Зона захвата

На месте ямы быстро вырос могильный холм.

Грязные и промокшие люди испуганно сбились в кучу, надеясь, что на сегодня их мучения закончились.

— В лагерь, бегом! — истерично крикнул Меджидов.

Его крик оборвался кашлем. Вали схватился за грудную клетку и что-то прошипел, словно гусь.

— Вы что — не слышали?! В лагерь! Бегом! — перехватил инициативу лохматый боевик и для убедительности пальнул очередью поверх голов.

Рабы испуганной толпой ломанулись в сторону освещённой прожекторами фермы. Оттуда доносились отзвуки нескольких дизельных генераторов, обеспечивавших лагерь электроэнергией.

Промокшие ничуть не менее невольников боевики двинулись следом, подгоняя пинками и прикладами самых медлительных.

Дождь продолжал долбить многострадальную землю и безымянную братскую могилу. Мутные многочисленные струйки стекали с бесформенного бугра, проделывая на его поверхности извилистые бороздки.

После расстрела и последовавших за ними похорон Вали Меджидов ощутил дикое желание уединиться, забиться в такую нору, чтобы его никто не видел.

Для этой цели он давно устроил себе что-то вроде каптёрки, где можно побыть одному, что в условиях постоянной скученности — вещь просто неоценимая. Каждому порой необходимо остаться в одиночестве.

Личный дом в лагере был только у Магомедова. Меджидов, хоть и считался его заместителем, такой привилегии не имел. Для Вали в казарме боевиков отгородили угол с отдельным выходом. В этом закутке он ел, спал, туда приводил женщин.

Меджидов ещё в зоне осознал, как выгодно иметь личное помещение. Там он пристроился на непыльную работёнку — библиотекарем, но на самом деле за него работали два "мужика". Мужиками они были не только в физиологическом смысле. В условиях зоны и её извращённых законов это являлось принадлежностью к определённой касте.

Сам Меджидов считался блатным. До высшей иерархической ступени — вора в законе — это так же далеко, как пешком от Махачкалы до Москвы, но статус блатного позволял ему не работать. Поэтому "мужики" делали всё необходимое по приёмке-выдаче книг, учёту, заполнению карточек, приведению в порядок потрёпанных в руках неаккуратных зеков томиков.

Меджидов пребывал в праздном безделье, изнывал от него, но принципиально не выполнял никакой работы. Правда, он запоем читал. Других развлечений на зоне было немного. Разве что пара кружков — шахматно-шашечный и пластилиновой лепки. Последний казался не просто абсурдом, а настоящей насмешкой со стороны администрации колонии: пластилиновая лепка для взрослых мужиков! Надо ещё постараться, чтобы придумать такое. Но самое удивительное было в том, что находилось немало желающих вылепить что-нибудь из пластилина. Порой у некоторых получались настоящие шедевры. Например, у "хозяина" в кабинете стояла искусно вылепленная маленькая копия собора Василия Блаженного, что на Красной площади в Москве.

За годы неволи Меджидов прочитал столько, сколько вряд ли бы прочёл на свободе. Это наложило определённый отпечаток на его кругозор. Незаметно для себя Меджидов пришёл к выводу, что находится на другом, более высоком уровне по сравнению с другими заключёнными, которые хоть и пребывали в одном с ним статусе блатных, но не могли похвастать ни багажом знаний, ни отличающейся от лагерных понятий жизненной философией.

Вали притворил за собой дверь, закрыл на щеколду. Скинул набухшую влагой камуфляжную куртку, энергично протёр мокрые волосы вафельным полотенцем и повесил его обратно на гвоздик. Подошёл к небольшому прямоугольному зеркалу, висящему на стене, и всмотрелся в своё отражение, пригладив короткие волосы.

Вроде всё как обычно. То же лицо. Те же глаза.

И всё же ему показалось, будто что-то незримое и тяжёлое легло на него тёмным саваном недавних содеянных дел. Он невольно содрогнулся, попытался прогнать наваждение.

