Как поступает настоящий ученый, когда не может решить поставленную задачу. Он ее упрощает до состояния, пока она не начнет решаться. Это называется моделированием ситуации. Тут главное не намоделировать такого, что потом в параллельных вселенных искать придется, потому что в этой, такого не было, не будет, да и не надо. Как только стало понятно, что ситуацию нужно упрощать, чтоб в ней разобраться, так сразу стало веселее жить.
Пункт первый. Чем можно смоделировать поведение князя? Мне пришла в голову может не самая сложная, но отвечающая реальности аналогия. Князя можно сравнить с опасным хищником, а наша стратегическая задача, сделать так, чтоб этот хищник на нас не кидался, когда появится в наших пределах.
Пункт второй. Как ты начнешь приручать опасного хищника, который находится на воле? Ясно, что не станешь пред его ясным взором с куском мяса в руке. От мяса он не откажется, но вероятность уйти после этого целым и невредимым, равна нулю. Правильно будет оставить кусок мяса на его тропе, приучая его к своему запаху, который останется на мясе. Кусок мяса должен быть достаточно большим и вкусным. Это у нас есть. Те два письма, которые мы добыли, очень вкусный и большой кусок. А моя задача была написать еще одно письмо, уже от нашего имени. Выражаясь фигурально, оставить на куске мяса наш запах.
Пункт третий. Что делать после того, как положишь кусок мяса на тропу хищника, и увидишь, что он его нашел? Правильно. Побыстрее делать ноги, пока любопытный зверь занят аппетитным куском, и не может оторваться, чтоб лично посмотреть, кто ж это его подкармливает и почему.
После того как план наших действий стал в основных чертах понятен, доложил его Ивану, который его в основном одобрил, но внес свои предложения по тому, как передать письма князю. И хотя его вариант, на первый взгляд казался примитивным, но в нем была та гениальная простота, которая делала этот способ передачи стопроцентно надежным. Оставалось только написать письмо. Найдя ближайший православный храм, и выяснив где живет дьяк, который по утверждению прислужницы был грамотным, и должен быть дома, направился прямо к нему. Объяснив ему, что мне срочно нужно написать письмо моему атаману, попытался утащить его из дому в ближайшую корчму, где мне казалось, условия для написания письма будут лучше, и по голове не будут прыгать его многочисленные чада. Но его благоверная, широкой и высокой грудью перекрыла нам дорогу, коротко, но ясно дав понять, что она создаст все условия для плодотворной, творческой работы дома, а корчма это не место, где пишут столь важные письма. Поскольку дьяк был не знаком с классикой, которая настойчиво рекомендует нам не спорить с женщиной, проводя сравнение этого занятия с черпанием воды решетом, он попытался стать на защиту своих прав. Поскольку основным оружием силового конфликта выступала грудь, которой каждый пытались отстоять свои права, то стоило лишь сравнить вооружение, и любому ставало ясно, что муж потерпит сокрушительное поражение. Так и случилось. Прибрав на столе в кухне, жена усадила меня на лавку, детей отправила в комнату, а мужа, за письменными приборами. Притащив внушительную глиняную чернильницу, сухого песка, и гусиные перья, взяв у меня лист пергамента, дьяк приготовился записывать, что я скажу. Перед этим мы долго ругались, потому что он настаивал, что будет писать благозвучно, а не так как я диктую, что означало, что он начнет туда вставлять всевозможные обороты из церковнославянского, так, что в результате читать это станет совершенно невозможно, как все дошедшие до нас рукописи. Особенно меня смешили ученые умники, утверждавшие, что так наши предки и разговаривали.
