Вьюга

— Вьюга там погиб, ясно тебе? Попробуй это понять. Погиб. Две пули, да? Одна в печень, он сразу был безнадежен. Вы оба это понимали, тем более кончились те лекарские порошки, которыми можно остановить кровь. Как они там называются? Да не важно. Его можно было спасти, будь ты целителем, но хрена бы ты там оказалась в этом случае, правда? Ты пробовала донести его до границы, знаю. Тащила из последних сил, только он взял да и помер. И я — не он.

Люди не думают словами, я слов и не знал правильных. Только ощущение эти, ни хрена не приятные в основном.

— И прекрати пробовать меня зажарить.

— О, мать, — она буквально выдернула свои ладони из моих, отвернулась, влепила кулачком в стену, — Твою же мать… Ты ведь не шутишь, да? Скажи!

— Не шучу, — я даже руками развел, — Так представишься?

— Но ты был… им? — ее глаза опасно заблестели. На что она способна? Сумасшедшая магичка, которой не повезло. Она умеет уговаривать огонь, только вот этим не заработаешь. Много зарабатывают целители, иногда — провидцы, а она — ну, может человека сжечь, если дать ей такую возможность. Я бы на это ставить не стал. Револьвер убивает быстрее и значительно проще. Когда у тебя есть револьвер — не надо ненавидеть, надо просто спустить курок.

— Был, наверное. Я помню образы, какие-то мысли, — я не знал, как тут сказать точно, — Ощущения.

— Все ощущения?

Твою мать. Отступать было некуда.

— Да. Те ощущения, — я замялся, она даже ногой от нетерпения притопнула, — Те ощущения тоже помню, прости.

— Вот как, значит, — она прикусила губу, нервно кивнула, словно соглашаясь, — Вот как. Скажи тогда, он меня любил?

Ну и зачем ей это?

— Я не знаю, — даже руками развел. Чужая память совсем не похожа на справочник, которой можно открыть на любой странице.

— Не знаешь, — протянула магичка, дернула плечами, — Не знаешь? Я, когда в Тунав вернулась, три дня ставилась пылью. Думала, сдохну. Не знала, что делать. Точнее — не сильно хотела еще что-то делать, понимаешь? Потом пришли люди от Ортуза… А, ты же не слышал о нем? Не важно, сейчас не важно… Я их едва узнала, во мне сидело с унцию дерьма. Несли чушь о том, что надо найти какого-то оборванца, что приедет с Клебицкой засеки.

— Найти и…?

— Не перебивай! — стукнула кулачком по столу, и только тут заметил, как у нее руки дрожат. Интересно, сколько пыли в ней сейчас?

— Мне сложно сосредоточиться и без тебя. Так вот, люди от Ортуза, да. Я попросила Кара помочь, он знает кого-то из городского полка. Потом… да ты знаешь, что потом. Я ведь обрадовалась, понял, ты, кто бы ты там ни был? Пусть чудо, пусть я ошиблась, черт с ним, я была готова даже в Великую мать поверить.

М-мать, еще одна дамочка в беде. Везет мне на таких.

— Панна магичка…

— Зови меня Лу, это от Луминица. Не могу слышать это «панна магичка».

— Лу, у оборванца с Клебицкой засеки, так уж получилось, есть важные дела, которые не отложишь. Где мне тебя потом найти?

Кажется, вопрос заставил ее задуматься. Наконец подняла глаза:

— Лучше сама вечером зайду, к ночной страже — застану тебя?

Ага, ясно, сам я тоже каждому встречному душу излить не спешу.

— Застанешь.

Тут она прыснула в кулак.

— Ну, что уставился? У тебя все на лице написано. Я в доме Жмыховских живу, это за Третейским рынком, белый такой дом, третий этаж — мой. Теперь как, доволен?

— Конечно.

А она точно не провидица? Точно, рожки ее — это уродство именно пиромантов, ничего подобного у провидцев нет.

— Прости, Лу, действительно бежать пора.

— Вьюга?

— Что еще?

