Бранд тоже недомогала, хоть и помалкивала.
А меня все больше и больше распирала злоба.
Нет, ее причины были мне хорошо известны — приток воспоминаний усилился, разрывая меня на части, выжигая мое я. Если так пойдет и дальше, то через дня три-четыре, точнехонько в городе, меня "полыхнет" так, что сомневаться в уничтожении города, никому и в голову не придет — настолько все будет феерично, ярко и ощутимо. Боюсь, что и на противоположной стороне планеты — тоже.
Переставляя лыжи, присматривался, куда можно слить "излишки", безнаказанно — раз, ну и безопасно для окружающих — два.
Выходило, что сливать некуда.
Так что, когда у ворот города очередной хамоватый стражник ткнул меня в грудь своим, забранным в грязную рукавицу, пальцем, как случилось непоправимое.
Меня "Полыхнуло"!
Спасла город, "Ледяная ведьма", успевшая дать мне пинка, придавая ускорение в сторону недалекой речушки, и растянувшая защитное заклинание на немалых для ее состояния, четыре сотни, метров.
Что могу сказать...
Стена города, оказывается, была очень высокой!
А совсем не странной, деревянной оградой, как мне подумалось, при первом рассмотрении.
Вмерзшая в лед рыбка изумительно проварилась, а прожаренная до стеклянного состояния почва прямо перед входными воротами, теперь будет моим подарком жителям города. Пусть они на ней... Ну, не знаю... Дерутся стенка на стенку, вот!
Пока меня вытаскивали, пока уважаемые горожане стирали подштанники, и чистили доспехи изнутри, успел прийти в себя и подсчитать потери.
Вода, низкий ей поклон, успела выбрать почти две трети самого разрушительного всплеска, превращаясь мгновенно в пар и уносясь к небесам.
Земля, честно "слопала" остальное, едва мои ноги ее коснулись.
Из одежды на мне осталось немного. Точнее — ничего совсем. Даже мой волнистый нож, моя самая первая находка в этом мире, моя гордость, оказался вплавлен и теперь, достать его из расплава было совершенно не простой задачей.
Особо жалко было трубку...
И холодно было, градусов 17 мороза... Хорошо хоть вниз, в образовавшийся котлован, ветер особо не задувал.
Прэн, доброй души человек, тьфу, маг, сбросил вниз сперва плащ и только потом — веревку. Самое удивительное, что мы всю дорогу умудрялись забывать о самых простейших магических "фокусах", пользуясь тем, что под рукой.
А ведь мог же я, мог, пару ночей подряд, на привале, поработать кухонной плитой, сбрасывая излишки.
Стоя у котлована, только головой качал, ругая себя последними словами, а шмыгал носом, никак не понимая, отчего так холодно ногам, да и почему котлован получился такой странной, овальной, формы.
Сапоги, подсунутые заботливой Бранд, дали ответ на первый вопрос, а до второго ответа я и сам дошел, через пару часов, сидя в тепле и уюте гостиничного номера и кивая носом.
Защита Вельды, охватила меня полукольцом, сзади, отводя ударную волну от стен города. Вот и вся сказка, ничего волшебного.
— Прочухался? — Прэн, со вздохом, устроился в кресле напротив меня. — Курить будешь?
Дождавшись моего очередного кивка головой, он протянул открытую пачку и... Подмигнул!
Все верно, подмигнул.
Пришлось включать почти уснувшее сознание, открывать глаза и...
У меня в руках, была совершенно хорошо мне знакомая пачка.
Желтый "Верблюд", одногорбый, стоящий на песчаном бархане!
— Доставай свои! — Потребовал Старик, играя прозрачной, одноразовой зажигалкой. — Давай, ну!
— Не запряг еще, не нукай! — Мой ответ развеселил мага, заставил его довольно хрюкнуть и отложить зажигалку на стол.
— Ох... "не нукай"! — Прэн подался вперед, рассматривая меня так, словно я со страниц очередного журнала свалился. — Раз не "нукай" — точно свой. А я, старый, все понять не мог, отчего мне так тебе в челюсть заехать охота! А тут, вон оно как...
