня на ноги.

— Отстреливайся! — хрипит Тамерлан, подхватывая мешки. — Теперь я понесу.

Я не возражаю. Выдергиваю из карманов плаща револьверы, оборачиваюсь…

И чувствую, как сердце сжимают тиски отчаяния.

Крылатых карликов, кажется, стало в желтом небе значительно меньше. Но вот армия преследователей подобралась уже настолько близко, что я отчетливо различаю главных загонщиков. Это люди-пауки в костяных доспехах. Самые первые уже разматывают лассо.

«Гребаный кошмар, а не Пропасть, — проносится у меня в голове. — Насколько же извращена людская фантазия, чтобы превратить себя в паука?!»

Я прицеливаюсь на бегу, но тварь с шустростью креветки прыгает в сторону. Только видно размытый силуэт. Фь-ю-ють! И паук уже в двадцати метрах левее.

Ловлю цель… повторный маневр арахнида вызывает у меня острое желание говорить гадости.

Пытаюсь в третий раз. Хитро беру вторым револьвером упреждение. Стреляю. Без толку. Луплю до тех пор, пока барабаны не пустеют. Но мне так и не удается даже легко подстрелить ни одной твари.

И тут я замечаю, что погоня поменяла тактику. Замечаю, и сердце обрывается. Теперь точно звиздец. Арахниды вытягиваются в длинную ленту, огибая нас сбоку, и ее края начинаются смыкаться, как клещи.

— Хьюстон, — ору, — у нас проблемы!

Наш антилопий бег, больше, откровенности ради, похожий на гон обезумевших от ужаса оленей, сбивается. Всего на пару мгновений сбивается, пока мужики оглядываются и вникают в суть проблемы, а петля вокруг нас почти смыкается. И только сейчас я осознаю истинную скорость арахнидов.

— Сейчас нас будут есть, — отчетливо произносит Тамерлан и облизывает губы.

Инстинктивно мы сбиваемся в стайку и жмемся спина к спине. Так же, как единый организм, одновременно перезаряжаем оружие.

Обычно в такие моменты положено говорить, что готовился задорого продать свою жизнь, но, что греха таить, в тот миг я мог только бояться. Пропасть своим реализмом начисто стирала ощущение, что всего лишь застрял в виртуальном пространстве. Какое на хрен виртуальное пространство, когда под тяжелым и жарким кожаным плащом хлыщет холодный пот?! Когда на зубах скрипит пыль, а ноги ноют от усталости?!

— Пошли вы все в… — скрипит зубами Два-по-сто и внезапно начинает орать: — Ноги в руки! Оружие наготове! К форпосту — бегом!!!

Командирский тон срабатывает. Я перехватываю у Тамерлана один мешок и бегу с такой скоростью, что боюсь, что сейчас ноги начнут заплетаться.

В руке один из револьверов, в кармане плаща — второй. За пояс штанов заткнут бревномет.

Впереди вырастает форпост, но наши взгляды прикованы к сдвигающимся цепочкам арахнидов. Когда они сомкнутся — нас отсекут от спасительной крепости и тогда можно переставать надеяться…

— Тамерлан, Видж, Арматура, Волк — берете на себя тварей слева! — отрывисто лает Два-по-сто. — Мы с остальными мочим тех, кто справа!

До форпоста остается метров пятьсот, когда мы выбегаем на дистанцию более-менее прицельной стрельбы. Еще пара мгновений, и арахниды захлопнут ловушку.

— Огонь!

Мы вытягиваемся в подобие цепочки, каждый выбирает жертву, тычет в нее оружием и люто-бешено давит на спусковой крючок.

Я делаю три выстрела. Вижу, что ни один не достигает цели. Сую бесполезный теперь револьвер в карман, выхватываю второй. Тот цепляется за край и никак не хочет выхватываться. Вокруг гремит канонада, кисло воняет порохом. Наконец, револьвер высвобождается и я луплю почти навскидку. Успеваю обрадоваться, когда один из арахнидов спотыкается, одна его толстая лапа подламывается и на траву брызжет, как внутренности из раздавленного таракана, желтая густая кровь.

— Быстрее!!!

Мы уже в паре десятков метров места, где должны сомкнуться края ловушки. Видим во всех подробностях арахнидов, различаем царапины на костяных доспехах, чувствуем трупную вонь.

— Быстрее, сволочи!!!

Я забрасываю разряженный револьвер в карман. Вижу страшную клыкастую улыбку ближайшего ко мне арахнида: тварь все ближе. И выхватываю из-за пояса бревномет.

Навожу со всем тщанием, которое только возможно на бегу. Нас разделяет десять-пятнадцать метров. И жму на спусковой крючок.

В ладони будто взрывается ящик китайских петард. В запястье больно бьет отдача. Я пролетаю сквозь облако искр и дыма…

Насмерть перепуганный, но невредимый арахнид от неожиданности падает на брюхо. Его выпуклые фасеточные глаза, кажется, вот-вот лопнут от усилий, с какими тварь их пучит. Я не удивился бы, если б под паучьим брюхом увидал горку кирпичей.

Ловец приходит в себя одновременно с моим пониманием, что я промазал. Точность у бревномета хуже, чем у слепоглухонемого пушкаря!

Расстояние между нами сокращается до пяти метров.

— Чтоб ты сдох! — ору в сердцах и по уже наработанной схеме швыряю бесполезную вундервафлю в паучью тварь.

Но арахнид уже окончательно оправился от пережитого ужаса и ловко уворачивается от бревномета.