Мы в город Изумрудный

Зеркала деревянной души

— Ну всё, больше здесь брать нечего, — Урфин без сожаления отбросил в сторону ржавый топор. — Осталось одно барахло. Радуйся, медведь, завтра с утра выступаем.

— Наконец-то, о, повелитель! — подобострастно воскликнул встрепенувшийся Топотун, — Надоела эта Когида. Изумрудный город ждёт нас... тебя... и твою непобедимую армию.

Урфин скривил губы в недоброй усмешке:

— Ну, честно говоря, не очень-то он меня и ждёт. Я бы даже сказал, совсем не ждёт. Но мы всё равно придём.

— А что ты сделаешь со своим домом? — спросил медведь. — Позволишь в нём кому-нибудь жить?

— Заколочу окна и двери, — равнодушно отмахнулся Урфин. — Не думаю, что я когда-нибудь сюда вернусь.

Он смотрел на опустевший двор, на перекопанный огород с проплешинами от костров, на мастерскую, на сложенные под навесом брёвна, которым уже не суждено превратиться в дуболомов (их и без того достаточно, на Изумрудный город точно хватит), смотрел и не чувствовал ни сожаления, ни хотя бы намёка на грусть. Действительно, надоела эта глухомань, даже странно, что хватило терпения прожить здесь столько лет. Всё чего-то ждал, на что-то надеялся... Получается, не зря ждал, не напрасно надеялся. Судьба всё-таки улыбнулась ему во все свои тридцать два зуба.

Джюс привычно стиснул челюсти, которые вновь попытались напомнить ему о жевунском происхождении. Никогда сюда не вернусь, в который уже раз повторил он про себя, буду жить в городе, во дворце, как и положено настоящему правителю. А дом? Что дом? Кому он нужен? Впрочем... Если подумать... Если очень хорошо подумать... А почему бы потом, после победы, не устроить здесь музей. Посадить какого-нибудь смотрителя, чтобы следил за порядком и сохранностью. Пусть жевуны ходят сюда и видят, как и где начиналось восхождение их Повелителя к вершинам власти. Пусть трепещут и поклоняются. Чтобы не забывали. Интересная мысль. И почему мне это раньше в голову не пришло? Но тогда получается, что дом нельзя бросать без присмотра. А то знаю я этих милых соседей с дурацкими колокольчиками на шляпах — не успеешь оглянуться, растащат всё по досочке. Мальчишки непременно заберутся, стёкла побьют, ещё и сожгут, чего доброго. И вообще, дом без хозяина очень быстро ветшает. Вспомнить хотя бы пещеру Гингемы. При жизни злой волшебницы там было вполне уютное жилище, пусть и слегка мрачноватое. А сейчас, честное слово, зайти страшно. Паутина, запустение, плесень на стенах и вездесущие мыши с пауками.

И как же быть? Откладывать выступление армии совершенно не хочется. И без того уже много времени потеряно. Джюс посмотрел на улёгшегося у его ног медведя, на нетерпеливо шныряющего по двору Эота Линга, и вновь открыл дверь в мастерскую. Человек с воображением из любой ситуации найдёт выход, а уж угрюмый столяр на свою голову никогда не жаловался.

Давным-давно, в молодые годы он мастерил игрушки, пытаясь заработать на жизнь. Ничего хорошего из той затеи не получилось, но поделки и заготовки остались — руки, ноги, лапы, головы... Вот сейчас-то они и пригодятся. У хорошего мастера всё идёт в дело. Мелькнула у него мысль использовать какую-нибудь из уже готовых кукол, но уж больно все они были мелковаты и потому совершенно не годились в сторожа. Отыскав в углу подходящую берёзовую чурку, он положил её на верстак, привычно прикрутил первые попавшиеся ноги — одна получилась длиннее другой, но его это сейчас совершенно не волновало. Руки тоже получились разные, одна с растопыренными пальцами, другая с кулаком. Голова... Он и тут не долго раздумывал. Выбрал простую болванку с едва намеченными ушами, глазами и носом. Рот вырезать не стал, без затей намалевал злобный оскал остатками почти высохшей краски.

