Изгоняющий Пу[censored]

— Слон, — ответил кто-то смутно знакомый.

И тут Леонид распознал, чей это голос. И перепугался. Даже мобильный уронил.

И — проснулся потный и трясущийся. Температура. Страх.

И — уставился в окно.

И — оцепенел.[...]

В самом начале дня рождения Темнейшего, где-то полседьмого утра, разбудил Савелия неизвестный пьяный хулиган.

Хулиган колотил палкой по мусорным контейнерам. Странно, но едва проснувшийся Савелий тут же догадался, что именно по контейнерам. Ведь если бы по соседским машинам, заорали бы сигнализации.

— Свинья! Свинья поганая! — орал пьяный баритон. — Спишь, да? Спишь, свинья? Проснулся? Да-да, ты, свинья! Ты!..

Почему-то Савелий уверился, что это послание адресуется именно ему. Наверное, сон сделал его беззащитным перед этой хамской атакой.

— Заткнись, утырок! — закричал кто-то из соседей. — Ща спущусь, в бак упакую!

— Спустись, свинья! — возопил баритон. — Спустись, попробуй только, хряк поганый! Сука свинская!..

Савелий встал, запер окно стеклопакета, и перепалка почти онемела.

Качаясь над унитазом, он в полудрёме задумался, почему, собственно, свинья. Не вполне свойственное русскому бранному языку ругательство. Немецкое такое. Глобализация?..

Его внезапно ослепила, нет, не догадка, а настоящая вспышка света.

Он распахнул глаза и увидел летящие на него фары большегруза.

Мгновением позже Савелий услышал визг тормозов, ощутил босыми ступнями холод мокрого асфальта...

Ослеплённый, испуганный, он инстинктивно отвернулся от грузовика, закрывая голову руками и успевая подумать: «А смысл?!»

И тут всё кончилось.

Савелий снова обнаружил себя в туалете.

Изрядно колотилось сердце. Дрёму как рукой сняло.

— Чертовщина какая-то... Хорошо, без труханов сплю...

Он оторвал от рулона бумагу, вытер стену, на которую попало при эпическом отворачивании.

Прошёл на кухню, выпил прохладной воды прямо через носик чайника.

Сел на стул, слушая тиканье часов и стук своего сердца. Подышал.

Психиатрия какая-то.

Савелий подошёл к окну и обмер... [...]

Приснилось Альберту, что мультяшный Зюгарнов столкнулся с мультяшным Нахальным, они оба мгновенно перемешались и один стал Зюхальный, а второй Нагарнов.

Немало удивлённый этим сном, Альберт проснулся и пошёл к холодильнику. Увы, вся огненная вода закончилась накануне, и теперь, без четверти семь утра, оставалось лишь жалобно дышать перегаром и проклинать собственный алкоголизм.

«Если бы не порочный режим, — подумал Альберт, — я бы и не запил никогда...»

Впрочем, особенно здорово ему пилось в годы наивысшего царствия демократии, при президенте, который тоже был не прочь...

Эти мысли терзали Альберта едва ли не сильней алкогольного сушняка.

«Шланги горят» — вот как это называется.

Он вышел на балкон и закурил. Хоть какое-то облегчение.

За спиной осталась зачуханная однокомнатная тюрьма брежневского разлива. Внизу шелестел листвой и поскрипывал несмазанными качелями унылый двор. Впереди чернела слепыми глазницами окон точно такая же шестиэтажная коробка, как та, из которой высунулся, словно глист из... [Часть текста пропущена — прим. составителей]

...начало светлеть. Свинцовые облака грозно нависали над грешным микрорайоном. Альберт присмотрелся к странной фигуре, сотканной из густых клочьев облаков, и обомлел.

Над миром висел лик Того, Кого Не Надо Было Переизбирать.

— Да вы смеётесь что ли?!.. — просипел Альберт, неприятно поражённый и буквально оскорблённый небом.

Он выбросил окурок в темноту, плюнул и зашёл в квартиру.

Закрыв балконную дверь, он ещё раз глянул вверх. Сомнений не было — лик наличествовал, притом вид имел весьма издевательский. Затем облака в одночасье рассыпались в нечто неясное, но Альберт ещё долго стоял, прислонившись лбом к холодному стеклу.[...]

— Слушай, я сейчас такое видел... — просипел в трубку Леонид и замялся.

— Его ты видел. На небе. — Сказал Марик, глядя на незаконченный портрет. — Я тоже. Не спится всю ночь.