Из-за перегородки доносились возбуждённые голоса "братьев". Они никак не могли угомониться. Гортанно обсуждали свои и чужие "подвиги", хвастались. Перед кем?!

Что бы сказали их матери?! Какими бы проклятиями они осыпали головы своих сыновей?!

Оставшись в одиночестве, Меджидов дал волю чувствам. Его забило в нервной лихорадке. Заклацали зубы, норовя больно прикусить непослушный язык.

Знакомое ощущение — сначала эмоциональный накал, затем — отходняк.

Он достал из шкафчика едва початую пол-литровую бутылку водки "Экстра" с высоким коньячным горлышком. Меджидов не злоупотреблял алкоголем, считая это уделом примитивного быдла, упорно называющего себя людьми. Однако он точно знал — до войны "Экстра" стоила четыре рубля двенадцать копеек. И это, в общем-то, считалось недёшево по сравнению с просто "Водкой" по три рубля шестьдесят две копейки. Впрочем, ему было всё равно, сколько она стоила до войны и стоит сейчас: водку он не покупал — её с "большой земли" доставляли помощники тех самых таинственных незнакомцев, проявляющих большую заинтересованность в выращивании монстров.

Сейчас Вали чувствовал физическую потребность не просто выпить, а нажраться, как говорят кяфиры. Выдернув из горлышка тугую газетную затычку, он налил доверху двухсотграммовый гранёный стакан. Резко выдохнул и начал пить большими быстрыми глотками, чувствуя горечь и бьющий в нос резкий запах "огненной воды". Выпив до конца, сильно поморщился, восстанавливая дыхание, проворчал:

— Сколько ни пей, а всё равно дрянь. Коньяк "Дербент" лучше.

Придя к столь нехитрому выводу, воткнул газетную затычку и убрал бутылку со стаканом в шкафчик, подальше от чужих глаз.

Снова застучали зубы, теперь от холода. Вали по-прежнему оставался в мокрой одежде, а водка ещё не начала действовать. Он скинул грязные, измазанные глиной берцы и сырые штаны. В выцветших застиранных трусах-семейниках и такой же невзрачной майке завалился на заправленную синим одеялом армейскую шконку.

Постепенно пришло успокоение, тело уже не сотрясалось, а в голове всё приятно "поплыло". Появились хорошие лёгкие мысли.

"Аллах не станет наказывать меня за этих неверных", — успокаивал себя Вали.

Вскоре он погрузился в глубокий сон, не обращая внимания на раздающиеся за перегородкой возбуждённые голоса "братьев".

А неподалёку совсем ещё молодой парнишка Мансур Махадов вставил в рот пропахший смазкой и порохом ствол пистолета Макарова и трясущейся рукой нажал на спусковой крючок.

Всему на свете бывает свой предел.

21

Мужчине не пристало задерживаться в женской половине, особенно если его гложет тревога и ждут дела. Прелести трёх наложниц были соблазнительными, а их умения и старания выше всяких похвал, однако сегодня Магомедов не смог насладиться в полной мере.

Внутри росло давно забытое чувство опасности. Что-то пошло не так.

Мага не был экстрасенсом, он даже слова такого никогда не слышал. В этой реальности не существовало Чумака и Кашпировского, народ по телевизору если и "лечили", то совершенно иными средствами.

Не обладая особыми способностями, главарь просто ЗНАЛ: его люди мертвы.

Даже если живы: гонятся за беглецом, наступают ему на пятки, загоняют как охотники зайца, тем не менее, скоро они умрут от руки того, кого считают жертвой.

Он вообще был какой-то другой, этот молодой беглец. Совсем не похож на прочих рабов. И прославившее его на весь лагерь прозвище в действительности ему не подходило.

Мага успел насмотреться на тех, кого обычно называли мажорами. Не раз и не два они попадали ему в руки, что называется с пылу с жару. Война бывает щедрой на неожиданные встречи.