Щедрая порция живительного порошка с шипением и лёгким дымом впиталась в деревянное тело, и уродец тут же ожил, судорожно задёргав конечностями. Из-за того, что ноги у него были разные, двигался он почти боком, угрожающе при этом раскачиваясь. Чрезмерно длинные руки по-обезьяньи волочились по полу. Покрутившись по мастерской, нелепое создание воткнулось головой в верстак и неловко завалилось на спину.

— Так, — вздохнул Урфин, подобрав бедолагу. — Сейчас придумаем тебе какие-нибудь глаза.

Ничего нового изобретать не пришлось, и по примеру дуболомов уродец обзавёлся двумя чёрными глазами-пуговицами, чересчур большими для его головы. Урфин долго разглядывал получившееся в итоге пучеглазое чудо-юдо, затем беспечно отмахнулся:

— Ладно, и так сойдёт. Нет времени возиться с тобой.

— Будешь жить в моём доме и охранять его, — приказал он. — И чтобы здесь был порядок. Никого не пускай, гони всех прочь. Ты понял меня?

Уродец промычал нарисованным ртом что-то вроде "Угум-м".

— А назову я тебя... Впрочем, обойдёшься без имени. Сторожу имя ни к чему.

Уродец неуверенно изобразил не слишком глубокий поклон.

— Мда, — пробормотал Урфин, глядя на ковыляющее по двору крайне несуразное нечто. — Он определённо не лучшее из моих творений. Но это даже и хорошо, потому что такое страшилище одним своим видом любого вора испугает. Мне и самому-то на него смотреть неприятно. Что уж говорить о трусливых жевунах.

Утром следующего дня деревянная армия Урфина Джюса торжественно покидала Когиду. Сам предводитель восседал на Топотуне, во главе войска гордо вышагивал палисандровый генерал, дуболомы дружно топтали дубовыми подошвами жёлтые кирпичи дороги, которая должна была привести их создателя и повелителя к немеркнущей славе.

Испуганные жевуны смотрели вслед и не верили, что страшное войско исчезает из их мирной деревни навсегда. Они ещё не знали, что вскоре новый правитель Изумрудного города пришлёт в Когиду жадного наместника со взводом дуболомов.

Ворота мрачной усадьбы были плотно закрыты, сквозь щель в заборе на уходящую армию смотрел одним глазом сляпанный из чего попало деревянный уродец.

Когда несколько дней спустя самые любопытные мальчишки перелезли через забор, чтобы тайком от родителей пробраться в мастерскую бывшего подручного Гингемы, им пришлось крупно пожалеть о своей затее. У заброшенного дома неожиданно обнаружился вполне себе живой сторож. И какой! Встретишься с таким в сумерках — да даже если и в ясный день — тут же умрёшь от страха, честно жевунское! Короткое нелепое тело, одна нога больше другой, руки длинные, а на круглой голове огромные глаза, как у филина Гуамоко. Еле-еле убежали и навсегда зареклись даже близко подходить к этому дому.

Дни уходили за днями, без злых волшебниц и колдунов жизнь в Когиде тянулась неторопливо и безмятежно. И лишь непонятные звуки, доносящиеся порой из-за забора покинутого Урфином дома, заставляли проходящих мимо жителей вздрагивать и испуганно оглядываться. Но хромоногий сторож занимался вовсе не тем, что ему поручил хозяин. Охранять пустой дом — ну что тут можно охранять, от кого и зачем? Один раз отпугнул юных жевунов — на всю жизнь им впечатлений хватило, больше не сунутся. Порядок в комнатах наводить? К чему? Там и без того всё в порядке. А пыль вытирать он был не обучен, да и желания такого не испытывал. Нет, он нашёл себе более подходящее занятие. Самоусовершенствование — вот что захватило его целиком, придало смысл жизни, заставило двигаться, действовать, стремиться к чему-то не вполне осознанному, к чему-то большему, чем пустое кривобокое существование в ограниченном забором пространстве. Понятно, что такое сложное слово не то что выговорить не мог, он о его существовании даже не догадывался. В деревянной голове вертелись определения попроще: "ремонт", "переделка" или просто "починка".

