Отзвучали последние аккорды, на минутку повисло молчание. Я начал играть следующую мелодию. Как и первый раз, сначала я пою песню в одиночку, а во второй раз мы поём уже хором:

Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей,

Не в землю нашу полегли когда-то,

А превратились в белых журавлей.

Они до сей поры с времён тех дальних

Летят и подают нам голоса,

Не потому ль так часто и печально

Мы замолкаем, глядя в небеса.

Летит, летит по небу клин усталый,

Летит в тумане на исходе дня,

И в том строю есть промежуток малый,

Быть может, это место для меня.

Настанет день и с журавлиной стаей

Я поплыву в такой же сизой мгле,

Из-под небес по-птичьи окликая

Всех вас, кого оставил на земле .

Удивительная вещь — хоровое пение, есть в нём что-то от массовых молитв, от богослужения. И уж тем более, когда поют такие песни. На глазах присутствующих слёзы, которые никто и не пытается прятать.

— Петер, брат мой, кто автор этой песни? — Генрих встал и подошел ко мне — Такое произведение должно быть отмечено самой высокой наградой Рейха! Я убеждён, что 'Журавли' станут народной песней

— Уже стали, Генрих. В России эта песня широко известна. Но никого наградить Вам не удастся: автора песни, учителя из горского аула, Расула Гамзатова, нет среди живых. Увы.

— Очень жаль. Он был достойным человеком?

— В высшей степени. Он был честен, решителен и смел. Он не побоялся пойти против мнения части общества и дал отпор мерзавцам, сочиняющим гнусные пасквили, направленные против России.

— Да, то в высшей мере достойный человек. Ну что же, споёмте ещё.

— Друзья мои, прошу открыть следующий лист...

Так мы исполнили все десять песен, имеющихся в песеннике, некоторые по два-три раза, так что я слегка охрип.

— Ну и под занавес нашего домашнего концерта, хочу подарить вам ещё одну песню о русской реке, но вы легко сможете заменить название Волга, например, на Рейн. Мой друг и секретарь раздаст вам текст последней песни, и приступим.

Шелест бумаги, шёпот переговоров.

— Все готовы? Ну-с, приступаем!

Издалека долго

Течет река Волга,

Конца и края нет.

Среди хлебов спелых,

Среди снегов белых

Течет моя Волга,

А мне семнадцать лет.

Сказала мать: "Бывает все, сынок.

Быть может, ты устанешь от дорог.

Когда домой придёшь в конце пути,

Свои ладони в Волгу опусти"

Издалека долго

Течет река Волга,

Конца и края нет.

Среди хлебов спелых,

Среди снегов белых

Течет моя Волга,

А мне уж тридцать лет.

Твой первый взгляд и первый плеск весла.

Все было, только речка унесла.

Я не грущу о той весне былой,

Взамен ее твоя любовь со мной.

Издалека долго

Течет река Волга,

Конца и края нет.

Среди хлебов спелых,

Среди снегов белых

Гляжу в тебя, Волга,

Седьмой десяток лет.

Здесь мой причал, и здесь мои друзья —

Все без чего на свете жить нельзя.

С далеких плесов в звездной тишине

Другой мальчишка подпевает мне.

Издалека долго

Течет река Волга,

Конца и края нет.

Среди хлебов спелых,

Среди снегов белых

Течет моя Волга,

А мне семнадцать лет

Сначала я песню исполнил по-русски, потом слушатели, усвоив текст, стали исполнителями и мы пели уже о Рейне. В самом деле: наши мамы, во всех странах и народах, учат нас только хорошему, правильному, нужному. Неважно, на берегах ли Волги, Рейна или Амазонки ты живёшь, тебе прививаются понятия долга, чести, семейных ценностей и человеческих правил.