Сынки высокопоставленных аппаратчиков или тех, кто имел доступ к кормушке: директоров ГУМов, ЦУМов, валютных "Берёзок", автомастерских, мясокомбинатов, чиновников МИДа.

Избалованные с малых лет, быстро ломающиеся под гнётом обстоятельств...

Они носили красивые иностранные тряпки, слушали модную музыку на японской аппаратуре, ездили на иномарках. Но мужчинами не были и никогда бы ими не стали.

Беглецу к красивой жизни было не привыкать, это чувствовалось по одежде, манерам, холёному облику. Да, за неделю пребывания в рабстве лоск потускнел. Но Мага, превосходно разбиравшийся в людской породе, умел видеть истинную сущность человека.

Мажор не сдался, не опустил руки. Чтобы это понять, Магомедову хватило одного, мельком брошенного взгляда.

Наверное, через месяц-другой странного раба удалось бы сломать. Система, выстроенная Магой и его головорезами, перемалывала всех, кто проходил через её жернова.

Бандит с удовольствием посмотрел бы на потерявшего человеческий облик и достоинство Мажора, однако теперь было поздно об этом думать. Невольник убежал, убив охранника. Неважно, что это был Ахмед, чьи склонности не могли вызывать ничего, кроме отвращения. Имущество не должно поднимать руку на хозяина и его людей.

Магомедов не на шутку разозлился. В такие минуты он становился страшен.

Кто-то другой сорвал бы гнев на подчинённых. Мага, при всём его восточном темпераменте и горючей как порох вспыльчивости, никогда так не поступал. Глупо бить своих, когда вокруг так много непуганых чужих.

Горячая кавказская кровь требовала одного — мести, и незачем оставлять это блюдо холодным. Гораздо приятней, когда холодеет и цепенеет труп беглеца.

Час пробил, решил про себя Мага. При таких обстоятельствах любые меры хороши.

Он накинул камуфлированный бушлат, вышел в коридор. Отчаянно зевавший телохранитель моментально стёр с лица сонное выражение, привстал с табурета.

— Сиди, — повелительно сказал главарь.

Телохранитель уже по тону догадался, что хозяин не в духе, и перечить не стал. Если Хаким-бею приспичило прогуляться в одиночестве, так тому и быть.

В тщательно охраняемом периметре базы главарю банды ничего не грозило. Желавшие занять его место давно перевелись, вернее, если быть точным — Магомедов устранил их собственноручно при первых же подозрениях. Других, столь же честолюбивых смельчаков, не осталось.

Рядовых боевиков персона Маги устраивала полностью. Он был удачлив, умён и щедр, чего ещё желать от главаря? Если кому-то не нравится, это его проблемы, которые Магомедов умел решать быстро и эффективно.

Ноги сами привели его в место, в котором он старался бывать в редких случаях. Главарь вооружённой до зубов банды всякий раз испытывал здесь странное чувство, близкое мистическому.

Прямо в середине почти готового укрепрайона находилась оснащённая по последнему слову техники научная лаборатория. Там исчезали трупы рабов, оттуда раздавались леденящие душу звуки.

Во внешнем облике здания, к которому Мага подошёл через несколько минут, угадывались черты типового колхозного коровника. Зато внутри всё было иначе. Пугающе иначе.

Единственный проход тщательно охранялся. Попасть сюда было непросто. Даже Вали требовался допуск, что уж говорить о бандитах рангом пониже. Лишь Магомедов мог попасть сюда беспрепятственно. Это право он выхлопотал в долгих переговорах.

Внешнюю охрану несли его люди. Для этой цели Хаким-бей выделил самых дисциплинированных боевиков. Тех, кто не бросит пост, чтобы напиться, курнуть травки или принять участие в групповушке, когда рейдеры привезут из города свежую партию женского "мяса".

