1. Ксенолог с пересадочной станции

— Теперь ты, — шеф перевёл тяжёлый взгляд на Мика, собираясь и ему отрекомендовать что-то подобное, встретился с ответным весьма твёрдым взглядом и ... стушевался. Ей богу, не вру. Хотя не думала, что такое в принципе возможно.

Затянувшуюся неловкую паузу прервал мой доктор:

— Для начала неплохо бы отсюда выйти, — проговорил он ровно, тихо и спокойно, и кивком указал на закрытый выход.

И только тут я догадалась внимательней присмотреться к нашей проблеме и понять, что это не проблема вовсе, хотя для остальных она наверняка именно такой и казалась. Тяжёлая, основательная, дверь, стилизованная под деревянную, исчезла. Точнее совсем исчезла она с той стороны, а с этой выглядела нарисованной цветными карандашами на стене, да и на ощупь была примерно такой же. Однако после открытия-закрытия стольких дверей солеранской конструкции, которые мне пришлось проделать за последние пару часов, я не могла не уловить кое-что общее: своеобразную глубину пространства. Вот для чего Отшельник подсунул мне свой ключ, теперь это стало очевидно. Хотя, подождите, выходит, что эти спецы применили для замуровывания шефа традиционные солеранские технологии, в которых официальная земная наука ещё не разобралась? Пусть. Не моё дело. Я достала ключ из кармана и развернулась к мужчинам.

— Дверь можно открыть в любой момент. Может что-то нужно срочно сказать или сделать до того? — и помахала в воздухе палкой-открывалкой (надо будет узнать у Отшельника, как она на самом деле называется, а то я уже, как только её не обозвала). Шеф на этот жест внимания не обратил, (понятно, тоже не может сосредоточиться на ключе) а шустро укатился за свой рабочий стол.

— Я должен вас предупреждать, чтобы вы не распространялись обо всём здесь увиденном? — он привычным жестом склонил голову вперёд, опять наставив на меня короткие конические рожки. Я кивнула. Чего уж тут не понятного? Кому захочется становиться объектом сочувствия или злорадства? И в который раз за этот день нажала кнопочку на ключе.

8

Ничего особенного не произошло. Разве что дверь опять начала казаться вполне материальной, а копившаяся за ней в течение следующей минуты настороженность ощущаться почти физически. Потом она распахнулась так резко, как будто её открыли ударом ноги и в помещение с криком: "Всем стоять!" влетели бравые коммандос. Стоим, молчим, смотрим на них как на идиотов. Шеф после затянувшейся паузы с мрачной миной задаёт вопрос:

— Может мне тоже встать? — и только после этого все расслабляются, а кабинет моментально оказывается заполнен Очень Серьёзными людьми. И только временами поверх их голов и спин высовывается мордашка Лейи, шефиной секретарши, с трогательно вытянутой шейкой.

Нас с Миком быстро и профессионально оттёрли друг от друга и от начальника, а через некоторое время я обнаружила себя дающей показания незнакомому дяденьке.

Да нормально всё. Это я просто сразу не сообразила, что так и должно быть. Тем более следователь никак не мог решить, как ко мне относиться: как к героине-избавительнице или как террористке-моджахедке (что такое последнее точно не помню, но что-то из истории и очень нехорошее) поэтому сильно не прессовал. Ну и я отвечала на вопросы без подробностей. Я устала, мне всё надоело, а за подробностями: что, почему и как мы делали, пусть к Мике обращаются, он у нас командир. Правда не отказала себе в удовольствии, прочитать лекцию на профессиональные темы после вопроса: за каким бесом на изнанку попёрлись мы (и в частности я) и почему не позвали профессионалов. Ну, надоели они мне все одно и то же спрашивать! Тем более, когда вот так излагаешь отрывки из солеранской философии-культуры-мировоззрения (там есть такое единое неделимое понятие) велик риск, что собеседник или поймёт что-то совсем не так или сделает какие-нибудь странные выводы. Права я оказалась, как показало недалёкое будущее. Уж что-что, а выводы они сделали — хоть стой, хоть падай.

