Летописный замок

Пойти, что ли, прогуляться? На людей посмотреть, себя показать, свежим воздухом подышать и вообще — оглядеться. Бояться, вроде бы, пока некого, Серафиан ни о чём таком не предупреждал, а Смакла, если надо, сам его отыщет. Стёпка, надо признаться, чувствовал себя не очень уверенно. Вокруг, что ни говори, был совсем чужой мир, совершенно незнакомые люди, которые неизвестно ещё как к нему отнесутся... С одной стороны это приятно волновало, как всегда волнует новое и таинственное. С другой стороны — было боязно. Как перед прыжком в заведомо холодную воду.

Стёпка сделал глубокий вдох, закрыл глаза, настроил себя не решительность и отвагу и — пошёл тихонько по коридору, ведя рукой по шершавым каменным стенам. И почти сразу же навстречу ему вышел из-за поворота высокий мужчина. Не дракон, не упырь и не вурдалак. Нормальный человеческий мужчина лет двадцати пяти. Длиннополое чёрное одеяние делало его похожим на монаха. Под мышкой он нёс небольшой деревянный сундучок окованный медью.

Стёпка замедлил шаг, вдруг оробев. Это был первый встреченный им здесь человек (весич, вспомнилось ему... или тайгарь?), не посвящённый в тайну появления мальчишек. Подлый гном, разумеется, не в счёт. И поди угадай, что этот монах сейчас сделает. Может, у Стёпки на лбу написано, что он — незаконный пришелец из иного мира, и его немедля следует хватать и тащить в темницу на разборки. Может, монахи здесь демонов вообще не любят и враждуют с ними по-чёрному.

Впрочем, тут же выяснилось, что испугался Стёпка напрасно. Монах остановился перед ним и дружелюбно сказал:

— Здрав будь, отрок. Ты не Серафиана ли почтенного племянник?

Стёпка растерялся, хотел сказать, что да, мол, племянник и есть, из каких-то там Медведей, но сумел лишь молча кивнуть. Даже поздороваться забыл.

— Примечаю я, ты в праздности пребываешь?

Стёпка к стыду своему даже не сразу понял, о чём его спросили, но на всякий случай ещё раз кивнул. Имелась у него такая дурацкая привычка, много раз ставившая его в неловкое положение. Кивнёт не зная чему, а потом ломает голову, как выпутаться, чтобы совсем уж глупым не посчитали. Потому что вроде бы согласился, а лучше было бы сказать "нет". Но на этот раз он, похоже, кивнул правильно.

— Вот и славно! — обрадовался монах. У него было приятное, слегка вытянутое лицо с аккуратными усами и бородкой, глубоко посаженные тёмные глаза и перехваченные кожаным ремешком длинные русые волосы. Если бы не ряса, его можно было бы принять за слегка странноватого художника из обыкновенного, не магического мира. Монах взял сундучок в обе руки, и Стёпка увидел, что пальцы у него перевязаны, и сквозь белые тряпицы кое-где проступает кровь. О, коллега, подумалось, только у меня один палец, а у него чуть ли не все. Тоже, что ли, с гномом повздорил?

— Сделай милость, снеси ларец наверх, на дозорную башню. Я бы и сам, да меня отец-заклинатель к себе требует. Несподручно с ларцем к нему являться, и без того персты покалечены, — он выразительно пошевелил перебинтованными пальцами.

Стёпка взял ларец за ручку:

— Ладно, снесу. А что мне там с ним делать?

— Отдай его камнеметателю Гвоздыре. Ему ведомо, для чего. Он там один сейчас службу исполняет, утром заступил. Скажешь, что Купыря, мол, передал и вскорости сам к нему подымется. Исполнишь?

— Исполню, — пожал плечами Стёпка. — А как мне туда попасть?

— По лестнице, — удивился монах. — Вот же она, у тебя за спиной. Взбирайся до самого верха, Гвоздырю там и найдёшь. А я побежал... Премного благодарен за помощь! Ларец сам не открывай! — последние слова он прокричал уже на бегу, исчезая за поворотом, только ряса за спиной чёрным крылом взметнулась.