Трубку он прижимал к уху плечом, а в руках держал палитру и кисть. Пол перед мольбертом был рябым от капель красок. В студии царил полумрак, только через окна постепенно проникал утренний свет.

— Мне тоже не спалось, — донеслось из трубки. — Болею ещё вот...

— Слушай, Лео, ты извини, старичок, но я работаю. Ты выздоравливай там, лады?

— А, да... Конечно. Да.

— Не обижайся, ага?

— Ага.

Леонид дал отбой.

Марик отбросил трубку на диван и вспомнил, что давно хотел нарисовать скетч «Лео, нарды»: портрет захворавшего поэта, играющего с активисткой на раздевание.

● ● ●

Глава 616

— Джей Си!.. Джей Си!..

Он проснулся глубокой ночью. Не выключенная лампа освещала спальню. Часы показывали 03:03. В последнее время он часто ловил часы именно на таких «счастливых» комбо. Вероятно, это тоже знак его избранности.

Проснулся, потому что его звал женский голос.

Сначала показалось, дочери... Потом — голос жены... Нет. Это была она, богиня.

— Джей Си, настало время проучить Гуффи и его команду, — сказала она.

Богиня была совсем близко, она сидела на краю кровати и вполоборота поглядывала на Джея Си. Сегодня она носила личину Хиллари Клинтон. Ему была противна Хиллари. Возможно, сильнее, чем Трамп.

— А, не нравлюсь, — рассмеялась богиня.

Джей Си моргнул и увидел совсем другую женщину, ту, что когда-то пьянила его разум, — одноклассницу Саманту с огромными буферами и губками бантиком.

Сейчас, при свете лампы, Саманта показалась ему какой-то пластиковой, неживой.

— На тебя не угодишь. — Богиня покачала головой. — Пойдём, посидим на веранде. Поговорим.

Снаружи было прохладно, но Джей Си предусмотрительно закутался в одеяло и прихватил с собой фляжку с виски.

Скрипучее кресло приняло его бренное тело. Богиня осталась стоять. Сейчас она почему-то стала абсолютно голой.

— Не холодно? — спросил он.

— Ты мне ещё одеяло предложи, — саркастически ответила она и потянулась, принимая довольно развратную позу.

Джей Си уставился на её откляченную задницу — упругую, как... как... Ну, как задница молодой чирлидерши Саманты. Да ещё и ноги широко расставила. Срам видно. Зачем?

Богиня внезапно обернулась.

— Хочешь меня?

— Наверное, — буркнул Джей Си. — Но это было бы слишком здорово, чтобы случиться...

— Хм, ну, как знаешь.

Джей Си выпил.

— Эта штука тебе вряд ли поможет, — заметила богиня. — Впрочем, не мне тебя судить, мой рыцарь.

— Хрен я, а не рыцарь, — зло проговорил он.

— Лучше злись на наших врагов. Ты готов к миссии в Вашингтоне?

— Чёрт, да!

От оградки донёсся голос соседки, одинокой дамы пятидесяти пяти лет:

— Эй, Дей Си! С тобой всё в порядке?

«Что я?! С этим миром не всё в порядке, курица ты дохлая!» — чуть не выпалил Джей Си, но богиня строго смотрела ему в глаза и держала палец у закрытого рта, мол, не ляпни чего...

— Ничего страшного, Пегги Сью, ничего страшного, — сказал он. — Я просто зол.

— Ну, ты гляди, не пугай меня, ладненько?

— Замётано, мэм.

Он отсалютовал ей фляжкой.

Соседка пошла было к дому, но вернулась к заборчику, кокетливо повиливая дряблыми бёдрами в полумраке.

— Джей Си, я тебе не мэм. Я ещё хоть куда!

Он посмотрел на лицо своей богини. Богиня была в гневе.

— Никто не смеет претендовать на моего воина! — прошептала богиня.

Что ж, тело Пегги Сью отлично вместилось в её морозильный шкаф.

Следов Джей Си практически не оставил. Прогулялся с дурой в её дом, свернул дуре шею, уложил дуру в морозильник. Хорошо, когда у дур есть большие гаражи с морозильниками.

Богиня молча наблюдала за действиями Джея Си и подала голос, только когда закрылась крышка шкафа:

— У вас тут все с такими дурацкими именами? Джей Си, Пегги Сью...

— Нет, — буркнул он и направился к выходу. — Её хватятся, но не сразу. Она одиночка. У нас дня четыре, может, пять.

— Тогда поехали! — обрадовалась богиня и хлопнула себя ладошками по упругим голым булкам. — Бери самое лучшее оружие. И я знаю, мой рыцарь, что у тебя было четыре фунта отличного пластита!

