Взгляд в будущее

— Разве на Периметре есть российские миротворцы? — спросил я.

— Уже нет, — ответил Белыч, — нас и было-то немного. Восемь человек. Наблюдатели. Потом лавочку прикрыли, а мы с друзьями, — он показал подбородком на свой прежний стол, — решили остаться здесь.

— Понятно, — сказал я, хотя понятно ничего не было.

Российских наблюдателей было действительно восемь человек, вот только знал я их всех в лицо. По крайней мере тех, кто год-полгода назад тянул эту лямку. И, готов поклясться, я никогда не видел в их числе этого человека.. Люди любят придумывать себе легенды, а в здешних реалиях и подавно: редко о каком сталкере можно сказать, что знаешь, кем он был раньше. Врут все, врут красочно и самозабвенно, с выдумкой и без; от иных историй — как от легенды про Архангела — волосы дыбом встают, другие — их меньше, (с соплями слезами и непременно с Большим чувством!) — так и просятся на большой экран. Но абсолютное большинство в сталкерской братии, подобным творчеством не мучаясь, опускаются до стандартно-анкетного: не был, не состоял, не привлекался. Вот теперь передо мной сидел "российский миротворец". Еще одна маленькая легенда Зоны, сродни химере-вегитарианцу.

Как вновьприбывшему, мне следовало, согласно сценарию, осчастливиться свалившимся на меня знакомством, но я слишком устал за последние несколько дней. Я просто кивнул.

Корень опять что-то заподозрил, потому что глядел на меня очень внимательно и молчал. Так же внимательно и безмолвно смотрел на меня совсем другой человек два месяца назад.

ЗОНА. ДВА МЕСЯЦА ДО СОБЫТИЙ.

Его взгляд гипнотизировал. Неотрывно, из-под тяжелых кустистых бровей, казалось, просвечивая насквозь и мой организм, и прошлое мое, и будущее; не моргая, он смотрел на меня уже минут пять. Может быть больше, но, внезапно, рывком вынырнув из забытья, я увидел эти глаза ровно пять минут назад — над ним светились электронные часы. Его лицо, обрамленное длинными седыми волосами, было неподвижно как глиняная маска; и глаза смотрели на меня, но были абсолютно неподвижны. Я видел такие глаза у медитирующих буддистов.

Он сидел напротив меня, укрытый полосатым казарменным одеялом.

— Здравствуй, Максим.— Голос его был сух и безжизнен, но не как у электронного механизма, а подобен тому, что иногда является людям в кошмарных снах, советуя не открывать двери или не выключать фонарь в темной комнате. — Как самочувствие?

Я осмотрел себя, насколько мог: ноги на месте — обе, руки тоже, не шевелятся, в животе что-то бурчит, дышать тяжело, но свиста уже нет. На груди и на шее прилеплены пластырем какие-то бесформенные комки. Теплые и тяжелые. Голова болит, глаза сухие до рези, лицо перебинтовано.

— Где я?

— Моя фамилия Зайцев, — ответил странный человек. — Ты еще не готов к разговору. Я зайду позже.

Не вставая, он развернулся на месте и стал удаляться. Сил удивляться не было, а потом я увидел, что сидит он в электрическом кресле-каталке.

Перед ним с шипением открылись ржавые створки автоматических дверей и Зайцев, или кто он там был, исчез. А на смену ему явилась уже знакомая мне бригада бюреров, возглавляемая контролером. На этот раз он был главным: что-то булькал, явно отдавая какие-то распоряжения, а телекинетики суетились вокруг меня.

Для начала откинули простыню (опять не прикоснувшись к ней руками), и контролер внимательно осмотрел меня. Очень странно было чувствовать, как неведомая сила оттягивает нижнее веко вниз, поднимает руки и ноги, сгибает и разгибает их, открывает рот, переворачивает меня с одного бока на другой...

После осмотра занялись перевязкой.

Сменили повязку на голове, комки на груди и шее оказались сборками артефактов, исходные компоненты которых вообще не угадывались. Их аккуратно, почти без болезненных ощущений для меня, сняли и уложили, обернув пищевой фольгой, в фанерный чемодан; с такими ездили в дома отдыха граждане СССР лет шестьдесят назад.