Ларец был не сказать чтобы очень тяжёлый. Стёпка покачал его в руке, раздумывая, нет ли в просьбе монаха какого-либо подвоха, не розыгрыш ли это. На розыгрыш было не похоже. Да и к чему? Монах совсем не походил на человека, способного устроить подлянку племяннику чародея. Да и имя знакомое, ночью то ли Серафиан, то ли Смакла про него упоминали.

Ладно, исполню, сказал Стёпка сам себе, мне не трудно. У него даже этакая уверенность появилась, словно ему разрешение дали или пропуск, и он теперь может по замку ходить на совершенно законных основаниях. Спросит кто: — "Ты что тут, демон, делаешь? По какому такому праву туда-сюда шастаешь?" А он в ответ: — "Ларец на дозорную башню несу. Купыря попросил". И всё — вопросов больше нет. Свободны.

Ему страшно хотелось открыть ларец и посмотреть что там внутри. Не потому хотелось, что он страдал чрезмерным любопытством, а потому, что монах просил как раз не открывать. Как Синяя Борода своих несчастных жён. Стёпка помнил, какая участь постигла чересчур любопытных женщин, и героическим усилием воли удержался от соблазна, хотя руки так и тянулись к замочку. Простенький, между прочим, замочек был, обычная пружинная защёлка. Открыть ничего не стоило. Но Стёпка помнил ещё и о том, что случилось с Ванькой, который открыл не то, что надо, и не тогда, когда надо. Нет уж, лучше этот ларец не трогать, то есть не открывать.

Похвалив себя за честность и разумную осторожность, Стёпка начал восхождение к дозорной башне. Сначала шагать было легко и даже слегка волнующе. Таинственная лестница, загадочный ларец, Гвоздыря какой-то, что исполняет службу в одиночестве наверху... Интересно, в общем. На приключение похоже. Только ступени что-то высоковатые... И лестница уж больно крутая и длинная... Когда же она кончится-то? Устанешь по такой подниматься.

Стёпка сначала смотрел вверх, а потом стал смотреть под ноги. Каменные ступеньки были стёрты великим множеством прошедших здесь до него людей, не совсем людей и, вероятно, совсем не людей. Поднимались по этим ступеням вурдалаки, спускались, гремя оружием, гоблины, шаркали почтенные чародеи, когда появлялась у них потребность взглянуть с дозорной башни на окрестности замка либо на подступившее к стенам вражеское войско... Носились сломя голову мальчишки-посыльные, крались пробравшиеся тайком соглядатаи, мчались, вопя и размахивая мечами, свирепые враги, сумевшие ворваться на стены... И арбалетные болты пробивали насквозь щиты и кольчуги, и скрежетали мечи, царапая камень, и ступеньки становились скользкими от струящейся по ним крови... Прошмыгивал иногда и свой брат демон, вызванный и посланный что-нибудь добыть, а возможно, и кого-нибудь убить.

Стёпка присел отдохнуть. Было такое или не было, ему узнать не дано. А нафантазировать можно чего угодно. Даже дракона, сползающего вниз по лестнице, чтобы устроить в тесных коридорах безжалостную охоту на ничего не подозревающих служанок. Вон какие на ступенях борозды и царапины — не иначе следы крепких драконьих когтей.

Лестница казалась бесконечной, она всё вилась и вилась, вкручиваясь в каменную толщу замковых стен, минуя этаж за этажом, и чем выше, тем круче становились ступеньки, словно их нарочно так сделали, чтобы затруднить подъём. По почти такой же лестнице Стёпка два года назад поднимался с папой в Питере на колоннаду Исаакиевского собора. Только там было, кажется, триста ступеней, а здесь — все пятьсот, если не больше. Понятно теперь с какого перепугу монах попросил незнакомого отрока об одолжении: ноги свои утруждать не хотел, а наивный и доверчивый Стёпка тут ему как раз и подвернись!..

К тому времени, когда надоевшая лестница кончилась тесной площадкой, Стёпка уже основательно выдохся. Выбравшись наружу на подгибающихся от непривычного напряжения ногах, он выволок заметно потяжелевший ларец и присел на него, переводя дух и щурясь от яркого солнца.