— Отдача замучит... — Хмуро предупредил я, пытаясь вспомнить, каким образом я вытаскивал свой любимый "Полл молл", из пустого кармана.
— Не парься. — Маг размял шею и откинулся на спинку кресла. — После такого выброса, месяца три на восстановление, надо.
Вместо ответа, продемонстрировал ему маленький язычок пламени, заигравший на раскрытой ладони.
— Силен... — Прэн отобрал у меня пачку, вынул из нее две сигареты, подкурил обе и сунул мне одну, фильтром вперед. — Силен...
— Это не я... Это — воспоминания "давят". — Терпеть не могу врать, хотя вся моя профессия, изначально, основана на тонком искусстве лжи и лавирования между полуправдой, правдой и тюрьмой. Или расстрельной командой, нанятой по твою душу, если правда уж совсем выбивается из рамок "общепринятого".
Вот, о чем можно разговаривать, если собеседник откровенно признался, что твоя рожа ему не симпатична и он, с большим удовольствием съездил бы по ней кулаком, чем сидел вот так, мирно беседуя ни о чем или и вовсе, рассказывая о своем житье-бытье.
Потом на столе возникла бутылка "Столичной", с "козырьком" и два граненых стакана.
В синем табачном дыму, едком и таком родном, знакомом с "младых ногтей", мы пили водку.
Сперва — молчком, процеживали сквозь зубы, словно пытаясь отфильтровать неведомый яд. Потом — чокаясь и ломая сигареты, переходя на повышенные тона и мгновенно успокаиваясь.
Вместе с третьей бутылкой, пришлось открывать двери и окна, впуская обозленных спутников и свежий воздух. Хозяина успокоили, что у него совсем не пожар, налили стакан до краев, "штрафной" и научили петь "Ой, мороз-мороз..."
Правда, слов ни я, ни Прэн, совершенно точно не помнили, так что...
Бранд пыталась утащить меня из номера, под предлогом "освежиться", то же самое пыталась провернуть со стариком Маргелла, тьфу, Мигелла.
Моя оговорка Прэну понравилась, и мы это дело "сбрызнули", а потом — "обкурили", как следует.
Мигелла долго читала какое-то заклинание, но нас со Стариком пробило на ... "Позитифф" и все ее старания оказались тщетны — вовремя вставленное в рифмованную строчку "нужное" слово, превращало заклинание в большой пшик.
Молодожены, заглянувшие на звук упавшего тела, точнее тел, захлопнули дверь с другой стороны, искренне признав, что устали и хотят спать, а иначе — "всенепременно бы к нам присоединились"!
Потом я читал Пастернака, потом пришла Вельда и вынесла невменямую Мигеллу, отчего-то с фиолетовыми волосами, торчащими во все стороны.
Бранд покинула нас несколько раньше, видимо, инстинкт самосохранения сработал, он у долери развит необычайно, особенно в экстремальных случаях.
Заливаясь слезами, Старик читал Киплинга, мешая русские и английские слова, и размахивая незажженной сигаретой.
Потом было легкое помутнение рассудка и сразу за ним наступило серое, зимнее утро.
Скинув с себя тяжелую руку экс-богини, недовольно что-то пробурчавшую и отвернувшуюся к стене, сполз с кровати и огляделся по сторонам.
Старик доблестно дрых, опустив голову на сложенные руки и демонстрируя высший пилотаж по спанию на столе.
Мигеллы в поле видимости не было, Вельда покоилась "зубами к стенке"...
Точно помня, что Бранд мы наливали, не взирая на ее женский пол, аккуратно, по стеночке, принял вертикальное положение, представляя собой каким именно образом человек эволюционировал из обезьяны.
И почему теперь ни одна обезьяна так не эволюционирует — пьющие закончились!
Икнув, придерживаясь за стены — эволюция была не полной и иногда очень сильно хотелось вернуться в первобытное состояние, но долг, проклятое чувство ответственности перед теми, кого мы напоили, требовал исполнить его до конца!
