Степное солнце

Девочка побежала догонять исчезавшую в толпе родню и только тут Манат заметила, что левая рука малышки, спрятанная под рукавом была крохотной, точно начала расти, но так и не смогла, не осилила, и осталась как у младенца.

Ближе к вечеру боги решили напомнить людям, что все же грядет осень и с неба полил дождь, стеной отделяя всех ото всех. Под ногами мгновенно захлюпало. А с севера налетел холодный ветер.

Манат очень хотела посмотреть на то, как достойные воины пойдут к святилищу, где обретут Копье, но Самсара, завидев вымокшую до нитки девочку, погнала ее в становище.

Вторая жена тоже не пошла к священному месту. И была она сама не своя, руки подрагивали, дышала женщина тяжело, будто бежала долго. Ее волнение передалось и девочке, и Манат осторожно обхватила руку второй жены арада маленькими пальчиками. Та вздрогнула, потянула, чтобы вырвать ладонь, но вдруг опомнилась, встретившись с голубыми глазами северянки.

Теплое молоко обожгло горло, а шкура на лежанке кололась. Долго ворочалась Манат, прислушиваясь к крикам и топоту копыт, пока не провалилась в сон, из которого никак не могла найти выхода.

* * *

Девочку бил озноб, лоб и живот обжигали кожу ладоней. Хриплое дыхание сквозь стиснутые зубы вырывалось с трудом, а в груди у малышки гудело и клокотало, как в котле с кипящим маслом. У нее даже сил не было кашлять, а когда все же получалось, на кусках ткани оставались лужицы серо-зеленой жижи.

У Самсары едва получалось влить в рот девочки пару капель конопляного отвара, да и те скатились по подбородку. Бледная кожа, отдавала синевой вокруг рта, губы были словно вымазаны черной грязью.

В покачивающейся кибитке в дальнем затворе вторая жена арада была с девочкой одна. Никто больше не решался к ним заглядывать, оставляя еду и питье у самого полога.

Когда стало ясно, что девочка заболела и сильно, бледный Нур с глазами, полными боли, перехватил вторую жену, направившуюся к маленькой северянке, запретив входить к ребенку. И он был прав, он требовал, чтобы женщина способная управлять хозяйством, способная еще родить, не лезла в глотку к смерти. Боги не помогают тем, кто бесполезно рискует собственной жизнью.

Вторая жена арада смотрела на мужа и признавала его правоту, она знала что будет: в дне пути от становища Большого Арада, обернутые с ног до головы в тряпье воины вынесут девочку из кибитки и положат на землю возле чахлого деревца посреди степи. Обоз уйдет, а северянка останется. Душа ее уйдет — живое дерево поможет перейти в иной мир, и боги примут, открыв светлой, детской душе путь к перерождению. Все было правильно. Так поступали всегда, если видели, что бездушные полностью завладели телом человека и вылечить его уже невозможно.

Но после того, что случилось, Самсару будто подменили, отобрали у нее рассудок, которым она так славилась.

Вторая жена чтила богов, истинно веря в то, что все происходит по их воле, все, кроме решений, который принимают люди. И поэтому вторая жена арада ослушалась приказа мужа и вошла к маленькой девочке, еще так нуждавшейся в матери: малышка пыталась нашарить тонкими ручками родительское тепло среди окружавших ее кошмаров, что вместе с жаром напустили бездушные.

Самсара была матерью. Матерью двоим живым и двум едва родившимся, но сразу покинувшим ее детям. Она стала названной матерью Зауру тогда, когда ее дети не могли принять свет солнца и ветер степи, и умирали. Арад мог изгнать ее, как негодную, но он этого не сделал.

Заур стал ее первенцем. Пусть не родным по крови, но первым в кого она вложила душу и заботу.

В каком-то смысле Самсара была даже рада складу характера первой жены арада, которая не видела себя в доме, но на коне и с луком.