Кроме того, я даже в дружеском кругу, не просто молодой мужчина, а глава великой державы, и следовательно даже сейчас работаю, надеюсь, что на благо своей страны: я пытаюсь перекинуть мосты единения наших народов. Незачем немцам видеть в русских неполноценных людей, а русским не надо видеть в немцах подозрительных типов, норовящих объегорить и закабалить. В сущности, мы из одного корня, родственные народы, да и что там скрывать, за века соседского существования изрядно перемешались в самом прямом, биологическом смысле этого понятия.

* * *

Посиделки закончились, мы с Генрихом сидим в крошечной гостиной, видимо это переговорная. Рядом со мной на столике стоит кофе с коньяком и дымится моя трубочка, а Генрих в этот раз предпочёл сигару.

— Петер, бабушка не стала скрывать от меня свой план брачного союза между мной и русской девушкой. Скажите, каково Ваше отношение к этому плану?

— Видите ли, Генрих, мой отношение к этому плану очень противоречиво. С одной стороны, как государственный деятель, я вижу, что Вы обязаны обеспечить династию наследником, причём в кратчайшие сроки: наследника, а лучше двух или трёх, нужно ещё вырастить и воспитать. К тому времени, когда они возмужают, Вы будете весьма зрелым мужем, а у таковых, как правило, открывается целый букет хронических заболеваний. Вам понадобятся молодые помощники, которые начнут перенимать Ваше дело, и замещать Вас сначала по мелочам, а со временем и в серьёзных делах.

— Резонно.

— С другой стороны, я понимаю, что Вам нелегко после всего случившегося строить матримониальные планы. Я по-братски хочу сделать так, чтобы Вы как можно скорее встретились с достойной девушкой старинного рода, и оставили в прошлом подлый удар, нанесённый Вам в самое сердце.

— Но можно ли верить хоть кому-то в этом мире?

— Вы удивитесь, но да, можно. Поверьте, большинство матросов и офицеров, которыми Вы командовали до сих пор, искренне привязаны к Вам. Они не задумываясь пойдут на смертельный риск ради Вашего спасения. Девушки смотрят на Вас как на красивого и умного мужчину, и многие мечтают о Вас. Но они не пойдут на сближение с Вами, потому что эта связь не имеет перспективой брачный союз. А те, кто готов на всё ради денег не нужны Вам. Уверяю, подавляющее большинство людей действительно порядочны, а то, что нам с Вами часто попадаются на глаза проходимцы, так на то есть русская поговорка: 'Дерьмо поверху плавает'. Согласитесь, это звучит грубо, но верно.

— На этот счёт есть и немецкие поговорки. Согласен, Петер. Но сумеете ли Вы найти для меня достойную невесту?

— Торжественно обещаю Вам это. Я сделаю так: поиск достойной кандидатуры я поручу своей половине, Инес-Сарите, императрице Ирине Георгиевне. Уверяю, никто лучше не справится с этой архисложной задачей.

— Да, Ваша жена удивительно совершенна. В ней сочетаются ум, талант, душевная чуткость и необыкновенная красота. Не сочтите за дерзость, но на ней я женился бы не задумываясь, хоть сейчас.

— Я не сержусь на Вашу откровенность, Генрих. Приложу все силы к тому, чтобы Ваша будущая супруга сочетала в себе ум, красоту, душевную чуткость доброту и верность данным обетам.

* * *

Последняя вещь, которую я собирался сделать в этот день, была встреча с резидентом нашей разведки, который трудился в должности военного атташе нашего посольства во Втором Рейхе. Но планы серьёзно изменились.

Генерал-майор Протасов сам подал прошение об аудиенции, а встретились мы в моих апартаментах, в здании посольства, так что лишних глаз, наблюдавших нашу встречу не было.

— Чем вызвана просьба о срочной встрече, господин генерал-майор?

— Ваше императорское величество, имею сведения, что негодяи, организовавшие цареубийство в Эберсвальде живы и здоровы.

— Вы имеете в виду руководителей масонской ложи?

— Нет, Ваше императорское величество, я имею в виду графа фон Штауффенберга и барона фон Мёльке.