Над его головой раскинулось во всю свою неохватную ширь ясное, пронзительно-голубое небо, до которого, казалось, отсюда — рукой подать. А прямо перед ним громоздилась большая деревянная катапульта, почти точь-в-точь такая, как на рисунках в учебнике истории. Возможно, это была не катапульта, а баллиста. Стёпка плохо разбирался в древних метательных орудиях и не помнил, чем они друг от друга отличаются. Может быть, это даже был какой-нибудь требушет.

На массивной деревянной станине сидел закованный в кольчужную броню широкоплечий воин — камнеметатель Гвоздыря. Он держал на коленях длинный прямой меч и любовно водил по отсверкивающему лезвию точильным бруском.

Гвоздыря был несомненный вурдалак. У него было грубое, но не страшное лицо кирпичного цвета, крупный нос картошкой, широко расставленные голубые глаза и густые пшеничные усы, из-под которых выглядывали два ослепительно белых клыка. Клыки были острые.

Вурдалак — это тот же вампир, вспомнил Стёпка, но не ощутил ни малейшего испуга. Не похож был большой добродушный Гвоздыря на кровожадного, унылого и уже изрядно поднадоевшего киношного Дракулу. Невозможно было представить его тоскливо завывающим по ночам или жадно и неопрятно сосущим кровь из беззащитной жертвы. Зато легко представлялось, как он врубается во вражеские ряды, неукротимый и неостановимый, и враги разлетаются от него во все стороны, и меч его разит и разит без устали, и победа уже близка, и наши, как всегда, победят, потому что они наши, потому что они за правду и они самые крутые...

Вурдалак с усмешкой глянул на взъерошенного Стёпку из-под низко надвинутого круглого шлема:

— Ты, паря, кто таков будешь?

Голос у него был низкий, хриплый, похожий на медвежий рык.

Стёпка поднялся и подвинул ларец к ногам вурдалака:

— Степаном меня зовут. Я... племянник чародея Серафиана. А это вам Купыря просил передать. Он скоро сам сюда поднимется. Он к отцу-заклинателю пошёл.

Гвоздыря отложил меч в сторону, щёлкнул замком, приподнял крышку ларца — что же там, интересно, лежит? — и довольно вспушил усы.

— Ясно-понятно, паря. Однако же придётся разок-другой стрельнуть.

Стрелять? Из катапульты? Здорово! Выходит, в ларце лежат снаряды. А не маловаты ли они для такого большого орудия? Вон ковш какой здоровенный, да и снарядов своих у Гвоздыри достаточно: булыжников вокруг навалено не на одну сотню выстрелов, и горшки ещё какие-то запечатанные, с торчащими из крышек фитилями, не иначе, бомбы! И в кого, спрашивается, сейчас нужно стрелять? Войны, вроде бы, никакой нет, если верить Смакле.

Гвоздырю подобные вопросы не занимали. Он хорошо знал, зачем, куда и в кого стрелять. Он отодвинул ларец в сторону, обошёл своё орудие — ух, до чего же он большой и широкоплечий! — и принялся дёргать ремни, проверяя, очевидно, их натяжение.

Пока вурдалак возился с катапультой, Стёпка разглядывал лежащий на станине меч. Он как его увидел, так сразу обо всём остальном забыл, даже о том, что Гвоздыря — вурдалак и его на всякий случай следует опасаться. Меч был такой... это был настоящий боевой меч, меч-ветеран, побывавший во многих сечах и отрубивший, несомненно, тьму-тьмущую вражьих голов. Честное оружие, не отягощённое дорогими и совершенно бесполезными в бою украшениями, не испорченное продажным золотом, не тронутое ни единым пятнышком ржавчины, отточенное до убийственной остроты и сверкающее на солнце полосой жидкой ртути. Хотелось взять его в руки, ощутить его надёжную уверенную тяжесть и приятное тепло шершавой рукояти, хотелось занести его на головой, рассечь со свистом воздух, поймать взглядом отражённый от клинка солнечный луч...