Но теперь ее "первенца" отняли у улянки.

В то утро, когда стало понятно, как сильно заболела северянка и то, кто одарен благодатью бога, Самсаре показалось, что сердце ее остановилось от горя. Она зажала руками рот, едва сдерживая крик, опустила полог шатра, чтобы не видели ее обиды на бога те, кто этого бога почитал за его дар. Она тоже почитала. Она ценила дар. Но разве могла она простить богам того, кого кормила собственной грудью полной молока. Это молоко предназначалось ее сыну, но он не прожил и одного оборот луны. И все ушло Зауру. Все тепло. Вся трепетная нежность, на которую только была способна улянка. А варанка, увидев, как подрагивают руки второй жены, как бережно склоняется та над живым комочком, перевязала грудь. Единственную, левую, которая и так не дала бы достаточно молока молодому голодному воину.

Когда Заур стоял во весь рост, воздев над головой Копье, все ликовали. Все! Целых двенадцать оборотов луны у Степи будет защитник от черных колдунов, несущих гибель всему живому. От Империи, чьи воины не топтали землю Великой Матери уже больше сотни лет.

Через двенадцать лунных месяцев исчезнет из рук ее мальчика чудесное оружие, и он упадет, выдохнется, неся Копье, не предназначенное для человечьих рук. Не будет говорить, не будет сам пить и есть, не будет существовать для мира, а мир для него. Не будет проблеска разума в его глазах, жизнь в них потухнет.

Тех, кто проходил путь Копьеносца принимал арад, который его породил. С почестями приветствовали они того, кто дарил им покой ценою собственной жизни. А что может быть для воина достойнее такой смерти? Им давали отвар конопли и яд. И те засыпали быстро, без мучений... Чтобы больше не проснуться... Это тоже была великая жертва богу за его дары...

Неужели ей придется своими руками дать своему сыну чашу со смертью?

Может, теперь не отнимут у нее Имка, которого хотел Нур отправить учиться у Пересекших наукам полезным для рода-племени, чтобы вернулся он мастером, который научил бы арад, как ему процветать и дальше.

Но теперь нет того, кто встанет во главе арада! Не будет защитника!

За дочь Самсара не волновалась, дочери всегда уходят, чтобы породить свою семью. Вторая жена арада знала — Сати справится. Она сумеет удержать в своих руках нити и ключи Большого Дома. И если боги дадут ей сил, она продлит род Нура и ее.

Северянка должна родить сына. Только муж уже не молод, а на все нужно время. На то, чтобы крохотные глазки стали различать солнце и звезды, чтобы окрепли маленькие ручки, стали достаточно сильными ножки. Чтобы ум был и воля, и разум, и не обделен был богами сын даром, предчувствуя опасность и предугадывая, принимая правильные решения.

Но в любом случае все они ныне могли обойтись без Самсары.

Все! Кроме Манат.

И если Самсару заставят дать умереть сыну, то хоть маленькой девочке она должна у богов вымолить жизнь.

* * *

Арад был тих. Пасмурное небо едва удерживало над ним в своих чреслах проливной дождь. Ветер приносил из степи запахи трав, влаги и тревоги. Самсара почувствовала это всем своим естеством. Девочка, укутанная в шкуры, спала. Жар спал. И бедное дитя покрылось испариной и бледностью. Болезнь отступила, улянка поняла это.

Ради чего-то хранят боги маленькую северянку? И вот сейчас подумалось второй жене арада, что порой зря боги так молчаливы.

Арад был тих. Тих той особой тишиной, которая присуща смерти. Смерти не простого общинника, а того, кто мог повлиять на судьбу всего арада... или того, кто имеет для вождя значение.

На крыльце стояли Остроха и Сатана. Полы темного халата дочери трепал налетевший ветер, а волосы развевались подобно черному огню.

