— Хм-м, — протянул Рин, — а ведь неплохая идея-то! "Минимум добрых дел". И в приложение к нему — "минимум злых", чтобы уравновешивало.
— Издеваешься?
— Если только самую малость, — Рин говорил насмешливо, но не злобно. Его этот разговор явно радовал.
Никс взяла себя в руки и посмотрела ему в лицо:
— Ладно, прости, если наговорила глупостей. Я пойду. Спасибо тебе еще раз, если что-то надо, говори, я... ну, в общем, я к твоим услугам. Пока.
И она развернулась по направлению к академии.
— Стой, — Рин успел удержать ее, поймав за запястье. Никс снова как будто бы обожгло кожу — такие у него были горячие пальцы, по-настоящему горячие. Рин тут же отпустил ее руку.
— Ты номер-то мой полный запиши, — сказал он в ответ на ее затравленный взгляд. — И, собственно, жду тебя в пятницу в библиотеке при академии.
— Ч-что? — переспросила Никс.
— Ох.
Рин стал хлопать себя по карманам и в итоге вынул из внутреннего белый бумажный прямоугольник и протянул Никс. Это оказалась визитка, отпечатанная на простой белой бумаге, чуть плотнее, чем обычная офисная, и никаких излишеств не содержащая: только полное имя владельца и телефон.
Никс перечитала еще раз простую черную надпись. Посмотрела на Рина. Потом снова на визитку.
— Т-ты...
Он улыбнулся:
— Ага, пора бы познакомиться, как полагается. Рейнхард Майерс — это я. Твой куратор. Бывают в жизни странные совпадения.
— Н-но... как? Что? А как же? А Даблкнот? Ничего не понимаю!
Рин развернулся на каблуках и ловко принял героическую позу. Растопырив пальцы, прижал ладонь к груди и заговорил трагически и театрально:
— Рейнхард Майерс — имя данное, настоящее, и оно обязывает. А вот Рин Даблкнот — имя созданное, вот этими руками из ничего сделанное, — он развел ладонями для наглядности, — и оно — мое. Во всем своем сиянии. Во всей своей тщете и несовершенстве. Мне не перед кем за него оправдываться, мне нечему соответствовать. Каждый следующий миг я и только я решаю, кто такой Рин Даблкнот и каков он.
К концу его речи Никс все-таки удалось подобрать отпавшую челюсть и в целом побороть изумление. Как только она справилась с шоком, Рин Даблкнот, он же — Рейнхард Майерс, слегка наклонился и коротко потрепал ее за щеку.
— Удачи тебе, огненный элементалист, и да прославишь ты родную гильдию.
Никс стояла, остолбенев, приложив пальцы к щеке и глядя вслед уходящему Рейнхарду, и в голове ее искреннее недоумение постепенно сменилось возмущением:
— А это что было сейчас такое вообще?
Причем самым странным ей показалось выражение глаз этого самого Рейнхарда, когда он дотронулся до ее щеки. Ладно, маги не должны касаться друг друга. Люди не должны так запросто касаться друг друга. Но во взгляде Рейнхарда Никс увидела какое-то странное, тоскливое тепло — надежду, что ли? Что это могло значить?
Потом она оглянулась на академию и осознала, что все это время столпившиеся возле здания студенты внимательно наблюдали разворачивающееся на дороге действо, да и из окон тоже смотрели...
И тогда Никс поняла, что неприятности только начинаются.
К концу занятия Никола в тридцать пятый раз пожалела о том, что решила, во-первых, поступать именно сюда, а во-вторых, вообще посетить сегодня академию.
Девчонки-одногруппницы поглядывали искоса, и Никс, в качестве мести, рассматривала их в ответ, прислушиваясь к лекции по композиции вполуха, хоть и это занятие ей тоже уже порядком поднадоело.