Пара бюреров подняли в воздух надо мной толстую бюрершу, весу в ней килограммов девяносто было точно, и это жабообразное существо, распахнув свою лягушачью пасть, растопырив в стороны руки и ноги, стало левитировать над моей лежанкой, норовя грохнуться на меня с высоты двух метров. Страшно не было, какое-то чувство — смесь омерзения, удивления, любопытства и понимания неотвратимости ожившего ночного кошмара — подавляло страх, заставляло держать глаза открытыми и внимательно следить за процессом, смысл которого мне был столь же понятен, как была непонятна конечная цель этого священнодейства. Мутантиха поднималась надо мной чуть повыше, опускалась почти ко мне на грудь, скользила к ногам, закатывала глаза и беззвучно шлепала губами. Что она делала — было недоступно моему разумению, и продолжался этот эквилибристический номер минуты четыре — часы все так же переключали зеленые цифры.

Все это безобразие происходило в полной тишине, лишь шелест грязного тряпья и шорканье ног выдавали количество уродцев, суетившихся вокруг.

Контролер улыбался. Я видел похожую улыбку давно, в моей прошлой жизни, еще в школе, когда руководитель нашего школьного хора прослушал выступление своего коллектива на областном смотре. Он тогда был счастлив, так же как мой нынешний лечащий врач-контролер, с умилением наблюдающий за слаженными действиями своих подчиненных.

Бюрершу опустили на пол, и ко мне подошел контролер. Я почувствовал, как подо мной вертикально поднимается лежанка, я сам и подушка оставались на месте. Видимо, этой бригаде было нетрудно нейтрализовать законы тяготения.

Он придвинулся ко мне совсем близко, от него пахнуло лавандой и пылью, как пахнет в провинциальных библиотеках, где низкооплачиваемые тетки используют дешевые цветочные духи.

И снова сводящий с ума взгляд расширяющихся зрачков....

БАР. ПРОВОДНИК. (продолжение)

— Ладно, Макс, не грузись. — Сказал Корень. — Белыч хороший проводник. Мне его здесь многие рекомендовали. Я договорился за две с половиной штуки. Если честно говорить, то больше у меня и нет с собой. Две тысячи платим здесь, авансом, оставляем у Скулла, остальное при выходе за периметр у первого банковского терминала. Нормально, ага?

— Наверное, — безразлично ответил я, кусая остывший шашалык.

— Кто это здесь с тобой был? — паранойя Петровича не отпускала не на секунду.

Я жевал, и молчал, а ответил за меня наш проводник:

— Тачкин это. Сталкер бывалый, но трусоват. Ни на что серьезное его не подпишешь. Здесь таких хватает, вроде рыб-прилипал при серьезных людях: про баксы услышал, утерпеть не мог, чтоб не попытаться сотню-другую подзаработать.

Что ж, хорошая версия. Удобная. Пусть так и будет.

Я согласно кивнул, продолжая перемалывать уже ставшее резиновым мясо. Петрович налил в три рюмки и сказал традиционное:

— Ну, за знакомство! И за успех нашего безнадежного начинания!

Пришлось выпить.

Водка оказалась мерзкой; теплой с продолжительным послевкусием. Едва из пищевода обратно не рванулась. Прав был Тачкин — такую гадость только одним глотком и можно в себя заправлять.

— Так куда пойдем-то? — Белыч невинными глазами посмотрел сначала на меня, потом на Корня.

— Это тебе Макс с утра расскажет, — Петрович отмахнулся от него, и разлил остатки водки по стопкам. — Он у нас местность немного по картам изучал, с него и спрос. Но! — Он многозначительно поднял вверх указательный палец. — Завтра! Перед выходом!

