— Едем дальше, — только и сказал он.
— Куда мы едем? — не выдержала Руменика. — Третий день ты тащишь меня куда-то, говоришь, что в Рошир. Но в Рошир надо ехать на закат. А мы едем на полдень.
— Императорские ищейки не дураки. Они знают, что в Рошир мы можем попасть только по той дороге, о которой ты говоришь. И устроят там засаду. Я узнал кое-что в деревне. Здесь видели Красных гвардейцев императора — не исключено, что они ищут нас.
— Что же тогда делать?
— Лучше поешь, — Акун разложил на постланном на траву платке принесенную из деревни снедь; печеную курицу, десяток яиц, ячменный хлеб, кусок овечьего сыра и яблоки. — Ехать придется без привала.
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Смотри сюда, — Акун взял ветку, очистил ее от листьев и начал чертить на земле. — Вот Гесперополис. Три дня мы ехали на закат, верно? Если считать, что в день мы делали по сорок лиг, мы сейчас здесь, — он ткнул веткой в землю, — лигах в тринадцати-пятнадцати от границы Рошира.
— Ну и что?
— В Гесперополисе не знают, куда мы едем. Они могут ждать нас на четырех дорогах — на большом тракте в Таорию, на дороге в Азор, на Северном пути или же на дороге в Рошир. Я бы так поступил, клянусь Эш-Лешем!
— Это понятно, — нетерпеливо перебила Руменика. — А дальше что?
— Мы их обманем. Мы весь день ехали на юг. Это потому, что нам нужен не Рошир, а Солтьерский лес.
— Дьявол! Ты же сказал, что мы едем в Рошир!
— Солтьерский лес на границе Рошира.
— Какая радость! Сдается мне, что это проклятое путешествие никогда не кончится.
— Оно кончится сегодня ночью. И начнется другое, — загадочно сказал Акун.
— Хочешь сказать, из Солтьерского леса мы поедем еще куда-нибудь?
— Я делаю то, о чем меня просил Гармен.
— Надеюсь, Гармен все-таки предусмотрел для меня чистое белье и горячую воду для умывания, — проворчала Руменика. — От меня воняет потом, как от загнанной кобылы, и волосы у меня стали похожи на конскую гриву. Скоро руки цыпками покроются!
— Мы едем на юг. Я посмотрел дорогу; лигах в двух отсюда начинается всхолмье до самого Туэйда. Места тут пустынные, торных дорог почти нет. До всхолмья местность открытая, засаду не устроишь, а от погони мы на наших конях уйдем без труда. Сразу за холмами будет излучина Туэйда, а там и Солтьерский лес.
— А как через реку переправляться?
— Я знаю броды. В это время года воды в Туэйде немного.
— Объясни мне, Акун, за каким лешим ты поперся в деревню?
— Тут живет моя сестра Тави. Повидался с ней, отдал ей деньги, взял кое-какие припасы на дорогу.
— Значит, у нас теперь нет денег?
— Есть. Сто галарнов.
— Гармен дал тебе еще двести, не так ли?
— Там, куда мы направляемся, галарны не понадобятся.
— Не хитри, Акун! В Рошире ходят всякие деньги, галарны тоже.
— Но такие деньги не ходят, — Акун достал из своего поясного кошеля свернутый в кольцо толстый золотой прут. — Вот на что я истратил половину денег. Загляни в седельные сумки.
Руменика приблизилась к вороному. Открыла один из мешков, глянула внутрь.
— Что за черт! — вырвалось у нее.
— Я выбрал лучшее из того, что было, — заметил старик.
— Шубы! Шапки! — Девушка с недоумением рассматривала содержимое мешка. — На кой ляд они нам нужны, Акун? До зимы еще далеко, если только...Я ничего не могу понять, а когда я чего-либо не понимаю, я злюсь!
— Скоро все поймешь.
— Дурочку из меня делаете! — Руменика рассердилась не на шутку; усталость, раздражение, злость на скрытного милда слились воедино, прорвались наружу. — Шубы и шапки в разгар лета? Золотая проволока вместо денег? И глупая девка в придачу, так? Едет себе, не задает вопросов, хотя везут ее черте куда! Поговорим, Акун?