— Чаю хочешь? — всхлипнула Лейя. Я сидела у её рабочего стола, ожидая пока следователь (другой, не тот, что со мной разговаривал) закончит опрашивать Мика. Как-то не хотелось мне уходить без него, не убедившись, что и для моего доктора это история закончилась благополучно, да и вымоталась я так, что лень было не только двигаться, но даже думать. Ну и вообще, остаться в одиночестве, когда тут продолжает что-то интересное происходить?

— Давай. А ещё бы не плохо чего-нибудь к чаю. Есть хочется.

Подскочив с места, Лейя радостно засуетилась. Щёлкнула кнопка водогрейки, стилизованной под самовар, откуда-то появились тонкие плоские хлебцы, пластинки тонко нарезанной ветчины и сыра. А я и не знала, что шефина секретарша умеет готовить.

— Вот, — передо мной опустился маленький подносик с чашкой, чайничком и тарелкой с бутербродами, а сама Лейя пристроилась сбоку, рядом со мной и ещё раз вытерла уже почти совсем сухие, зато здорово покрасневшие глаза. Гад, всё-таки, Кей Гордон, мало девочка напереживалась по поводу его исчезновения, так он ещё и выволочку ей устроил за истерику и общее нагнетание обстановки.

— Спасибо, — я ещё раз мельком глянула на удручённую секретаршу. Странноватой внешностью сейчас никого не удивишь, каждый извращается как может, стараясь подчеркнуть свою индивидуальность. Но уж больно дисгармонично смотрелась сейчас Лейя, а между тем, она хамелеон, как и моя младшая сестра, что автоматически означает, что может выглядеть как захочет. — Извини, конечно, за бестактность, но ты не хочешь привести себя в порядок? По-моему, такой вариант тебе не совсем идёт.

Лейя склонилась над столешницей, моментально превратившейся в зеркало (и какие только доп. функции люди не засовывают в свою мебель!), та послушно отразила бледное личико, тонкие, слабые, бесцветные пряди волос, водянисто-серые глаза и ярко-алые губы. При общей субтильности фигурки создавалась полная иллюзия маленького недокормленного вампирчика.

— А, это у меня исходная форма, — она безразлично махнула рукой. — Стоит только переволноваться, и я теряю способность управления цветом. Само потом восстановится. А сейчас я всё равно ничего не смогу сделать.

Ни разу не замечала таких проблем у своей младшенькой. Хотя это малолетнее чудовище вообще подозрительно легко справляется со всеми возникающими трудностями, она в этом плане пример неудачный. А проблемы с модификациями бывают у всех, зря я, наверное, так грешу на свой хвост, ведь если верить Мику (а повода сомневаться в его квалификации у меня нет), и из него тоже можно сделать что-нибудь полезное. Лейя взмахом руки убрала зеркало (я так поняла, чтобы лишний раз не расстраиваться) и профессиональным выжидательно-вопросительным взглядом уставилась на вышедшего из одной из боковых дверей Мика.

— Ты уже освободилась? — обратился он ко мне. Я кивнула и быстренько упихала в рот остатки бутерброда. — Тогда пошли, — и уверенным собственническим жестом пристроил мою руку на свой локоть.

— К тебе или ко мне?

— К тебе. У тебя уютней, — и мы дружно зашагали к общественной остановке монорельса.

— И что теперь будет?

— Теперь уже, скорее всего, ничего страшного, — а голос-то какой усталый! Укатали Сивку крутые горки. — Гордон уже всё взял в свои руки: нефункционирующие кабины опознаны и информация о них ушла на соседние станции, чтобы пока не ставили их в расписание. Ко всем официально известным выходам с изнанки направлены наряды техников для вскрытия и бойцов на всякий случай. К тому моменту как их вскроют, будет готова оперативная группа для отлова диверсантов.

— Я вообще-то не об этом. Что лично с нами будет?