Таких в банде было немного. Преимущественно дезертиры со славянской внешностью. На "братьев" особой надежды не было. Личная преданность в них удивительным образом совмещалась с редкостным разгильдяйством, если не сказать хуже.

Командовал отборным отрядом Маркелов или попросту Маркел. Хаким-бей подозревал, что раньше тот был офицером, как минимум старлеем или капитаном, но по каким-то обстоятельствам (Мага, если люди не желали делиться с ним биографией, не больно-то на этом настаивал) бросил службу. Подчинённых держал в кулаке, и "маркеловцы" больше походили на регулярное подразделение, нежели на бандитский сброд.

Увидев Хаким-бея, они удивлённо расступились, освобождая дорогу.

— Молодцы! — похвалил бойцов Мага.

Караул те несли исправно, никогда не вызывая нареканий. Жаль, нельзя "приподнять" Маркела, земляки не поймут. С их мнением приходилось считаться.

За дверями власть Магомедова заканчивалась. Тут стояли крепкие парни в камуфляжах, лишённых опознавательных знаков. По каменным выражениям на лицах и повадкам — спецназовцы.

Мага дорого бы заплатил, чтобы переманить их к себе, и даже переходил от слов к делу, забрасывая при удобном случае удочки и щедрые предложения. Но они лишь презрительно усмехались на любые посулы. Должно быть, платили им ничуть не меньше. А может, спецназовцы брезговали. Такого варианта исключить было нельзя.

Мага в какой-то степени и сам разделял их чувства. Иногда даже сожалел о крутом повороте в своей жизни. Но теперь уже ничего не изменишь и не исправишь.

Со стороны официальных властей и Центра и Регионов его могло ждать только одно — пуля в лоб, без суда и следствия. Не помогут даже высокие покровители, которым, собственно, и принадлежала эта лаборатория. Они при любом раскладе останутся чистенькими, зато на Магу выльется столько дерьма, сколько, наверное, не производит за год мегаполис вроде Москвы.

Со стороны настороженных спецназовцев никаких препятствий не было. Пропустили как обычно, лишь бегло досмотрев. Посторонним вход с оружием был запрещён, и хотя лаборатория находилась на территории боевиков, правила тут устанавливали не они. Иногда это жутко бесило Магу, но ничего изменить он пока не мог.

У спецназовцев был свой командир. Хаким-бей даже знал его фамилию — Абраменко. Этим секретом настоящий хозяин лаборатории с ним поделился. Даже сказал, что это один из лучших специалистов своего профиля.

Видеть его в настоящем деле Магомедову пока не довелось, однако он не сомневался в том, что всё услышанное было правдой.

Внешне Абраменко казался вполне рядовым человеком: и рост средний, и телосложение обычное, совсем не похож на богатыря. Но Мага видел его истинный облик, и явственно ощущал исходящую от него угрозу.

С Абраменко они столкнулись в коридоре. Тот не стал расспрашивать о причинах визита, лишь поздоровался и пошёл к своим людям.

Сотрудников в лаборатории было немного. Они практически не покидали рабочих мест, видя дневной свет разве что по праздникам.

Боевики снабжали их горючим, водой, провиантом и материалом для опытов. Остальное доставлялось сюда вертолётами.

Освещение было тусклым. Генератор требовал замены или хорошего ремонта. Ни того, ни другого Мага обеспечить не мог. Ждали очередного завоза.

Во время появления Хаким-бея или кого-то из его людей лаборанты держались в отдалении: бледными тенями в белых халатах корпели над своими мензурками и микроскопами. Казалось, будто их тут и нет вовсе.

Контактировал с бандитами только один, самый главный — профессор Петров.

С таким же успехом он мог называть себя Ивановым или Сидоровым. Даже дураку было ясно, что фамилия эта ненастоящая.

Держался профессор подчёркнуто вежливо, никогда не срывался, говорил ровным доброжелательным тоном, даже если его что-то не устраивало (а такое случалось и довольно часто).