— Разгадка на твоем пальце, — сказал милд, спокойно очищая от кожуры яблоко.
— Ты об этом перстне? — Руменика без особого восторга глянула на подарок Гармена. — Этот камень даже не драгоценный. Похож на халцедон или гелиотроп. Зеленые самоцветы мне не нравятся. И оправлен в серебро. Мой камень — алмаз! А это так, пустышка...
— Этот перстень ценнее ларца с брильянтами, девушка. Камень, о котором ты так презрительно говоришь — каролит.
— Ни разу не слышала. Он такой ценный?
— Очень ценный. О его свойствах тебе могли бы рассказать знающие люди. Тот же Гармен, — Акун надкусил яблоко. — И твой отец.
— Мой отец? — Руменика на миг застыла в оцепенении, потом бросилась к милду, вцепилась в его руку, умоляюще заглянула в глаза. — Акун, ты знал моего отца? Ты ведь знал его, да? Скажи, прошу тебя!
— Нет. Я лишь знаю, кто он. Его звали Йол ди Крифф. Он был правой рукой Римана ди Риварда, Великого Видящего скроллингов. — Акун потупил взгляд. — Гармен рассказывал мне о нем.
— Что он еще рассказывал?
— Ничего. Только то, что с твоим отцом случилась беда, и ты осталась сиротой. О тебе заботилась старая Хорла.
— Акун, ты ведь знаешь, где мой отец! Знаешь?
— Он впал в немилость, — ответил старик. — Император Лоэрик Четвертый Благословенный разгневался на него.
— Мой отец умер?
— Ты хочешь это знать?
— Хочу! Нет-нет, не надо! — Руменика обратила к старому милду руки ладонями вперед, будто хотела отгородить себя от той страшной правды, которую знает Акун и может сказать ей. — Ты знаешь все, но, прошу тебя, ничего мне не говори. Я буду верить. Я буду верить, что он жив, что он вернется ко мне, и я наконец-то буду жить в своем доме. И я не буду больше, — у нее хлынули из глаз слезы, — не буду...императорской шлюхой. Не буду...сиротой!
— Поплачь, дочка, — Акун с неожиданной мягкостью привлек плачущую девушку к себе, гладил ее волосы, а Руменика ревела навзрыд, не в силах остановиться. — Поплачь, тебе будет легче. Хорла тебе не рассказывала о нем?
— Ни...никогда, — заикаясь и вытирая слезы, ответила Руменика.
— Значит, она хорошо выполнила волю твоего отца.
— Но почему за тринадцать лет, которые я была с Хорлой, ни отец, ни мать ни разу не навестили меня? В чем причина? Ты ведь знаешь это тоже, да?
— Нет. Я лишь знаю, что тебя забрали у твоей матери и передали Хорле — таково было условие. А отец твой вынужден был покинуть Лаэду. Где они теперь, мне неведомо.
— Значит, они живы? — Взгляд Руменики потеплел, она перестала всхлипывать. — Слава Единому! Ты хороший, Акун. Ты самый-самый хороший. Можно, я тебя поцелую?
Щека старика была колючей от четырехдневной щетины, от его куртки крепко пахло кожей и еще чем-то острым, но Руменике вдруг на мгновение показалось, что она целует не старого варвара, а своего отца. Сердце ее екнуло, сладко сжалось. Это было чудесное чувство. До сих пор она его испытывала только в объятиях Неллена — бедного, юного, влюбленного в него Неллена.
— Пора ехать, — шепнул ей Акун. — У нас мало времени.
До сумерек они проехали всхолмье, скрываясь в овражках, заросших густым кустарником. Лошади шли неровным шагом, и все мышцы Руменики разболелись так, что хоть в крик кричи. Но она не роптала. Мысли об отце помогали переносить боль.
Потом показалась излучина Туэйда. Здесь в первый раз они услышали далекий тягучий вой, напоминающий крик разъяренного кота. Руменика испуганно посмотрела на старого милда.
— Кании. — спокойно ответил тот, — Погоня близко.
— И что делать?
— Едем к броду. Он недалеко, пол-лиги отсюда.
— Акун, нас не поймают?