— Если ты еще раз умрешь, я сожгу твое гребаное тело. Просто, что бы ты знал.

— Договорились.

Вышел, запахивая тулуп, двинул между прохожих по набережной в сторону цверговой лавки, щурясь от снега — снова повалило, сразу темнее сделалось.

Магичка Луминица, маленькая Лу.

Вспомнить ничего не могу — вот как-то не отзывается память на имена, хоть ты тресни, только затылок ныть начинает.

Хорошо, оставим Лу на потом, а я, выходит, кто? Вьюга? Вьюга много дрался, еще больше пил, много времени проводил с этой самой магичкой, и не без приятности, стоит сказать. Кем он был и что от него осталось кроме этих вот образов?

А Сергей Гаврилов? Сергей Гаврилов отслужил в Афганистане, срок и сверхсрок, подвигов не совершал, на пулеметы с голой грудью не прыгал. Обычная, по сути, военная работа. Потом в лесоохране свое оттрубил, на севере огромной тогда еще страны. Там, кстати, тоже пил и дрался, разве что рожи другие вокруг были.

Что еще? Не помню, но это, как выяснилось, вообще не показатель, совсем.

Интересно, шизофрения заразна? Потому что, спроси меня в лоб — я бы не ответил, кто из этих двоих я настоящий.

И еще интересно — а что, собственно, люди Ортуза от меня хотели? Ортуз — это амманец, тут к гадалке не ходи, а у амманцев есть причины меня искать, мы им причин достаточно оставили. Но не слишком ли сложно это все — и чего ради, сельского старосты и муладжина?

Вопрос. Одни вопросы кругом, кто бы ответов подкинул.

Пока думал — шагать не забывал, так до лавки Хильдсона и добрался, не особо спеша. Все как вчера — и колокольчик над дверью брякнул, и сам пан цверг в ответ за прилавок выплыл. Сразу глазами мне по лицу стрельнул — ну да, тут сложно не заметить. Хмыкнул, руку подавая:

— Вижу, в Журэк наведался, пан Гаврилов?

— Верно, пан кузнец, как ты заметил только?

Цверг хохотнул басовито, полез за стойку, забрякал золотом. Выложил поверх, по одному отсчитывая, двадцать двойных гульдинеров. Настоял, что бы я монеты пересчитал и только потом расписку забрал.

— Еще вопрос, пан Хильдсон — он приподнял брови, — Где бы мне тут резиденцию Ворцальского капитула найти?

— В странных местах дела ведешь, пан, — из-за стойки выплыла бутылка темного стекла, а затем и пара серебряных чарок, — Давай-ка, за сделку, да что бы такие трофеи у тебя не переводились, а там расскажу, что и как.

Выпили — оказался какой-то забористый самогон на травах. Хильдсон назвал его зубодробительным цвергским словом, где было больше шипящих звуков, чем я до этого вообще слышал. Названия я, конечно, не запомнил, но самогону оно подходило.

— Что, снова посоветуешь деньги дома оставить?

— Э, пан Гаврилов, у нас от капитула деньги прятать не принято.

Еще по одной чарке приняли, захорошело даже, на голодный желудок-то.

— Сестры у нас на площади у ратуши квартируют, пан рыцарь. Знаешь, где она? — цверг крякнул, отер бороду

Я кивнул — как раз мимо проходил, когда в Журэк шел.

Ага, — продолжил он, — там серый такой дом, о четырех этажах. И здоровенная чаша Великой матери по фасаду кирпичом выложена, не спутаешь. И вот еще что…

Хильдсон скрылся за той дверью, что в мастерскую ведет, но отсутствовал недолго — вышел, положил на стойку глухо брякнувшую кобуру.

— Смотри, сам делал, видишь — тут вот клеймо мое? Капсюльный однозарядник под сороковой калибр. Прицельных, конечно, никаких нет, да и верный бой у него — ну, локтей восемь если, уже хорошо. Зато, смотри, можно на руке закрепить — там никто искать не будет. Если, скажем, снова в Журэк понесет тебя, или еще куда.