Стёпка мысленно примерился — меч вурдалака был ему, мягко говоря, великоват. И тяжеловат. Таким не взмахнёшь играючи, как делал это у себя во дворе плохо оструганной деревяшкой. А если таким мечом рубанёт вдруг тебя какой-нибудь враг, мало не покажется. Ничего уже не покажется. Развалит надвое, как арбуз. Стёпка представил, как его разваливает, и поёжился, ощутив вдруг очень отчётливо все свои такие хрупкие косточки. Да-а, весёлые мысли лезут в голову с утра, нечего сказать. Лучше уж думать о чем-нибудь хорошем. О том, например, что ему в дороге тоже не помешает оружие. Не такой, конечно, здоровенный меч, а что-нибудь поудобнее и попроще. Кинжал там какой-нибудь или топорик. Хотя меч, что ни говори, лучше, намного лучше. Почему-то Серафиан об оружии не позаботился, даже обычного ножа в котомку не положил. Или демонам оружие не нужно? В кармане ножик перочинный лежит, но на оружие он всяко не тянет, разве что против гадских гномов.

Стёпка отошёл в сторонку, чтобы не смущать больше свою душу несбыточными мечтами, вспомнил, где находится, вздохнул полной грудью пахнущий летом воздух и уже внимательнее посмотрел по сторонам. Посмотреть, прямо скажем, было на что. Очень даже было. Честно говоря, ничего подобного Стёпка ещё не видел и увидеть не ожидал. Он думал, ну замок и замок, стены там, башни с зубцами, бойницы, всё, в общем, как полагается...

А оказалось — ого!

"Летописный замок шибко высокий". Ещё как шибко! Стёпка ощутил себя беспомощной мелкой букашкой, невесть как заброшенной на вершину великанского утёса. Конечно, с дозорной башни он мог видеть только малую часть замка, всего лишь верхние этажи бастиона и уступ крепостной стены. Но какого, простите, бастиона! Какой, извините, стены!

Замок подавлял своей мощью. Он был огромен, он был велик. Именно такие сооружения по праву называются циклопическими. Да при одном лишь взгляде на эти стены у любого врага начисто пропадёт всякое желание идти на штурм. Увидев такой замок, любой, даже самый свирепый и упёртый враг спрячет свой меч, отзовёт свои полки, свернёт свои знамёна и пройдёт себе тихонечко стороной, благоразумно сделав вид, что оказался под этими стенами совершенно случайно, и ничего такого не хотел и не замышлял, и уберётся сейчас в свои вражеские страны, и никогда больше сюда не придёт, ну, разве что по делам каким-нибудь торговым или просто поглядеть.

Однако, нельзя сказать, что Стёпка был поражён до глубины души. Он-то ведь всегда знал, что в таком мире, как этот, замки должны выглядеть именно так и никак иначе. Он это знал и он не удивлялся. Почти. Стоял просто с открытым ртом и смотрел во все глаза. И душа его что-то этакое пела от восторга. Это было здорово! Это было прекрасно! Это было круто! Он лишний раз убедился, что судьба забросила его именно туда, куда нужно. В общем, повезло. Потому что обидно было бы очутиться в каком-нибудь задрипанном, полуразвалившемся замке с подгнившими бревенчатыми стенами, покосившимися воротами и большой кучей навоза посреди двора. Вот это был бы облом из обломов. Нет, всё равно, конечно, интересно, но как-то уже не так.

Дозорная башня была двухъярусной. Внизу, там, где стоял Стёпка, на небольшом открытом пятачке возвышалась катапульта. Над ней нависала собственно сама башня — полукруглое каменное сооружение с узкими окнами. Туда вела крутая лестница, там, в этой башне, дозорные прятались от дождя, ветра и снега. Стёпка сначала хотел взобраться туда, но не решился. Вдруг Гвоздыре такое самоуправство не понравится. И вообще, пора уже вниз спускаться. Смакла, наверное, уже рвёт и мечет. Но спускаться не хотелось. Хотелось ещё немного посмотреть. На то, например, куда и чем будет стрелять вурдалак. Ваньку, конечно, надо поскорее спасать, кто бы спорил, но если только на дорогу может уйти более недели, то несколько минут промедления ничего не решат. (Слышал бы бедный Ванес эти рассуждения, то-то взбесился бы в своём плену.)