Категорично приказав ему писать то, что буду диктовать, и никаких изменений не вносить, начал выдумывать ему письмо, так, чтоб оно состояло из слов и предложений необходимых мне в дальнейшем. После того как он изрисовал буквами приблизительно треть пергамента и таки не сдержавшись, вставил свои "паки чае", отобрал у него под этим предлогом пергамент, и попытался гусиным пером, под его чутким руководством выводить буквы. Поскольку я еще учился в те светлые времена, когда в первом классе были уроки каллиграфии, а гусиное перо не принципиально отличалось от металлического, после нескольких посаженых клякс, руки уловили правильный наклон, и начали выводить буковки. Написание букв, естественно, несколько отличалось от нашей эпохи, но отличия были не существенными, и рука набилась быстро. Удивленному моими успехами дьяку объяснил, что с детства грамоте обучен, но долго в руки перо не брал, все больше саблей махать приходилось. Исписав для тренировки весь пергамент, почувствовал уверенность в завтрашнем дне. Если аккуратно выводить буковки, выйдет не хуже чем у дьяка. Может, и сделаю пару ошибок в словах, так князь мне простит, для него главное смысл уловить.
— А теперь Петро, буду я начисто письмо писать. А ты от греха подальше, пойди к детям посиди, потому как, то, что я напишу, никому знать не позволено. Женка может тут в куточке (углу) посидеть, все одно неграмотная, ничего не поймет.
Отправив перепуганного дьяка к детям, долго и тщательно писал текст письма, который уже не раз, за это время, повторял про себя.
"Долгие годы здравствуй, славный князь Витовт Кейстутович!
Бьет челом, долгих лет жизни, и великих деяний во славу княжества Литовского, желает тебе от лица Верховного атамана войска казацкого, славного князя Иллара Крученого, походный атаман Иван Товстый. Довожу до твоего ведома, славный князь, что задумал твой брат Ягайло Ольгердович, вместе с ляхами, и другими князьями на тебя походом идти. На светлый праздник Рождества спаса нашего Иисуса Христа, задумали они Гродно обложить, и тебя светлый князь полонить, аль побить. Ляхов в поход выступит от пятнадцати до двадцати тысяч, и князь Дмитрий Корибуд Ольгердович еще пять тысяч конницы приведет. В доказательство слов наших, передаем тебе письма, что к нам в руки попали. В них найдешь ты подтверждение слов наших.
Еще поведать тебе хотим славный князь, что служит в нашем войске казаком, младший сын безвременно замордованного ляхами холмского боярина Андрея Белостоцкого, Богдан. Сей казак, после смерти отца своего, молчал до четырнадцати лет. Потом начал ему являться святой Илья Громовержец, и в видениях, ему будущее открывать. Не раз, и не два, подтверждались делом слова его. Было ему видение и о тебе светлый князь. Велел ему святой Илья до тебя то видение донести, ибо от того и твоя судьба, и судьба земли нашей измениться может.
Через две зимы, считая эту, замирится с тобой Ягайло Ольгердович, посадит тебя на кресло Великого князя Литовского, что твое есть по праву, и начнешь ты землю свою обустраивать. Сопутствовать тебе будет удача в делах твоих, Великий князь, много славных побед будет тобой одержано, и великих дел во славу земли твоей содеяно.
Со следующей весны начнет хан Золотой Орды, Тохтамыш, с Кривым Тимуром воевать. Через пять зим побьет его Тимур крепко, и придет Тохтамыш с остатками войска своего, к тебе, в Литовское княжество проситься. Примешь ты его, и через сем зим, пойдешь в поход на Дон и Крым, много славных побед добудешь, и вернешь Крым под руку Тохтамыша. Но недолго то продлится. Через год вернет темник Едигей, Крым, под руку нового хана Тимур-Кутлука. В том же году, через восемь зим от сего дня, пошлет Господь тебе знак, что кончилась твоя удача, князь. Великий пожар случится в городе твоем Гродно, мало что уцелеет. Вспомни тогда эти слова, славный князь, ибо уже притаилась беда, и точит зубы на тебя, и на землю нашу.