Она устало оперлась подбородком об сложенные на столе локти. Ей казалось сущим лицемерием собственное желание обвинить одногруппниц в обыкновенности, ведь Никс знала не понаслышке, как полезно бывает не выбиваться из коллектива хотя бы внешне. Но дома-то ей ждалось и чаялось, что народ в академии будет чудной и странный, интересный и заводной, характерный и яркий. На экзаменах она как-то ни к кому и не присматривалась — другие заботы были, а вот теперь увидела, насколько девчата, собравшиеся в аудитории, просты. И ленивы. Никто, кроме нее, даже на листочке ничего не рисует помимо того, что преподаватель велел — а где это видано?
Никола пририсовала к законспектированному с доски квадрату с разноформатными композиционными пятнами усы, лапы и хвост, чтобы наверняка не быть как они. А они, только лектор вышел за дверь, решили не ограничиваться косыми взглядами и возникли прямо перед столом Николы.
Две юные девы нетерпеливо перебирали пальчиками по крышке столешницы, ожидая, когда Никс на них посмотрит.
— Вы чего? — спросила она, таки подняв взгляд.
— Привет, — сказала одна, с мышастым каре, — меня зовут Клер, а это Ксю. Мы видели тебя с утра с вокалистом из "Негорюй". Вы встречаетесь?
Ксю покраснела от шеи и до лба. Никс, было напрягшаяся, откинулась на спинку стула и глянула на девиц, как на умалишенных. Вздохнула. Произнесла голосом, не предвещающим ничего хорошего:
— А вы с какой целью интересуетесь?.. Я не...
— Да ладно, не отнекивайся, мы все понимаем, — перебила ее Клер. — Мы сами его очень любим, как настоящие поклонницы творчества, и понимаем, как это, и почему ты отрицаешь вашу связь.
— Это очень правильно! — поддакнула Ксю, снова краснея.
— Вряд ли кто-то вообще отказался бы...
Никс захлопнула тетрадь и поднялась, как никогда жалея, что ей не хватает роста, чтобы такого рода жесты выглядели эффектнее. Взглянула на девушек исподлобья, добрых десять секунд отлавливая на подходе опасные и колкие слова, вот-вот готовые сорваться с языка, наверняка способные превратить ситуацию из нездоровой и неприятной в еще более компрометирующую, но больше сдерживаться не смогла.
— Знаете что, — произнесла она твердо, — между мужчиной и женщиной... девушкой то есть, — возможна дружба. Такое понятие, как дружба. Чем, по-вашему, мужчины от нас отличаются? Да ничем. Точно такие же они. И, собственно, я не знаю, чего вы там себе понапридумывали, но Рин мне — друг. И все, и вообще, это, как бы, не ваше дело. Да?
Девчонки вздрогнули, а потом закивали, как игрушечные болванчики, и Никс показалось, что они вообще ничего не поняли из того, что она сказала. Разве, может, испугались слегка, встретив такой ответ. Ну, хоть не смеются, и то хорошо, а ведь могли бы — в качестве естественной защиты от стресса юные самочки человека так часто делают.
Никс сунула общую тетрадь под мышку и двинулась прочь из аудитории.
Выйдя в прохладный коридор, она досадливо прикрыла себе рот ладошкой. "Друг?"
Ах вот как, значит. Уже друг. За один день из этого мутного типа, с которым не стоит иметь дел никогда-приникогда, успел эволюционировать в друга. Талант!
И если предположение этих странных Клер и Ксю — очевиднейший бред, замешанный на гормонах и недостатке мужского внимания, то вот своя собственная реакция Николу удивила, причем изрядно. Нет, Рин ей помог, бесспорно, и был добр с нею — крайне. Но записывать его в друзья рано. Особенно, учитывая то, что он отчебучил напоследок.
Вот вздумалось ему ей щеку трепать! Почему бы не... ну как-то по-нормальному не попрощаться? Пустышки лобызают друг другу воздух рядом с напудренными щечками, настоящие друзья обнимаются крепко, но коротко, парни, забывшие, что такое настоящее волшебство, пожимают друг другу руки. А кто и кого гладит по щекам? Зачем Рин так сделал? Нарочно, что ли? Он что, ее бабушка? Знал, что ли, что эти дуры заинтересуются и полезут расспрашивать? Зачем? Или тоже особо не думал ни о чем и ничего наперед не загадывал?