— В отдалённом будущем? Не представляю, — отвернувшись, Мика спрятал зевок в плече. — А прямо завтра мы опять отправимся на изнанку.

— Зачем это?

— Вызволять своего пленника. Видишь ли, я так закомпостировал мозги своему допросчику, что он позабыл спросить, как же мы открывали солеранские двери. И вообще, от известия, что мы захватили и заперли там пленника, пришёл в восторг, в коем и прибывает по сию пору.

— Ну и зачем ты сделал это? — повторила я свой вопрос в более развёрнутом виде.

— Затем, что без меня они не найдут место, а без тебя не смогут открыть двери. А нам с тобой нужен отдых.

— Логично. А если этот, который там, за это время всё же сбежит?

— Если нашёл как, то уже сбежал, а если нет, то и за эти пару часов ничего с ним не сделается. — Пофигист и фаталист, (я испытующе взглянула в лицо моего зайки) только не сонный, как обычно, а злой и бодрый и таким он мне нравится гораздо больше. — Да и не так уж страшны наши противники. Тебя — переоценили, меня — недооценили, а в результате дело их развалилось. Да-да, не строй скептическую мордашку, развалилось, потому что не осталось тайным, а было достаточно оперативно выявлено.

— Это в чём же недооценили-переоценили тебя-меня? — не утерпела я с вопросом.

— Переоценили твою устойчивость к нейродепрессантам. Дали бы меньшую дозу — эффект был бы не таким сокрушительным, зато более устойчивым и стабильным. И не осталось бы на станции ни одного нормального ксенолога. А меня вообще за игровую фигуру не посчитали.

Это они зря. Мой заяц — всем зайцам заяц! Я шла и гордилась собой и им всю дорогу до своей комнаты, а заодно прикидывала, как бы это поделикатней намекнуть, чтобы остался подольше. Хотя никаких далеко идущих планов на него я на эту ночь и не строила, отпускать всё же не собиралась. Да, я эгоистка и не стесняюсь этого! Нет, можно бы и с планами чего-нибудь эдакого замутить, но не с такого же устатку! Вообще, я убеждена, что первая ночь (если это конечно не свидание переспали-разбежались), должна быть особенной, и, разумеется, и у меня и у моего мужчины должны быть силы сделать её таковой. Но ведь как дать это понять? И отпускать его от себя не хочется. Неуютно мне как-то без него, боязно. К мысли (опять же пронесшейся под зевок): "А фиг с ним, как сложится, так сложится", я пришла уже у порога своей комнаты и немедленно, прямо с порога поскреблась в душ, а Мика развалился на тут же выдвинувшемся из стены гостевом диванчике. Хороший у меня Домовой, услужливый.

Особенно я оценила это, когда он сам, без подсказки, опустил между выскочившей из душа мной и Миком тонкую ширму. Очень хорошо. И раз уж я тут не одна, стоит подобрать самую длинную и широкую майку из всех имеющихся, чтобы и выглядеть относительно прилично, и спать в ней удобно было. Я с головой закопалась в выдвижном ящике встроенного комода.

— Ты меня совсем за мужчину не считаешь! — раздался из-за ширмы возмущённый голос. — То без юбки расхаживаешь, то сейчас вот...

Про какое это он "без юбки" вспомнил? Это когда мы с Кеми инсектоида ловили?

— И что ты там такого мог разглядеть? В тот раз всё было очень прилично.

С самого дна я откопала совсем новую хлопчатую майку, на которой было нарисовано тощее облезлое создание, судорожно вцепившееся в свой хвост и подпись: "Кошка сдохла, хвост облез". Мелкая на День Рожденья подарила. Такое вот своеобразное проявление сестринской любви.

— А ты не задумывалась, что у людей становятся sexy, те части тела, что обычно скрыты под одеждой? В частности, основание хвоста у тех, у кого он есть. Нам на лекциях даже рассказывали такую байку, что давным-давно было на Земле одно племя, жившее где-то в районе тропической Африки, — размеренным тоном доброго сказочника начал Мика. — А поскольку климат там вполне благоприятствует, люди одежды не носили никакой вообще. Представляешь, все причиндалы наружу, а единственным возбуждающим участком тела считается тот, что обычно был скрыт под волосами. Задняя часть шеи. Так вот.