Через девять зим, как снимут с полей урожай, соберешь ты войско великое со всей земли, и пойдешь в поход на Тимур-Кутлука и Едигея. Там ждет беда тебя, и всех нас, светлый князь. Если не увидим знаков тайных и явных, что будет Господь нам подавать, если заслепит гордыня глаза наши, останемся глухи мы к советам Господним, смерть ждет всех нас в тот год, и разорение страшное ждет землю нашу. Пойдет прахом все, что мы строили, и отцы, и деды наши. Но поведал Богдану святой Илья, что можно изменить ту судьбу, и обойти ту беду. В то сражение, с тобой пойдет все войско казацкое, светлый князь, и обещал святой Илья Громовержец, что поведает он тебе устами Богдана, как беду обойти, не полечь на поле брани, нас всех спасти, и землю нашу.
На том заканчиваем послание наше, пребывая твоими верными слугами, и верим, что в княжестве своем, примешь ты нас под свою руку. Земли, что мы у татар отняли, и на них живем, за нами оставишь, города наши с другими городами земли своей в правах уравняешь. Разрешишь нам и далее, землю твою от татар и прочих врагов охранять, по Днепру, и морю синему, ладьи водить и торговое дело в земле твоей преумножать.
Пусть пребывает с тобой Божья благодать, и пусть не оставляют тебя силы в трудах твоих.
Писано в году шесть тысяч восемьсот девяносто восьмом от сотворения мира, в месяце листопаде, числа тридцатого. Писано писарем походного атамана Ивана Товстого, казаком Богданом Шульгою".
Прочитав свой опус еще раз, оставил дьяку на столе серебряк за труды его, собрал свои пергаменты, посыпал песком, спрятал в специальный, выдолбленный из мягкого дерева, тубус с крышкой, и пошел на наш постоялый двор ужинать и читать товарищам чего я сочинил. Текст уже был предварительно оговорен, от себя я внес только титулы, Иллара князем обозвал, у них на Кавказе, откуда его предки родом, все князья, тут не ошибешься. Ну а мне маменька намекнула, что в наших с Богданом жилах вполне боярская кровинка затесаться могла, грех не воспользоваться. Напиши, что с сыном кузнеца святой балакает, кому интересно, все скажут блаженный, в каждом городе возле церкви таких десяток найдешь. Ну а если с боярским сыном разговор ведет, тут совсем другое дело, может и скажет чего достойного для княжьих ушей. Но это мы, естественно, товарищам зачитывать не будем. Не принято у казаков титулами предков хвастать, могут и языка отрезать, или еще что, не менее важное, но разговаривать после этого точно не сможешь. Так что когда зачитывать будем, мы эти места немножко пропустим. Оставим титулы тому, кому они интересны.
Голодный, но довольный собой, зачитал товарищам наше письмо, спрятал его обратно, и принялся пополнять энергетические запасы организма. Но товарищи уже насытились, и им, смакующим единственную кружку пива, больше Иван не разрешал употреблять, хотелось живого человеческого общения. Поэтому они начали приставать ко мне с различными нескромными вопросами.
— А кто ж тебя, Богдан, грамоте учил, что ты так шпарко по писаному речь ведешь?
— Я, Дмитро, как малый был, жили мы тогда в поместье боярском. Младший сын боярский, погодок мой был, игрались всегда мы с ним вместе. Ну и когда его грамоте учили, он меня завсегда с собой брал. С тех пор знаю, как буковки складывать. А шпарко речь вел, оттого что помню и знаю, что там писано, мне и в грамоту глядеть не надо.
— А с дьяком, что делать, который грамоту писал, он же нас выдать может, — никак не унимался Дмитро, прирожденный подпольщик.
— Ничего он не выдаст, я его ножом по горлу и в колодец, — захотелось мне пошутить.
За столом стало тихо. Перед бурей так бывает, затихает все. Понимая, что мои товарищи не знакомы с классическим советским кинематографом, и моя шутка не нашла своего слушателя, попытался объяснить, в чем юмор.