А Никс надо было просто сказать этим девушкам "нет" или отшутиться как-то, но ни в коем случае их не поучать и не оправдываться. Да можно было пококетничать, мол, "А-ха-ха, как знать, как знать"! Она же выбрала нарычать на девиц. Все, поздно. Первый гвоздь в гроб ее новой репутации заколочен.
Никс решила, что хорошенько подумает об этом позже, а сейчас надо заняться тем, что без нее не сделается никак — навестить Абеляра Никитовича и, собственно, узнать у него, где искать Аниту Совестную, и что это вообще за безобразие такое.
На этот раз деканат оказался открыт, и добрая на вид женщина, отвлекшись на секунду от бумаг, рассказала Никс, где кабинет искомого преподавателя. Никола привычно уже поплутала по этажам, начиная, вроде бы, улавливать какую-то систематичность в хаотичном на первый взгляд расположении аудиторий, и вскоре нашла нужную дверь.
Постучалась, вошла, тут же восхитилась старым, цветастым витражом в окне, с которым замечательно перекликался декор зеркал по обеим сторонам от массивного рабочего стола, приготовилась, собственно, здороваться с Абеляром Никитовичем и... обнаружила кривую ухмылку на плоском, бледном лице Катерины Берсы, расположившейся на стуле у стены. Нулевая элементалистка сидела, вольготно опершись локтем на лакированное дерево столешницы, и попивала чай из кружки тонкого полупрозрачного фарфора, оттопырив костлявый мизинчик.
— Проходи-проходи, Никола, я тебя ждал, — сказал Абеляр Никитович. — Чаю?
— А... Э-э... — Никс сглотнула. — Здравствуйте. А-а...
— Садись вот на стул свободный, — пригласил ее чтец. — Я так понимаю, ты по поводу Аниты?
— Угу, — кивнула Никс, присаживаясь на бежевый велюр и опасливо косясь на Кей.
— Катенька, расскажи еще раз, что стряслось с твоей подругой, — попросил чтец.
Кей коротко скривилась от обращения, но заговорила на удивление мягко и даже как-то расстроено:
— А нет Аниты нигде. Со вчерашнего дня — как пробило ее снова на шалость, так и не можем найти. Все ее стандартные места обыскали, все телефоны прозвонили, в кабинете покойной директрисы были, домой к ней ходили — нигде нет. С парнями она не водится, спит обычно тут же, или в кладовке среди пакетиков. Но что-то как будто бы пропал человек — и нету.
— А... она, что ли, шизофреник? — спросила Никс. — А кто за нее отвечает?
Катерина Берса и Абеляр Никитович смотрели на Николу и молчали. Каждый, наверное, думал о чем-то своем, а Никс показалось, что она снова что-то не то ляпнула.
— Подавать заявление о пропаже пока рано, — произнес чтец. — Если положенный срок пройдет и Анита не объявится, будем предпринимать официальные меры. А пока что будем делать все, что в наших силах. Я сегодня же после обеденной перемены объявлю по академии о пропаже.
— Спасибо, — произнесла Кей со вздохом.
Вздох этот был честным, грустным и каким-то даже капельку беззащитным.
Никс такого от Берсы не ожидала, а потому насторожилась.
Кей перевела взгляд на Николу:
— Чего? Злорадствуешь? Так сумку-то твою тоже теперь ищи-свищи.
— Ох, — только и сумела произнести Никс.
Кей поднялась:
— Я пойду.
И ушла.
А Никола осталась с Абеляром Никитовичем наедине и поняла, что теперь не знает, что и говорить. Как теперь на эту Аниту жаловаться?.. Как теперь сумку искать? Поэтому она сидела и молчала, покуда чтец не подвинул ей чашку с чаем.
— У меня так и не случилось возможности поблагодарить вас за моего непутевого родственника, — произнес Абеляр Никитович. — Я предполагал, что вероятность такого исхода не равна нулю, но чтобы все сложилось именно так... Этого я не ожидал.