Бранд обнаружилась сидящей на лестнице, боком к стене, с ведром воды, стоящим на коленях, в обнимку.
Спящей.
Мир свернулся до решения дилеммы — сперва отнять у Бранд ведро или сперва разбудить?
Сделать первое я не мог по причине эволюции, а делать второе — не было желания, по причине инстинкта самосохранения — а вдруг она будет драться, спросонок?!
Зная, что долери бойцы до мозга костей, можно было представить, что я не только костей, но и мозгов, потом не то что не унесу — собрать не успею!
Пока качался и размышлял, по лесенке, старательно обходя Бранд по дуге, почти норовя пройти по перилам, вверх вспорхнула молоденькая служанка, вся такая раздражающе-свежая, бодрая, испуганная только...
Следом, на лестнице возник хозяин гостиницы.
— А-а-а-а, э-э-э-хэ-о...
— Там! — Я рискнул оторвать руку от безопасной стены и ткнуть себе за спину, в сторону открытой двери в нашу комнату. — На столе стоит...
— Ух-х-х-хэ ик-кка! — Поблагодарил меня мужчина и, столь же тщательно обойдя Бранд, цепляясь за перила обеими руками, начал совершать свое восхождение к заветной опохмелке.
Вот уж, воистину, собутыльники друг друга понимают с полуслова!
Сев рядом со спящей долери, обмакнул руку в воду и передернул плечами — вода была ледяной, словно только-только с улицы.
Холодной. И очень бодрящей.
Проведя по лицу мокрой ладонью, почувствовал себя значительно лучше.
Теперь бы еще пожрать плотненько и вздремнуть, пару часиков!
Глава 9
Знаменитую чашу гор, в которой прятался Танчен, я рассматривал, качая головой и радуясь утихнувшему ветру.
Чуть ниже, под удобным скальным козырьком расположилась наша поредевшая группа. Тихая и задыхающаяся от безжалостного, высокогорного, отсутствия кислорода.
Припасов хватало еще на пару недель, Танчен — вот он, рукой подать.
Что еще надо честной компании, растерявшей за два месяца путей-дорог не только носильщиков и часть вещей, но и спутников, с которыми эта путь-дорога начиналась.
Сейчас нам всем хотелось завалиться в сухие, теплые и чистые, кроватки, предварительно пару часов проведя в горячей ванне, оттирая себя самыми грубыми мочалками и отмываясь до скрипа мылом.
Я, например, совсем был не против, если бы Бранд потерла мне спинку.
Или Вельда...
А перед глазами — чистые склоны.
Ни огонька, ни шороха крыла.
Мы пришли в пустой дом.
Оставалось спуститься и еще раз подняться, сперва по белому полю, ровнехонько до черного зева пещеры, единственной, что так и стоит распахнутой, всем ветрам назло. А потом внутрь огромного, спутанного в клубок переходов, города Драконов.
В надежде, что кто-то остался. Кто-то, кто не поспешит нас сожрать. Или, мы можем нарваться на ловушку, от которой, наш отрядик, и без того лишившийся Прэна и Литты, может завершить свое путешествие прямо тут, всем своим составом превратясь в растертые в пыль, сочащиеся кровью, останки на камнях драконьих улиц.
Наши носильщики, оставленные в Тигвинарре, долго махали нам вслед, с городских стен, желая удачи, а, может быть, и проклиная в спины.
Раньше я всегда верил в лучшее.
А теперь — не верил и в худшее.
Облака, разрываемые золотыми иглами, странные созвездия и переполняющие нас силы, совладать с которыми становилось все сложнее. Люди, умирающие в полной темноте и тишине — последние воспоминания, от созерцания которых лучше не становилось.
Мир плескался в белой купели, трещал от невидимых искр и мерз, мерз, мерз!
Запахнув купленный в городе тяжелый, меховой плащ, поправил застежку-фибулу, что досталась на память от Старика.
Не то — ворон, не то — попугай — в зависимости от того, как держать. Тяжелая штуковина.