Заронил уродцу в голову мечту о ремонте, как ни странно, сам Урфин, когда на глазах у хромоногого сторожа мимоходом вправил одному из дуболомов отчего-то заклинившую руку. Два удара топором — и всё в порядке. Так просто и так впечатляюще. И ничего сложного. А можно ведь не вправить руку, а просто заменить. Кривую и неудобную — на ровную и более подходящую. Презрительные слова хозяина "и так сойдёт" жгли деревянную душу нестерпимым огнём. Неужели трудно было опытному столяру поработать над своим детищем чуть тщательнее? Ведь вон как генерал отшлифован — любо дорого смотреть, да тех же дуболомов возьми — ладные, гладкие, красиво покрашенные, с нормальными ногами и соразмерными руками... Уродец разглядывал свои разновеликие клешни, вертел их перед глазами, скрипел в бессильном отчаянии непритёртыми суставами. Урод, как есть урод! Как такому жить? Зачем? Треснувшее зеркало отражало нелепую голову с криво приделанными пуговицами и небрежно намалёванным ртом. Видеть себя таким было невыносимо.

Он рылся в старых сундуках, вытаскивал из пыльных углов рассохшиеся заготовки, отбракованные некогда Урфиным. Невольно подражая хозяину, разложил на верстаке всё найденное, получилась изрядная куча, хватило же угрюмому столяру в своё время упорства и терпения всё это вырезать, выпиливать и вытёсывать... А для сторожа даже нормальные ноги подобрать поленился... Долго разглядывал, вертел так и сяк, сравнивал, выбирал... Отложил в итоге две почти одинаковые руки. Правда, они обе были левые. Но если одну из них перевернуть — она получится почти как правая. А для того, чтобы сгибалась в нужную сторону, достаточно вот здесь подтесать топором сустав. Топором не получилось, но он отыскал старую стамеску без рукоятки и кое-как убрал лишнее. Затем вытащил из-под верстака самую большую свою ценность — железную кружку с живительным порошком. Урфин то ли забыл в суете про эту кружку, то ли просто поленился забрать остатки. Порошка было немного — меньше половины кружки, но на задуманное дело должно было хватить с лихвой. Так, например, на выбранные руки оказалось достаточно высыпать чуть ли не несколько крупинок, после чего они сразу ожили и принялись сжимать и разжимать пальцы, поскрипывая неразработанными деревянными суставами.

Прикручивать новые конечности самому себе было неудобно, потому что действовать приходилось одной рукой. Но он справился. С ногами было проще. Ног было много, можно сказать, на любой вкус. Свои позорные и спотыкающиеся открутил и отшвырнул брезгливо. На их место аккуратно приладил две одинаковые, а то, что они слегка коротковаты, это не беда. Зато ладные, бегучие, несколько кругов по двору доказали, что выбор сделан правильно и порошок потрачен не зря. Какое всё же наслаждение ходить и бегать прямо, не кособочась, не хромая, не боясь при каждом шаге споткнуться о какую-нибудь невзрачную кочку.

На очереди была голова. Своя, круглая и лысая, почему-то не нравилась. Да потому и не нравилась, что круглая и лысая. К тому же, если уж менять — то менять всё. Свободных голов обнаружилось несколько. Голова лисы, голова медвежонка (забраковал сразу, вспомнив как зло отшвырнул его, случайно попавшего на пути, надменный Топотун), голова какой-то клювастой птицы и даже незаконченная клоунская со злыми глазами и крючковатым носом. Видимо, хозяин, планировал сделать несколько таких кукол, но до конца довёл только Эота Линга. Ну что ж, пусть будет клоунская, не самый плохой выбор, не со звериной же всю жизнь мыкаться.

И вот на этом этапе всё едва не случилось непоправимое. Когда наш новоявленный мастер взялся новыми руками за свой отполированный глазастый шар и решительно сдёрнул его с шеи, он, глядя со стороны на своё тело, что если ему всё же удастся каким-то образом приладить к своему телу новую голову, то получится в итоге совершенно другое существо. И это будет уже не он! Потому что голова, как оказалось, это и есть он сам. И будь он сделан не из дерева, то покрылся бы, наверное, холодным потом от ужаса, сообразив, что по глупости едва не обрёк себя на бесконечную неподвижность в виде отдельно лежащей бестолковой головы и слепо бродящего по двору безголового тела. Какое счастье, что он не успел разжать руки! С величайшей осторожностью вернув голову на место, он для пущей верности ещё и пристукнул по затылку, чтобы покрепче утвердить её на шее.