— Вроде резиденции капитула?

Цверг мотнул головой.

— Не шути с этим, пан, от сестер хороший человек зла не увидит, туда спокойно иди.

— Но деньги не прячь?

— Больше положенного не берут, — цверг глянул на меня настороженно, — А случись что — и помогают. Никогда не отказывают. Вот раскроили бы тебе голову в Журэке — думаешь, ее бы целитель поправил? У нас тут нет таких целителей, что бы по улицам ходили да смотрели — не надо ли помочь кому за так?

Хильдсон перевел дух, плеснул еще по паре капель, толкнул ко мне чарку. Выпили — все, на сегодня последняя, и так, что ни день — то трезвым не засыпаю.

— Да у вас, в Вендии, тоже, поди, таких нет, все наперед деньги берут — продолжил цверг, — А сестры бы взялись так лечить, будь ты хоть, ети его мать, альв какой — вот тебе и десятина. Детей учить — тоже к ним, куда же еще. Нет, пан рыцарь, я церковь Великой матери уважаю, хоть и не верю особо.

Тут я только руками развел — как скажешь, мол, пан кузнец, тебе всяко виднее. Только кажется мне — личный состав на Клебицкой засеке совсем не потому плясал перед сестрой Ириной, что она их детей учит. Чем-то еще сестринство занимается, и сдается мне — мало с целительством связанным.

— Сколько должен буду? — я сгреб кобуру со стойки, примерился, скинув тулуп на ближайшую тумбу. Действительно, так сходу и не скажешь, что оружие на тебе, только вот рукава на куртке развязать надо.

— Подарок, пан рыцарь, — Хильдсон только рукой махнул, — На память, считай.

— Отдарюсь, как смогу, спасибо тебе, — я кивнул, обратно тулуп напялил, — Бывай, что ли, пан кузнец, здоровым. Пойду я.

— Заходи, если что, пан Гаврилов. И с трофеями, и так, языками почесать.

На улице уже прилично снег повалил, не метель, но близко к тому. Разглядел вывеску булочной сразу за цверговой лавкой, зашел, взял за шесть медяков свежий, из печки только, крендель — пожую по дороге, а то пообедать не сподобился.

Ладно, дел на сегодня осталось — только сестру Аристу найти да доложиться по прибытии, а там и поесть можно будет. Судя по тому, что цверг рассказывал — не должны меня сразу на рудники упечь или расстрелять в подвале, прорвемся.

Так и шагал по уже знакомому маршруту, меся снег по мостовой да крендель кусая. Кажется мне, или среди прохожих военных прибавилось? Да какое там кажется — раз даже пришлось на углу постоять, пока колонна пройдет. Хмурые такие, явно кадровые вояки в высоких шапках, числом к сотне ближе. Точно, затевает что-то ворцальский князь — и то, что Клебицкую засеку отстраивать наново начали это подтверждает. Неужели нашли, как через топи пройти? Ну, нашли, положим — так в Чеккае амманов должно быть не меньше двух корпусов. Скорее думать надо, как бы они сами к тебе не пришли.

Кстати — тут я даже замер, забыв очередной раз крендель укусить — а что, собственно, делали в Чеккае Вьюга и маленькая Лу? И не поэтому ли я знаю, сколько и кого из амманов в той Чеккае стоит? Очень даже может быть. Надо магичку выспросить, а то вдруг кого еще из старых знакомых встречу? Собратьев по плащу и кинжалу, ети их мать, и коллег по опасному бизнесу.

— Пан, если доедать не будешь — так мне отдай, а? — черт, вот и встретил — за рукав меня дернул, знакомец. Тот самый альвеныш, с бельмом — и лыбится еще, клыки показывая, паршивец.

— Что-то ты далеко от Журэка ускакал, — сунул ему остатки кренделя, — Не прищучат тебя тут?

— Так это, пан, — сдоба мгновенно исчезла под рваньем, словно и не было ее, — У нас там небогато живут, много ли спи… наработать можно? Только вон, горб, разве что, и хрен по всей морде.