А вот от Литты не осталось ни чего.
Она тихо сошла с ума и предпочла кануть в глубокой пропасти, едва не прихватив с собой, на тот свет, своего любимого мужа.
Лоттана спасла Вельда, в последний момент вцепившись ему в пояс и оттягивая прочь от края, за которым уже болталась сумасшедшая магичка, тихая и улыбающаяся своим мыслям.
Молча!
Лоттан искренне пытался перехватиться, вытащить жену, но она предпочла сделать свой выбор отнюдь не в его пользу, оттолкнула руки и исчезла в белесом тумане, пожравшем не только ее тонкую фигурку в развивающемся красном платье, но и все звуки.
Старик пару дней присматривал за ним, а потом, с облегчением, отстал — было чем заняться на привалах и по дороге. Через три дня не стало и Прэна.
Старик ушел на разведку и канул в небытие, без малейшего следа, выплеска сил или яркой иллюминации, что он обещал, если смерть его достанет.
Танчен дремал, покинутый своими владельцами.
Я не чувствовал ни малейшего следа присутствия разумных существ, за исключением тех, кто пришел вместе со мной и расположился теперь лагерем.
— Мы опоздали. — Ведьма Льда тяжело вздохнула. — Они улетели, ушли, бросили нас!
— Всего лишь — оставили при своих. — Представил я, свое видение картины. — Тем более, сама чувствуешь — жить здесь больше нельзя.
Экс-богиня согласно кивнула головой и уставилась на черную дыру центрального входа в город.
— Пантеон Богов долго думал, что потребовать с Драконов, за их право существовать на планете, среди людей и прочих... — Вельда подула на ладони, согревая их. — Самые умные — предлагали все оставить как есть. Самые храбрые — пойти и подчинить драконов себе, приручить их. Самые глупые призывали устроить бойню. Миролюбивые — вели длинные и пустые разговоры о том, как воспитать в драконе — смирную овечку.
— Пока судили да рядили — Драконы сами выбрали себе нишу. — Я понимающе качнул головой. — Не надо быть "Властителем Воспоминаний", чтобы это разглядеть.
— Они заняли НАШУ нишу... — Вельда скривилась. — Молодые боги, разом, оказались не у дел. Первые — лишь развели руками, предлагая нам решить все самим. Мы и решили. Сами.
Женщина с острыми клыками опустилась на блестящий, отполированный ветром, камень и слабо улыбнулась.
— Мы стали единственными богами, но снова — рассыпались на десятки пустых клеток, примеряя на себя чужие короны. Мне хватило ума уйти в тень. Остальные — взяли все!
Очень сильно хотелось уточнить, сама ли она догадалась уйти в тень, или, все-таки был советчик?
— Драконы... — Хороший журналист всегда должен быть хорошим аналитиком, по малейшему, просто запаху следа, а не самому следу, выходя на "старт" расследования и понимая, что команды "финиш" может и не быть. А может быть горячая пуля...
— Да, Драконы. — Вельда скинула с головы капюшон. — Все было тихо и спокойно. Появился и исчез — ТЫ, приняв, вместо мощнейшего магического дара — власть над Воспоминаниями. Те, кто видел в тебе угрозу — насмеялся вдоволь, считая тебя полным ничтожеством, не способным на поступки.
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним...
— Каждая золотая игла — душа бога, сверженного на землю. Каждая, Ситаль! А нас оставалось около полусотни...
— На два месяца звездопада! — Рассмеялся я. — Очень большая польза от богов, что при жизни, что после смерти!
— Ты жесток и несправедлив! — Богиня рассердилась. — Там, внизу, гибнут люди...
— А боги продолжают свои разборки! — Я погрозил Вельде пальцем. — Почему только Ты, одна, пустилась в путь? Почему ты — здесь, а не чертишь небосвод золотой иглой?
Вместо ответа, ведьма встала с камня и, развернувшись к Танчену спиной, потопала в наш лагерь, оставляя меня в гордом одиночестве.