— Не-е, братаны, так здесь дела не делаются! — Наш проводник поставил водку на стол. — От того куда пойдем — зависит состав снаряжения, который мы на себе попрем. Если, к примеру, на Янов, то жрачкой надо запастись — вроде и недалеко, а такими зигзагами идти придется! Если на Болота, то, соответственно, сапоги резиновые, дробь крупная, ну и так, по мелочи всякого. Для Лиманска хитрая электроника нужна. А на ЧАЭС я вообще не пойду, ни с вами, ни без вас. Каждое место индивидуального подхода требует. Вы ж на Большой земле на рыбалку не во фраках ходите?

Определенный резон в его словах был: чем изначально лучше подготовишься к дороге, тем легче она тебе покажется. Петрович напрягся, видно было, что не хотелось ему раскрывать цель путешествия до последнего момента, но проводник был кругом прав.

Корень опрокинул в себя свою порцию алкоголя, пробормотал что-то вроде "херня-война, выбирать не приходится", задумчиво посмотрел на потолок и сказал:

— Белыч, дорогой, закажи еще водки, ага? Нам с племяшом пошушукаться надо.

Сталкер без возражений поднялся и пошел к барной стойке к лысому Скуллу.

— Что думаешь, Макс?

— А чего здесь думать-то? Наверное, он прав. Мы ж не можем идти без проводника? А любой проводник своей шкурой дорожит, и, конечно, хочет вернуться. Поэтому его постановка вопроса вполне справедлива.

— Но я его на срок нанимал! На три дня. Да оставь ты в покое свой свинячий шашалык!!!

— Что это меняет? Если все, что здесь написано, — я показал шампуром на выложенный на стол ПДА, — правда, то лично я б не только выяснял конечную цель, но постарался бы каждый свой чих детально расписать. Чего боишься-то? Что "Долгу" настучат? Наплюй! Здесь, судя по рожам, у каждого есть что скрывать. Да и некогда долговцам с нами возиться — им мутантов гасить нужно и незаконный оборот нарко... тьфу ты! артефактов конечно! пресекать. Конкурентов с Большой земли, ты говорил, быть не должно. Про местных мы ничего не знаем. Не думаю, что будет как-то особенно плохо, если он не завтра, а сегодня про Рыжий лес узнает.

— Ну да, наверное. Как-то не по себе мне здесь. Предчувствия паршивые. Старость, может быть?

— Да ладно кокетничать, Корень! Мне б в твои годы таким живчиком быть! И вообще, сам подумай, Петрович: нас сюда такая цепь случайностей привела, что ждать подставы — по меньшей мере глупо. Да и его ты сам выбирал из многих.

Белыч уже получил заказанную водку, но к нам присоединяться не спешил, оставаясь возле протиравшего очередной стакан Скулла.

Видимо, Корень сделал свой выбор; он повернулся к Белычу и призывно махнул рукой.

Сталкер подошел, поставил полулитровую бутыль на стол, сел и выжидательно посмотрел на Петровича.

— Ну, еще по одной? — ответил тот на немой вопрос.

— Сначала дело, брат, — упрямо замотал головой проводник, — а то по пьяни подпишусь хрен знает на что, доказывай потом...

Что он собирался доказывать — осталось для нас тайной.

— Макс расскажет, — Петрович демонстративно отвернулся, давая понять, что умывает руки.

— В Рыжий лес нам нужно. Не знаю, как точно место называется, но по карте, — я взял ПДА, и вывел на экран нужное изображение, — вот здесь где-то. Точнее сказать не могу, потому что точные ориентиры придется там поискать.

— Здесь? — переспросил Белыч, и его палец ткнулся в экран, — Это где дорога обрывается в холм, а вокруг аномальное поле?

— Не знаю про поле, я там не был, но, кажется где-то здесь.

— И что ж вас туда несет?

— На месте увидим. Наводка есть на гнездо псевдоплотей, Петровичу не терпится башку такую уродливую над камином на даче повесить. Может, просто так прогуляемся, а если ориентиры найдем — вообще хорошо, значит, гнездо отыщем. Полагаю, тогда нам с тобой Петрович премию выпишет. Да, дядя?

— Ага, — буркнул босс, — с тринадцатой зарплатой вместе.

— Выпишет, — я, в меру своего понимания, перевел заявление Корня на понятный сталкеру язык. — Только вот еще что: если все будет удачно, скорее всего, придется внутрь горы лезть. ПНВ нужны, фонари мощные, аккумуляторы. У нас только один комплект. Найдешь?