● ● ●

Глава 395

В последнее время Савелию не удавалось побыть наедине с собой. Нет, он, конечно, бывал в полном одиночестве, но усталость загоняла его сразу под одеяло, а утром начиналась привычная кутерьма.

Проблемой была абсолютная невозможность остановить бег событий и мыслей, дёрнуть символический стоп-кран, чтобы затормозить состав срочных дел, мероприятий, дедлайнов и прочих гадостей. Расписание дня, словно стыки рельсов, отстукивало Савелию бодрый ритм, он нёсся очертя голову по длинному качающемуся коридору событий, регулярно заглядывая в случайные купе, где его ждали друзья по сопротивлению, вузовское начальство, иногда следаки...

Не было никакой возможности сойти с этого бешеного поезда. Не было даже догадки, что пора бы и соскочить. Пусть под откос, но прочь от этого грохота и однообразия!

Лишь смутное беспокойство, иногда обостряющееся до неясной тревоги. Что-то было не так. Как в песне Высоцкого, которая всё чаще крутилась в уме Савелия: «Нет, ребята, всё не так! Всё не так, как надо!..»

В институте требовали хоть каких-то результатов его научных изысканий. А изыскания никак не изыскивались: протестное движение всё больше напоминало Савелию гигантскую амёбу, чьи бесчисленные ложноножки носят десятки масок, прикидываясь чем-то осмысленным, но кажущийся смысл норовил перетечь в свою противоположность. «Семиотика современного капитализма вирулентна...» Семиотика протестного движения не отличалась вирулентностью, она была в целом неизменчива. Не менялись и люди. Парадокс, подмеченный Савелием, заключался в том, что при кажущейся незыблемости составляющих постоянно морфировали смыслы, не складываясь в нормальный человеческий смысл. Чтобы один. В единственном числе. «Смыслы» — это постмодерновый словесный шлак, как и многое другое.

«Видимо, это уже со мной что-то изрядно не так», — подумалось как-то Савелию, и его тут же отвлёк от этой гипотезы телефонный звонок. Маше хотелось, чтобы он купил пельменей на ужин.

Савелий давно привык жрать полуфабрикаты. Правда, он не мог сказать, насколько давно. Несколько раз он пытался вспомнить детство, уж там-то было вкусно, но его что-то обязательно отвлекало, и едва проступающий в тумане памяти веснушчатый паренёк исчезал, будто и не было.

Однажды вечером, купив по пути очередных пельменей, Савелий сидел в Машиной квартире, где, по обыкновению, играл чей-то любимый «Аукцыон». Соратников было мало, они тусовались на кухне, а Савелий в зале отдыхал от суеты. Просто ждал Машу, разглядывая спящего на диване Стива.

И тут он испытал подлинный инсайт. Песня, негромко выливавшаяся из динамиков, максимально точно отобразила внутреннее смятение Савелия:

Голову рукою обернуть —

Нет тебе покоя.

Там тебе чего-то не найти,

Что-то не вернуть,

Здесь тебе никак не обмануть

Что-нибудь такое,

Где-нибудь.

Всё б тебе бродить по городам,

Лето золотое.

Там тебе не вспомнить, не забыть

Что не знаешь сам.

Здесь тебе никак не победить

Что-нибудь такое,

Где-то там.

Он застыл, не слушая следующий трек. Только что отзвучавшие не слишком складные слова ярко загорелись в его сознании и осветили тамошние бескрайние пустоты. Савелий ощутил неизъяснимую неполноту. Не неполноценность, нет. Внутри чего-то не хватало, причём этого чего-то когда-то было очень много. Непонятно сколько. Но просто вот до фига сколько. Дохрениллиард.

Килограммов? Тонн? Минут? Кубов?

Савелий не представлял. Понимание, которое не имело словесного выражения, вцепилось ему в горло, сдавило, затруднило дыхание. Он, как часто с ним случалось, словно увидел себя со стороны: пунцового, открывающего и закрывающего рот, замершего в неестественной позе скрюченного сидельца, шевелящего пальцами, будто пытающегося подобрать верное слово...

— Ты чего это?!

На пороге стояла Маша, румяная и встревоженная.

В этот миг Савелия отпустило, и он мгновенно забыл, какая истина ему только что открылась.

— Я? Я ничего... Маш, а ты хотела бы вернуться в детство?

Маша наклонила голову набок, то ли прикидывая, не пьян ли её любовник, то ли соображая, к чему это он.