— Не бойся. Звери далеко, а люди, их пославшие по нашему следу, еще дальше. Мы переправимся на тот берег раньше, чем они будут здесь.
— Ты хороший следопыт, Акун.
— Каждый делает то, что умеет, — ответил милд и пришпорил коня.
Берег был топкий, ноги лошадей вязли в мокром мелком песке, оттого расстояние в пресловутые пол-лиги преодолевали очень долго. Кании еще раза два подавали голос, переговариваясь в ночи, и их зловещий вой заставлял Руменику крепче хватать поводья Куколки. Лягушки продолжали свой тысячеголосый концерт, а из темной громады леса на том берегу тоже раздавались какие-то крики, не то зверей, не то птиц, не то неведомых существ. Стало очень холодно, и Руменика подумала, что старый варвар не зря взял в деревне теплые вещи. Может, этот самый Солтьерский лес особенный, и там даже летом стоит зимний холод?
Наконец, Акун остановился, поднял руку.
— Моя вешка, — сказал он, показав на очищенную от коры палку локтей в шесть высотой, белевшую на берегу. — Вот и брод.
— Здесь глубоко?
— Вода может дойти лошадям до брюха. Поэтому подтяни ноги, времени сушить обувь у нас не будет. Держись за мной и не распускай поводья, не то тебя унесет течением!
Акун повел своего Габара в воду, и Руменика двинулась следом. В воде было страшно. Воды Туэйда были совершенно черными: хмарь затянула небо еще до сумерек, и теперь даже звезды не отражались в реке, похожей на поток расплавленной смолы. Лошади храпели, тревожно поводили ушами, раз или два Куколка едва не шарахнулась в сторону, и Руменика с трудом ее удержала. Вода плескалась у самых ног. Разные тревожные мысли лезли Руменике в голову, и от этих мыслей волосы ее шевелились, будто живые. Она вспоминала истории об утопленниках, о водяных девах мэви, которые не любят женщин и обожают мужчин и детей; она припомнила сказки о водяных чудовищах, которые ей рассказывала Хорла. При свете солнца река казалась мирной и безопасность, сейчас же просто излучала темный ужас. Позади была погоня, свирепые кании, мяукающие вопли которых были все ближе, впереди — Солтьерский лес, и тьма меж его громадными корявыми деревьями внушала не меньший страх, чем черные воды Туэйда.
Однако Акун уверенно преодолевал брод. Вскоре дно реки начало подниматься, и лошади радостно зафыркали. С того момента, как они вошли в воду на лаэданском берегу реки до прибытия на роширский берег, прошло не более четверти часа.
— Хвала Эш-Лешу! — провозгласил Акун, бросая в воды реки кусок курицы и краюху хлеба. — Слава божественной Триаде! Теперь мы в безопасности.
— А погоня? — спросила Руменика.
— Они не сунутся в реку. И еще, нарушать границу Рошира даже императорские слуги не могут просто так.
Руменика с облегчением вздохнула. Внутри нее будто развязался болезненный тугой узел, которые последние дни не давал ей ни есть, ни спать спокойно. Впервые за четыре дня Руменика не боялась будущего.
— Поужинать бы, — сказала она, подъехав к Акуну.
— Сначала оставим берег. Наша цель недалеко, совсем недалеко. Надо проехать в лес.
— Ночью? — Руменика с трепетом посмотрела на черную стену деревьев. — Как ты собираешься найти дорогу в этой чаще?
— У нас есть подарок наших друзей.
Акун порылся в своих вещах и извлек из недр переметной сумы мешочек из темного бархата. В мешочке был шар величиной с крупное яблоко из темного стекла. Акун произнес несколько слов на неизвестном Руменике языке, и произошло удивительное — шар засветился теплым белым светом, которые постепенно разгорался и становился все ярче. Но еще более удивительным было то, что шар остался висеть в воздухе, когда Акун убрал руку.
— Путеводная звезда. — улыбнулся милд. — Едем!