Белыч молчал, что-то обдумывая. Мы с Корнем успели пропустить еще по одной рюмке, когда он ответил:

— ПНВ с фонарями найду. Только за подземелья доплатить придется. Не люблю я их.

— Сколько? — Я ожидал чего-то подобного, а Петрович опять нахмурился.

— Час внизу — сто баксов. Нормальная цена.

— Ты ж понимаешь, что здесь у нас таких денег нет? Только при окончательном расчете.

— Годится. Тогда, если все решили, выходим завтра, — сталкер посмотрел на часы, — нет, уже сегодня в девять. Снарягу я подберу на вас двоих. Стволы есть?

— Ага, — Петрович показал мои "Глоки".

— Несерьезно это, — скривился проводник, — ладно, придумаю что-нибудь. Все, я пошел готовиться. И вам бы тоже лучше не увлекаться беленькой, отдохнуть чуток. Встречаемся в девять у блокпоста.

Заканчивали поздний ужин мы с Корнем вдвоем и молча. Навалилась усталость последнего дня, и обоим было о чем подумать.

Корень расплатился со Скуллом, оставил ему обещанный проводнику аванс, и мы пошли устраиваться на ночлег.

Место нашлось в каком-то железнодорожном контейнере, обитом снаружи гофрированным картоном. Такой же картон был постелен на деревянных лежаках, подушками послужили наши жесткие рюкзаки. Перед входом несколько сталкеров жгли костер.

Не раздеваясь и не снимая обуви, повалились на пустые лежаки. Сон пришел сразу, тяжкий, мутный, глубокий и беспокойный одновременно.

В Рыжий лес. Начало дороги.

Сработал будильник, встроенный в ПДА, и пришлось просыпаться. Петрович лежал на своей лежанке, пялясь в низкий потолок контейнера. Я сел, зевнул, потянулся и сказал:

— Доброе утро, Петрович! Пошли, босс, на учет к коменданту вставать. А то без его черных меток не выпустят с территории.

Корень все так же молчал. Черт его знает — что ему за ночь придумалось, но разговаривать он явно не был расположен. Кряхтя, он поднялся, взял рюкзак за лямки и куда-то побрел. Вот уж никак от него не ожидал! Такой всегда активный, даже в приступе ярости — неисправимый оптимист, сейчас он был похож на старого еврейского ростовщика, какими их изображают на средневековых гравюрах: сгорбившийся, злой, какой-то весь нелепый. Такого Корня я еще не видел.

— Эй, Петрович! — Я догнал его, — что случилось?

Не останавливаясь, он посмотрел на меня. Белки его глаз были розово-красными, веки опухшими, под глазами мешки едва не больше его круглых щек, ставших вдруг рыхлыми и обвисшими. Кожа бледная, на носу появилось множество больших черных точек. Проросшая щетина завершала видимый этап перерождения преуспевающего банкира в охотника за сомнительными сокровищами. Он быстро и хрипло дышал, неглубоко, часто и широко открывая рот, пытаясь проглотить больше воздуха. Сердце прихватило?

— Старый я стал, Макс. Скоро ведь шестьдесят уже, а я все как мальчишка в казаки-разбойники играю. Не пойму, что на меня нашло там? Разве плохо мне было в моем банке? Зачем я здесь? — Он надолго закашлялся и сплюнул себе под ноги сгусток мокроты с явными вкраплениями крови. — Вот,— добавил виновато, — десны распухли, протез давит, кровь пошла.

Я его совсем не узнавал: от этого человека мне пришлось прятаться в таких местах, на которые по телевизору-то смотреть страшно! А он просто старая развалина!

— Что Макс, поверил? — он улыбнулся, но как-то вяло, одними губами. — Это от водки плохой. Давно уже. Как выпью — болею. Печень, возраст. Мысли глупые. Это даже хорошо, на самом деле, чтоб от реальности не отрываться. Только больно очень... Но мы еще повоюем! Мы их всех в бараний рог....