В общем, усовершенствовать себя полностью не получилось. Но с лицом всё равно нужно было что-то делать, потому что лица как такового у него не имелось. Разглядывать своё отражение в треснувшем зеркале было неприятно. Вот этот рот — разве это рот? Небрежная кривая загогулина открываться не хотела, говорить не говорила, а только глухо мычала. Рука сама потянулась к обломку ржавой ножовки...

Утром неаккуратно пропиленный чуть наискось (ну не было у него навыков) рот сумел отплеваться от опилок и произнести первые более-менее внятные звуки.

— Ур-р... Джур-р... Хр-р-р...

Зеркало всё равно не радовало. Сколько ни всматривался, как ни вертел головой — урод остался уродом. Протянувшийся от уха до уха рот, казалось, не улыбался, а злобно скалился. Но особенно раздражали нелепые пуговицы вместо глаз. Эх! От удара деревянным кулаком зеркало разлетелось на множество осколков, а кружка с порошком упала с верстака, едва не вывалив остатки содержимого на пол. Успокоения душе это не принесло, зато чуть позже, после нескольких часов тягостных раздумий, одарило новой идеей.

Выбрав два примерно одинаковых осколка, он поочерёдно, чтобы не ослепнуть (печальный опыт с почти оторванной головой всё же кое-чему научил), приклеил их вместо позорных пуговиц. Для пущей надёжности не пожалел порошка и буквально сразу ощутил разницу. Он как будто заново прозрел! Зеркальные глаза видели лучше и дальше! И они были по-настоящему живые! Окружающий мир заиграл новыми, яркими красками.

И несколько дней после этого бывший уродец, привыкая к обновкам, бродил по двору, разглядывая то траву, то деревья в саду, то плывущие по небу облака и неустанно бормотал, повторяя на разные лады:

— Ур-р... Джур-р... Фур-р... Стор-р...

Он не хотел быть безымянным. Если у тебя нет имени — ты никто. Даже тупые дуболомы с гордостью носили на груди номера, у каждого свой. Даже у злобного клоуна было громкое имя, не говоря уже о прекрасном генерале.

— Джур-р-р... Ус-с-с... Фир-р... Фин-н...

Вырваться из заколдованного круга не получалось. Имя хозяина намертво въелось в деревянные мозги и покидать их не желало.

— Джусур-р-р. Меня зовут Джусур, — наконец хрипло произнёс он, воздев к небу твёрдо сжатые деревянные кулачки. — И я больше не ур-род. Я — это я!

Он собирался уйти. Всё равно куда. Куда-нибудь подальше. Куда глаза глядят. Но не в сторону Изумрудного города точно. Там был злой хозяин со своим медведем и послушными дуболомами. Там была несвобода. Там опять придётся кланяться и подчиняться. Подчиняться он не желал.

Тщательно заколотив напоследок окна и двери, Джусур спустился с крыльца и увидел вдруг, как из мастерской неловко выбирается странное деревянное создание — не то волчонок, не то лисёнок. Часть волшебного порошка из опрокинутой кружки случайно попала на этого недоделанного уродца и, разумеется, оживила. И теперь этот щенок неизвестной породы жалобно поскуливал, глядя на Джусура блестящими бусинками чёрных глаз и скребя по земле двумя передними лапами. В своё время Урфин Джюс, впечатлённый рассказом филина Гуамоко о могущественной Фее Убивающего Домика, попытался в один из долгих тоскливых вечеров вырезать из дерева её странного зверька, но сильная буря и всё за ней последовавшее не позволило ему довести дело до конца. И совсем не похожий на настоящего Тотошку деревянный щенок остался валяться под верстаком без задних лап. Но теперь он ожил и каким-то чудом выбрался на улицу в поисках нового хозяина.