Шар, разгораясь все ярче, плыл в нескольких локтях над землей, высвечивая дорогу. Двигаясь за шаром, они вскоре обнаружили в стене деревьев просеку и углубились в нее. Просека была широкая, но кроны деревьев нависали над ней очень низко — приходилось пригибаться в седле. Шар уверенно плыл вперед: в его теплом белом свечении лес больше не казался жутким и зловещим, и даже непонятные звуки в чаще стихли. Солтьерский лес стал загадочным и колдовским.
— Ты волшебник, Акун? — спросила Руменика.
— Я воин, девушка. Волшебники те, кто придумали этого светляка.
— Как красиво!
— Смотри, мы на месте...
Светящийся шар теперь плыл над большой поляной, имеющей правильную округлую форму и окруженную гигантскими вековыми дубами. Руменика никогда еще не видела таких старых и удивительных деревьев. Их толстенные стволы были изборождены причудливыми узорами, будто лица древних стариков — морщинами. Наросты, пятна лишайников, ложбины коры, переплетенные узловатые ветки складывались в странные пугающие изображения и фигуры; жуткие лица, застывшие в причудливых позах обнаженные женские тела, безобразных тварей — порождения ночных кошмаров и больной фантазии. Руменика почувствовала, что страх ночи опять входит в ее сердце, ползет холодными струйками по ее спине, вызывая озноб во всем теле. Старые дубы обступили их, заключили в кольцо, из которого, казалось, нет и не будет выхода.
Шар остановился в середине поляны, повис на месте. Вспыхнул и померк. Во мраке в кронах дубов зашумел ветер, тяжелые ветки заскрипели, как будто лесные патриархи начали переговариваться между собой, решая, как поступить с нахальными пришельцами.
— Где мы? — шепнула Руменика.
— В Кольце Ведьм. Не бойся, магия Солтьерского леса на нешей стороне. Это древний алтарь сидов, алтарь Утренней Звезды и Деревьев.
— Акун, мне страшно.
— Скоро все закончится...
Деревья продолжали переговариваться, шумя ветвями. Ветер понемногу усиливался. А потом вдруг стало нестерпимо холодно. Шар вспыхнул, но уже не белым, а кроваво-алым светом — в нем окружившие поляну дубы и вовсе превратились в замерших перед прыжком уродливых чудищ. Лошади заржали, попятились прочь от центра поляны. Над поляной полетели сорванные с деревьев листья, мелкие ветви, подхваченные вихрем, лесные птицы. В небе над поляной засверкали молнии, и гром ухнул так, что Руменику охватил настоящий ужас.
— Акун! — Девушка закрыла лицо руками, выпустив поводья лошади. — АКУУУУУУН!
Лошади заржали, потом Руменику словно тряхнуло в седле. И стало тихо. И светло. Когда девушка отважилась открыть глаза, она не узнала поляну. Был день — пасмурный и зимний. Вокруг них был снег, много снега, огромные сугробы, наметенные под деревьями. Это был совсем другой лес. Не Солтьерский. В просвет между высокими соснами виднелась зимняя дорога.
Руменика вышла из транса только тогда, когда Акун набросил ей на плечи пушистую волчью шубу.
— Акун, где мы? — спросила она.
— Мы прошли Круг, — ответил старик. — Теперь я могу рассказать тебе, куда и зачем мы пришли...
У дверей в покои Тасси стояли два рослых гвардейца с алебардами наизготовку. Джелу ди Орану не нужно было посмотреть им в глаза, чтобы понять — эти из Возвращенных. Другим бы Тасси просто не доверилась.
Красавица сидела спиной к двери перед огромным зеркалом в богатой позолоченной раме и расчесывала гребнем свои роскошные волосы. Расчесывала медленно, с явным наслаждением. Джел поклонился — хозяйка покоев, не оборачиваясь, кивнула в знак приветствия.
— Хорошие новости? — осведомилась она.
— Боюсь, что нет.
— Погоня их не остановила, не так ли?
— Нет. Пять стражников убиты. Мы нашли тело скроллинга. Его спутник успел совершить Переход.
— А эта шлюшка? И старик?
— Погоня напала на их след только у самой границы. Старик хорошо владеет магией. Он умеет отбивать запах, и кании не принесли никакой пользы. И еще — мы ждали их на Роширской дороге, а они направились в Солтьерский лес.