Никс встрепенулась и взглянула чтецу в лицо, в серые выцветшие глаза, обрамленные мелкими морщинками и белесыми ресницами. Все ли чтецы — такие? Когда кто-нибудь пытается о них рассказать, других цветов обычно не вспоминают. И все же серый Абеляра Никитовича показался Никс скорее теплым, похожим на мягкий, благородный тон дымчатого кварца.
— Да я-то... Что меня-то, Эль-Марко благодарить надо, — пробормотала она. — Ой, я вспомнила! Я аж с весны хотела спросить вас, как это вы угадали, что ключевое слово будет сказано? А вдруг бы его никто никогда не сказал? И мы бы так и не узнали о вашем родственнике никогда!
— Ключевое слово? — удивился чтец. — Вот как ты это поняла...
— А? А что, нет? Не оно?
— Ключевым было не слово, а время. Я, как ты понимаешь, не пророк, и, как ты правильно рассудила, не могу знать, когда и что будет сказано.
— Вот как, — протянула Никола.
— А чье это было предположение, насчет ключевого слова? — осведомился чтец. — Твое?
— Не помню уже.
— Ну, ты не кори себя, если что. В подобных ситуациях ошибаются даже профессионалы.
Никс поднялась со стула, так и не притронувшись к чаю.
— Я к вам вообще-то приходила, чтобы рассказать, что эта Анита у меня сумку украла с ключами и студенческим билетом. Но что уж теперь. А еще... — она замешкалась, подбирая слова. Произнесла наконец аккуратно, стараясь не выдавать волнения и нерешительности: — Просто на всякий случай.. я хочу спросить: возможно ли мне будет поменять наставника? Если вдруг что. И что это такое может быть?
Абеляр Никитович ловко крутанул в пальцах перьевую ручку, улыбнулся в седые усы и хмыкнул:
— А что, не нравится?
— Какой из него будет наставник, я еще не знаю, — ответила Никс честно, чем вызвала у чтеца улыбку шире прежней.
Абеляр Никитович кивнул понимающе и стал объяснять:
— Наставник выбирается жребием. Если тебе будет угодно, это — судьба. Согласно Заповеди, у наставника элементалиста довольно много прав, настолько, что это может показаться слегка бесчеловечным. Чтобы официально заполучить нового, тебе придется изрядно постараться, а ему — вытворить что-то из ряда вон. Перечень обоюдных обязательств он тебе сам зачитает на вашем первом занятии. Что же касается твоих опасений, то они мне понятны, но паниковать не спеши. Рейни — хороший мальчик. Может, он немного мерцает, ну так это все ледяные делают, природа у них такая. Главное, что у твоего наставника есть собственный вектор, направление. Многие всю жизнь ищут и не находят, а у него он, кажется, всегда был.
— Не то что б я очень хорошо вас поняла, — призналась Никс, — кроме слов "хороший мальчик", но я буду иметь в виду.
Тут она вспомнила главное.
— Абеляр Никитович, я еще вот что хотела спросить...
— М-м? — внимательно взглянул на нее чтец.
— Вы же давно живете, вы сами рассказывали. Может, вам известно что-нибудь про такую магию, когда человеку начинает очень везти?
Абеляр Никитович нахмурился, сосредоточившись. Кивнул:
— Про что-то подобное я слышал. Но такого рода магия — скорее проклятие. Тут человек либо отбирает удачу у других, либо его собственная смещает точку равновесия, скажем так, и расплатой становится невезение. Было такое проклятие — "Удача Утопленника", — все зарегистрированные случаи кончались смертью носителя.
Никс сглотнула.
— И как долго человек проживал с этим проклятием?
— Когда как. А отчего ты интересуешься?
— Как бы вам так сказать...
— Говори как есть.
Никс колебалась. С одной стороны — Абеляр может что-то подсказать. С другой стороны — не вздумает ли он изолировать ее от остальных? Она решила действовать классическим способом иносказания, внутренне скривившись от такой банальщины:
— Одна моя подруга, скажем так, подозревает, что на ней это проклятие есть.
Абеляр Никитович рассмеялся.
Никс замолкла на полуслове. Чего это он?