— Да шуткую я казаки, вспомнился мне боярин покойный, у него такая примовка была. Его спросят, что делать будем, а он завсегда отвечал, ножом по горлу и в колодец. Биться дюже любил.
Все молча смотрели на меня, ожидая еще чего-то. Но я не понимал чего.
— Чего вы на меня уставились, кусок в горло не лезет. Сами сытые сидите, а мне вечерять не даете, — попытался выразить свое недовольство их недоверием.
— С дьяком что? — Жестко спросил Иван, пристально глядя на меня.
— А чего с ним будет, спит дома пьяный. Он пока кувшин вина в себя не залил, писать не мог, руки трусились. А потом дело пошло. Только повторять по пять раз нужно было, ничего не помнил. Так что завтра вообще не вспомнит о чем писал, а вы что подумали, я безвинную православную душу порешил?
— Кто тебя поймет Богдан, чужая душа потемки, а ты чудной, тут и не знаешь что думать.
— Ты лучше Богдан, так больше не шуткуй, ты лучше совсем не шуткуй, пока с похода не придем, дома будешь шуткувать. — Подвел итог нашим дебатам Иван.
Я сделал вид что обиделся, и отказавшись от пива, молча поужинав, пошел спать. Шутка конечно дурацкая вышла, непонятная тем, кто кино "Джентельмены удачи" не видел. А тех, кто видел, в наличии не было.
Тут мне в голову, случайно, умная мысль пришла. Не может быть, что тут я один такой уникальный на всей планете. Для людей, знающих законы больших чисел, это было совершенно очевидно. А у меня определенные склонности к большим числам, родители, пусть земля им будет пухом, выявили еще в детстве, когда денег просил. Пусть не с Санкт-Петербургского института нашего, но и без него людей умирающих насильственной смертью, которые перед этим мучаются, в нашем мире хватает. Значит, может и сюда параллельно перенести. Как там профессор рассказывал, мультиплексные личности, одержимые, блаженные, вот контингент с которым стоит пообщаться. У нас тут, слава Богу, не Европа, где их быстренько на костер, или к экзорцисту, что еще хуже, на костре хоть спалят по быстрому, а изгоняющие дьявола могут неделями мучить, пока не кончат, или с ума не сведут.
Эти мысли настолько захватили меня, что начал мечтать о команде спецов во всех отраслях, которую соберу, и устрою тут научно-технический переворот. С этими сладкими мечтами, столь желанными, но в которых, к сожалению, было мало реального, уснул.
Дальнейший наш путь лежал через Новогродок в Гродно. До Гродно оставалось десять обозных переходов. Пять до Новогродка и пять до Гродно. Выехали мы затемно, кони были отдохнувшими, дорога утоптана. Мы собирались максимально приблизиться за сегодняшний день к Гродно, так чтоб завтра, в пятницу, успеть на базар. Кроме всего прочего нам нужно было продать наши остатки и новую добычу, а также разведать есть ли Витовт в Гродно, и его приблизительный распорядок дня. Ехали мы быстро, насколько позволяли кони. У нас на пятерых оставалось семнадцать коней, семерых мы навьючили мешками с товаром, припасов у нас не было совсем, десять были посменно под седлом. Теоретически, имея по три коня на брата, за день можно было добраться до Гродно, но кони с последнего хабара, хоть были значительно мощнее наших низкорослых, татарских лошадей, но уступали им в выносливости. Да и загоняться смысла не было, нам ведь трофейный десяток коней продать еще нужно. А кто коня купит, которого от усталости шатает. За окрестностями следили в полглаза, как объяснили опытные товарищи, засада по такой погоде практически невозможна, следы на снегу трудно спрятать, да и прятаться в зимнем лесу тяжело, издали все видно. Тут мне сложно было с ними согласиться, белые маскхалаты, лыжи и метла, такого немудреного набора аксессуаров для меня бы было достаточно, чтоб организовать засаду неразличимую с десяти шагов.