— Вот так-так! Не ожидал. И каким образом Вам удалось сделать сие?

— Мой агент, германский подданный, является членом берлинской масонской ложи. Ранг его посвящения весьма невысок, но тем не менее, он иногда подбрасывает мне сведения разной степени ценности. Человек он весьма корыстный, и, зная что весьма щедро плачу за важные сведения, сегодня утром прислал слугу с запиской. В коей просил о встрече. Встретились мы в ресторане неподалёку отсюда, на Беренштрассе. Агент сразу потребовал пятнадцать тысяч марок, и я, чувствуя, что сведения действительно важные, тут же выплатил их. Взамен мне было сообщено, что сегодня ранним утром он лично видел барона Мёльке в доме на Кёпениккерштрассе. Графа фон Штауффенберга он не видел, но уверен, что тот находится в том же доме и ближайшее время они никуда не денутся. За домом с разных сторон наблюдают пятеро слуг моего агента, за что ему обещано ещё восемь тысяч марок.

— К чёрту деньги. Заплатите не скупясь! У вас есть на содержании надёжный инспектор полиции?

— Разумеется, есть, но надёжными я бы их не назвал.

— Немедленно вызывайте ближайшего инспектора на конспиративную квартиру, и пусть он возьмёт с собой столько вооружённых полицейских, сколько сумеет. Вы, генерал, возьмите с собой столько вооружённых офицеров, сколько сумеете найти в посольстве. Отдаю Вам в подчинение полуроту своей личной охраны. Если вы сумеете доставить в Городской дворец всех, кто в этот момент будет рядом с Мёльке и Штаффенбергом, причём живьём, тут же получите моё личное поощрение. Все участники операции тоже получат весьма солидное денежное поощрение. Никто не останется недовольным, уверяю. Двигайтесь, генерал, а я отправлюсь к кайзеру Генриху.

* * *

Спустя полчаса мой автомобиль остановился во внутреннем дворе Городского дворца, а кайзер, предупреждённый о визите по телефону, встречал у входа:

— Что случилось, мой царственный друг? Почему Вы вернулись столь поздно?

— Прошу Вас о разговоре с глазу на глаз. — покосившись на его и свою свиту сказал я.

— Хорошо — коротко кивнул он, и скорым шагом отправился к своему кабинету.

— Что случилось? — снова спросил Генрих, когда дверь закрылась за моей спиной.

— Агент моего военного атташе сообщил, что видел барона фон Мёльке живым и здоровым не далее как сегодняшним утром.

— Почему этот человек сообщил вам, а не мне или не полиции?

— Деньги, мой друг. Этот человек находится на содержании моей разведки. Кстати, прошу не арестовывать этого человека, хотя, судя по рекомендации моего резидента это изрядный негодяй.

— Почему же не арестовывать?

— А кто тогда будет сообщать моим разведчикам нужные сведения, если будут знать, что наградой станет виселица? Взамен обещаю отпускать шпионов и их пособников, за которых будете ходатайствовать Вы.

— Понимаю, разведчики являются некоторой мерой доверия в отношениях государств. Обещаю не преследовать этого человека за связь с русской разведкой. Возможно я его даже награжу за помощь в раскрытии террористического акта против семьи моего брата и моих детей.

— Договорились. Сообщаю Вам, что я поручил военному атташе, генерал-майору Протасову попросить помощь у берлинской полиции с её помощью арестовать негодяев и передать в Ваши руки. В помощь берлинской полиции я выделил полуроту своей охраны. Люди туда подобраны отлично подготовленные, умные, решительные и преданные. Прошу прощения, что начал действовать в Вашей столице как в своей. Но у меня есть некоторое оправдание: малейшая потеря времени, а того паче — утечка важнейших сведений грозит бегством террористов, или их убийством сообщниками.

— Принимаю Ваше объяснение, Петер. В данном случае действительно счёт идёт на секунды.