— Ну, с этим понятно. А сейчас-то тебе чего не понравилось?! — спросила я, выходя в гостевое пространство комнаты.

— Так ведь видно же всё! И кстати, я бы не сказал, что оно мне не понравилось, — в его голосе зазвучали игривые нотки.

Я оглянулась на ширму — самая первая моя масштабная работа — двухсторонняя вышивка по прозрачной кисее. С одной стороны пруд с лотосами и золотыми рыбками, с другой — тот же пруд, но с кубышками и лягушками. Прозрачная-то она прозрачная, но из-за частичного несовпадения границ рисунков, которое пришлось маскировать дополнительными элементами, кисеи, через которую можно увидеть хоть что-то, осталось не так уж и много.

— Видишь? Каким образом?

— Тьфу, ты. Проговорился. Это я видно с устатку, — сказал он как бы сам себе. — Тепловое зрение. Я, по-моему, уже тебе о нём говорил.

— Упоминал. Но я не откажусь узнать об этом подробнее, — я улыбнулась, решив, что это удобный момент, чтобы начать его потрошить насчёт тайн и недосказанностей.

— Да тут говорить особо не о чем. Ну, могу я видеть в тепловом диапазоне и что? Вот разве что не глазами, соответствующие рецепторы находятся на кончиках ушей. От того они и сделаны такими длинными, — он пробежался пальцами по всей длине уха, задержавшись лишь у самого его окончания. Очень чувственный получился жест. И, по-моему, он со мной заигрывает. И всё же не смогла удержаться от того, чтобы повторить его движение. Мика отвёл взгляд.

— Ты позволишь мне остаться на ночь?

— Сама хотела об этом попросить.

— Чего так?

— Не хочу одна оставаться. А ты? Тоже?

— Ну что ты! — он обнял и усадил меня на колени. Удобно пристроив голову в ямку на его плече, я подумала, что так, наверное, и засну. — Есть у меня одно подозрение, которое совсем не хочется проверять на практике, что в моих апартаментах меня дожидается уже знакомый тебе Геран Гржевский, или посыльный от него. А я, по правде говоря, спать хочу.

— И послал бы его куда подальше.

— Не могу. Он хороший друг моих родителей, да и мне в своё время немало помог.

— Вот и объяснил бы, что устал очень. Неужели бы он не понял!

— Он прекрасно знает, что и в таком состоянии я способен поддерживать работоспособность. Меня этому учили. Но ты даже не представляешь, как мне не хочется вспоминать этот период своей жизни и все те умения, что в меня вбивали.

— А как же безопасность станции и всё такое?

— А что с ней станется? Входы на изнанку до сих пор не вскрыты, а как только это случится, перед отправкой группы, я за десять минут успею изложить всё самое важное. Зато если я попадусь им в руки сейчас, всё это время будет потрачено на выдавливание из меня ненужных подробностей.

И то верно. Срочно понадобимся — найдут. Мы же ведь и не прячемся особо. Нет, надо вставать, а то мы так и заснём, сидя в обнимку на диванчике. Это конечно офигеть как романтично, но ведь неудобно же. Пришлось стаскивать себя с Микиных колен (какая жестокость! я ведь уже почти задремала!) и раскладывать постель, отправив кавалера в душ. Заснула я, так и не успев дождаться, пока он наплещется.

Утренний щебет птах, шум морской волны и прочие звуки живой природы, которыми поначалу пытался будить меня Домовой, я проигнорировала. Бравурный марш, раздавшийся где-то над самым ухом, игнорировать было гораздо сложнее. С трудом разлепив глаза, я уселась на постели.

— И что там ещё? — сладко зевнула и чуть было снова не рухнула назад, под бок к тёплому и сонному Мике, но следующая сказанная Домовым фраза заставила меня проснуться в экстренном порядке.