Нур спрыгнул с лошади и кажется, ноги его, коснувшись земли, прорвали небесную хлябь, огромные капли дождя ударили в пыль. И даже звук поскрипывающего обоза и перестук копыт прибывавших на Большой Двор не смог заглушить этот перезвон-разговор неба и земли, так соскучившихся друг по другу.

Сати шла к отцу, но искала глазами в толпе у первой кибитки кого-то другого и очень боялась встретить того, кого так искала.

Девочка опустилась на колени в пыль у ног отца, склонив голову.

— Боги знают все, отец мой! Боги ведают, что лучше!

Истинно ли так?

Самсара спустилась на землю с козел. Резкий порыв ветра заставил лошадей взволнованно всхрапнуть.

— Твой сын и третья жена не смогли пройти врата рождения! — голос Сати дрогнул, и она склонила голову до самой земли.

Глаза Нура закрылись, и он воздел глаза к небесам, холодным и мрачным, несущим уже дыхание холодов и отголосок морозов.

А вторая жена арада всем телом ощущала, как бьется в кибитке сердце одинокой отныне и навсегда Манат.

Глава 8

Небо так и не сменило окраса, серое, с низкими облаками, почти волочившими по земле толстые, как у борова, животы. И дождь. Он лил, не переставая, несколько дней, лишь ночью давая земле отдышаться.

Как бы ни просила жрица у богов милости, что бы ни приносила в жертву и что бы ни обещала, те молчали. А небо все плакало, и конца этим слезам видно не было.

Жрица отступила. А вот люди, что рыли глубокую яму недалеко от святилища, по колено в грязи, вычерпывая из уже готовых участков воду, не отступили. Остроха приносила им пряное питье и теплые каши, сваренные на настоях трав, смотрела, как, благодарно кивая, пьют и едят те, кто готовил могилу для жены вождя, поддерживала их словом и песней, украдкой кидая взгляды на пригорок недалеко от глубокого земляного рва, ограждавшего арад. Там часто появлялся сам Нур.

Вождь, как и положено тем, кто не только носит меч, но и направляет острие мечей других, верил в богов немного по-своему, ведь решения его и дела были для племени судьбоносными. Пожалуй, как ни страшно было сознаться самой себе в этом жрице, даже более судьбоносными, нежели решения тех, к кому обращалась в своих мольбах Остроха.

Давным-давно он задал ей вопрос, да такой, что большинство приняли бы его за богохульство, но запал он в душу жрицы.

Остроха была только возведена в ранг Посредницы между богами и людьми, запястье ее левой руки еще побаливало от нанесенного знака, овившей руку змеи, говорящего о том, кем теперь она стала. Женщина тогда готовилась к ритуалу предсказания. На алтарь возложен был связанный молодой барашек, жертвенный нож наточен и сверкал на солнце. Сердце жрицы билось, ибо первый раз ей предстояло провести сложный ритуал самой, а не быть лишь помощницей.

Араду надо было знать, стоит ли затевать спор с западным соседом — Мадрушем и его сильным племенем из-за земель вдоль Великой реки, которые тот захватил, едва выпустил власть из рук прежний вождь, предшественник Нура.

Сам молодой предводитель пришел к святилищу, долго наблюдал за приготовлениями и вдруг спросил, почему называют это действо предсказанием?

Ведь если боги всесильны и определяют ход жизни человека, зачем им делиться знанием будущего, своими планами? Давать надежду на выбор. Ритуал не имеет смысла, если люди все равно поступят так, как хотят боги.

Помнила Остроха, как вздрогнула, как едва не выронила из ослабевших пальцев тяжелое оружие, а позже поняла женщина, что именно за подобные мысли и понравилась молодому вождю Самсара. Улянка была уже обещана богам в Посредницы, когда посольство сватов прибыло к ее отцу, и девушку познакомили с Нуром. Она выбрала его (не без нажима Божаны, как слышала Остроха), сказав, однако, что боги определяют все, кроме поступков человека. Да, она имела ввиду своего отца, задобрившего Великих большой жертвой, и жрицу племени, тоже видевшую свою выгоду в ее браке с Нуром, отринув предначертанное девушке Великими.