— Благодарю за понимание, Генрих. Задержанных доставят сюда. У Вас найдутся помещения для этих людей?

— Разумеется, найдутся. Скажу Вам по секрету, Петер, здесь в подвалах имеется прекрасно оборудованная тюрьма. Я и сам не знал об этом, но недавно мне сообщили, как новому владельца этого дворца.

— Ещё раз подчеркну, Генрих, что мои люди не уполномочены вести опрос, дознание и прочие следственные действия с Вашими подданными.

* * *

Спустя час во внутренний двор Городского дворца въехали четыре крытые грузовые машины с эмблемами полка моей охраны. Машины минутку постояли во дворе, потом, подчиняясь указаниям дворцовых полицейских, одна за другой, задом въехали в открытые ворота служебного помещения первого этажа. После въезда ворота закрылись. Спустя несколько минут ворота открылись, машины выехали, и, построившись колонной, укатили со двора.

— Вижу, что задержанных доставили. Не буду Вас задерживать, Генрих, поеду к себе. Если случится что-то важное, или получите экстраординарные сведения, касающиеся России, прошу известить.

— Договорились, мой друг!

В этот момент раздался стук в дверь, и вошел секретарь кайзера:

— Ваше императорское величество, прибыл оберлейтнант цур зее фон Ронне со срочным докладом.

— Пусть войдёт.

Вошел высокий, крепкий, эдакий немецкий вариант Собакевича, офицер в морском мундире.

— Докладывайте, фон Ронне.

— Союзники доставили задержанных террористов, в количестве двадцати трёх человек. Все живы. Имеются четверо раненых, но неопасно, вполне подходят для допроса.

— Мёльке и Штауффенберг среди них?

— Так точно. У фон Штауффенберга порван рот.

— Почему?

— Пытался проглотить яд, но русские не позволили ему этого, вынув облатку прямо изо рта. Осмелюсь заметить, что и в этом случае они действовали предельно аккуратно, и кроме разорванного рта и нескольких выбитых зубов, фон Штауффенберг вполне цел. Считаю, что мои люди так бы не сумели. Прошу Вашего разрешения на то, чтобы договориться с русскими о получении уроков по задержанию опасных противников.

— Дозволяю. Допросы начаты?

— Так точно. Все задержанные разведены по отдельным камерам, и с каждым начат допрос.

Я шевельнулся, и Генрих повернулся ко мне:

— Вы что-то хотите предложить?

— Я слышал, что в таких случаях следует составить опросник примерно из пятисот-семисот вопросов, может быть больше. Часть этих вопросов будет на выявление истины, часть будет чисто на проверку искренности, часть вопросов дублирует основные в различных вариациях. Как только появятся сведения, на их основе составлять следующие опросники, и прогонять по ним задержанных снова и снова. Допросы нужно проводить в ярко освещённой камере, непрерывно, не давая подследственному ни секунды покоя. Дознаватели должны меняться каждые несколько часов. Спать, пить, есть подследственному не давать. Справлять естественные надобности тоже не разрешать. Пусть гадят под себя. Стул у него должен быть максимально неудобным. Лучше, если этого человека разденут догола. Если это женщина, то пусть мимо таскаются люди и отпускают самые гнусные и скабрезные шуточки. Всё подчинено одному: подследственных необходимо психологически сломать в самое короткое время.

— Какие ужасы Вы говорите! — поразился Генрих.

Ещё бы не ужасы. Я рассказал германскому кайзеру самые примитивные и мягкие из методик, которые применяют американские и английские следователи в своих секретных тюрьмах по всему свету. Мне о них рассказывал хороший знакомый, арабский музыкант, которому не повезло угодить в такое заведение к американцам в Ираке. Мужику повезло: пиндосы сразу поняли, что мой знакомый ни в чём не замешан, и они его выпустили. Впрочем, чаще таких 'бесполезных' задержанных просто убивают.