— Старшему вашему обо мне рассказали, разбойнички?

— Ага, — он шмыгнул носом, — знаешь, пан, я пойду лучше, да?

— Эй, рванина, — я успел цапнуть его за плечо, — Рассказали — и что?

— Да то, пан, что лучше тебе в Журэк больше не ходить, понял? — он осклабился, — Даже с револьвертом своим. А ну, пусти!

Альвеныш дернул вперед, оставив у меня в руке кусок живописных лохмотьев и, поскальзываясь на булыжниках, моментально нырнул в проулок еще до того, как я открыл рот и выдал:

— Эээээ…?

Помог, в общем, альвам своим, на все деньги. Черт его знает, какие у них тут отношения на самом деле. Может, их ждали, да только что бы вставить хороших колотушек? А теперь, выходит, и я в это влез. Везунчик, что сказать. Ладно, зато до ратуши добрался — вот она, на том конце площади стоит, а резиденция сестринства, значит, должна быть напротив.

У входа никого не было, так что я просто зашел — место же присутственное, нет? Не знаю, чего я там ждал, но оказалось очень скромненько, словно специально на такое впечатление рассчитывали, когда резиденцию строили. Стены, оштукатуренные белым, потолки низкие — просто келья какая-то. Неужели отсюда такие, как Ирина, выходят?

— Помочь вам, добрый человек? — девушка, скорее даже девочка, лет пятнадцати навскидку, притулилась за крохотным столиком справа от входа. Едва удержался от вопроса, есть ли кто из взрослых.

— День добрый, сестра. Я сестру Аристу ищу.

— Я не сестра, добрый человек, — девочка неловко улыбнулась, словно смущаясь, — Послушница только. А сестры Аристы нет, уехала из города утром еще, завтра ждем. Передать ей что?

Не удивилась, и имени не спросила. У них что, канонессу каждый день по любой ерунде дергать принято? Очень это отличается от того, что я о церкви думал, прямо кардинально противоречит.

— Нет, сам лучше зайду, ээ… послушница. Спасибо.

Она кивнула, опять — ни удивления, ничего:

— Конечно. К обеду приходите, точно застанете.

Вышел воротник на тулупе задрал — метель почти, а ведь в обед еще было ясно. Сколько там, молитв двадцать до ночной стражи? Постоял, щурясь от снега, подумал — да и зашел в лавку напротив, где на вывеске «Виноторговля Шлосса» значилось. И, замечу, никаких тебе бутылок рядом не прималевано — не для неграмотных лавка.

С молитву обсуждали местные сорта красного с харизматичным толстячком, этим самым Шлоссом и оказавшимся. Потом обменял два талера на бутылку вина и спросил заодно, где тут Третейский рынок и дом панов Жмыховских — прогуляюсь, вдруг магичку застану. Все равно вечер свободным выходит, а вопросов к ней много, так что тянуть? Определился с направлением, да пошел. Черт, опять с обедом не срастается — вот отчего-то мне кажется, что такие, как Лу, еды дома не держат, а на готовку смотрят примерно как солдат на вошь.

Вроде людно на улицах было, а как обошел темный и пустой Третейский рынок — так словно отрезало, ни народу, ни движения, только свет кое-где в домах горит и все. Спокойный район. Интересно, дом тут она выбирала, или Вьюга все же? Так, как там Шлосс сказал — шестой от рынка? Да, этот — белый кирпич и три этажа. Не понравилось только, что у парадного так натоптано. Cнег как валил, так и валит — и если бы тут кто-то днем проходил, давно бы уже замело к чертовой матери. Здоровые сапожищи, кстати, и человек — сколько? Не меньше трех будет, может и четверо. Глянул — на третьем свет через шторы пробивается, а вот остальные темные. Стала бы Лу кого-то приглашать, если у меня к ночной страже быть собиралась? Вряд ли. А если и да, то эти ребята точно мне не друзья. А ей? Вот мать его, а, опять чувство, что пожалею еще, как тогда, когда к Журэку шел.