Нур тогда улыбнулся испугано замершей Острохе и сказал тихо, что, наверное, тогда-то в ритуале и есть смысл, видимо, боги тоже хотят угадать, что же решит человек...

Самсара произнесет эти слова спустя несколько лет после того памятного ритуала.

Забавно, но, то ли растерялась Остроха и не смогла должным образом воззвать к богам, то ли решили Великие проучить жрицу за то, что не оборвала богохульства она арадова, а имела право — в святилище главная она. Только дали ответ внутренности барана, разложенные на алтаре, что быть войне, войне, которую арад бы не выиграл, и рисковало племя стать частью Мадрушева рода, но Нур опять решил по-своему.

Он отправил десять воинов к захватчику, со своим словом, что сегодня пришли десять сильнейших, а завтра придут десять тысяч таких же. Расчет был не на битву, нет, на то лишь, чтобы показать воинскую удаль и смелость, мастерство и силу, новое оружие и сильных лошадей. С ними отправился брат вождя, Дор, по которому вздыхала жрица. Седина у висков появилась у того еще в юности, окладистая борода тоже была светлой от пролитого серебра, но пронзительный взгляд, спокойствие и ум делали Остроху заложницей любви к первому воину. К сожалению, безответной...

Брат вождя не только вернулся с живыми воинами, но и принес благую весть. Мадруша предложил поделить земли, оставив те, что на стороне реки арада Нура, за молодым вождем, а это были хорошие пастбища для скота, он же забирает земли за рекой себе, даря, однако, Нуру табун чисто черных лошадей и обещание помощи в случае нападения врагов. Для бескровной войны и молодого арада, о котором мало кто слышал, это была большая удача. Земля, лошади и союзник.

Сила десятерых первых всадников заставила задуматься соседа. Никому не хочется иметь дело с неизвестностью. А новый арад мог призвать других вождей или племена с Севера, которым частенько все равно, чью голову снести мечом.

Может, и правда, не ведают боги, как поведут себя люди, и на самом деле предсказания — попытка Великих направить дело так, как им выгодно. Ох, играют боги с людьми... Чем старше становилась Остроха, тем больше в это верила. Но более всего играют с людьми люди.

Арад с момента смерти Хельги был тих, хотя жители его говорили больше обычного, да только шепотом. Боялись соплеменники.

Многое решили припомнить боги вождю. И особенно кровь женщины, хлынувшую на древо-камень.

Арад хотел понимания и поддержки, и он их получил: вожди уверились в угрозу с Востока, осознали, что может она придти и со стороны Империи, и многие готовы были принести личные амбиции в жертву ради объединения, а значит, и ради выживания племен. А это стоит дорого.

Остроху передернуло при мысли о том, как по-особому боги видят мир. Согласился арад встать под знамя царя, и Великие лишают его наследников... одного за другим. Большая честь нести копье. И старший сын Нура несет ныне спасение Степи. Но он не займет место отца. Не смог увидеть солнце младший отпрыск. И он не займет места отца. Остался средний. Сын улянки. Но почему-то в этот раз верилось предсказаниям Острохе (и даже не столько предсказаниям, сколько собственному опыту, ушам и глазам): его путь совсем иной. Но говорить о судьбе Имка с вождем она не стала.

А ведь не раз говорили предсказания Острохе, что обернется неудачей и это затея арада с объединением. А выходит все по-другому. И карают боги за то, что не поступает человек так, как нужно Великим. Карают от бессилия, от того, что сами не ведают, как поведет себя Нур...

Вскоре вырытую яму накрыли закрепленными на кольях широкими, сшитыми между собой тонкими шкурами. И началось обустройства прибежища сына и его матери.