— Собственно, — Алекс налил себе еще вина, — сообщил мне о возможном прорыве мой давний знакомый, ведьмак. Они с семьей зашли попрощаться, решили переехать на побережье, поближе к монастырям Триединого. Там им проще не поддаваться. Он сказал, что начал слышать голос. Черные целыми семьями снимаются с мест и уезжают туда. И это ассимилировавшиеся, те, кто привык к новой жизни среди людей, социально устойчивые. Что происходит в семьях со старым укладом — боюсь представить.
— Так вы думаете, — Макс обвел друзей взглядом, — что пробой уже произошел?
— Либо уже, либо в самом скором времени произойдет, — тихо сказал Александр. — Но где, я не знаю. В Рудлоге или на границах с соседями. За границей королевские семьи держат крепко, туда он не сунется. Даже направления не чувствую. Зато знаю, куда он придет — теперь уже точно придет, чтобы поскорее вступить в полную силу. В место, полное не только молодых и вкусненьких магов с брызжущей во все стороны энергией, но и с десертом в виде меня. И бонусом в виде студенческой общаги, этой порочной смеси борделя, алкогольного бара и лавки с дурман-травой. Там уж точно он будет как рыба в воде.
— И...когда? — спросил неприятно потрясенный Малыш.
— Не позже, чем до конца года, — ответил Алекс. — Возможно, он уже среди поступающих или принятых на работу преподавателей. Но скорее нет, чем да — я не чувствую ни присоски, ни усиления оттока. Несмотря на это, я приказал отслеживать студентов с необычными магическими способностями. Ну а когда он дотянется до меня, я почувствую и смогу узнать, кто это.
— Все-таки ты идиот, — обреченно выдохнул Макс. — И вы это поддерживаете? — обвиняющее глянул он на друзей. — Данилыч без щитов,в дряхлом теле, да он двух шагов не может сделать, чтоб не развалиться. А от демона придется бегать!
— Я предлагала не страдать дурью, а обратиться к Алмазу Григорьевичу, — стала оправдываться Вики, — но ты же знаешь Алекса, он скорее руку себе отгрызет, чем покажет старикану свою несамостоятельность.
— Восемьдесят лет, а ты все еще дуешься на него из-за тройки по демонологии? — изумился Макс.
— Единственной тройки в аттестате, между прочим, — отозвался Алекс. — Эта старая скотина лишила меня красного диплома, зато обеспечила десяток лет боевой практики по трактам и кладбищам, за что ему, конечно, поясной поклон. В то время как вы проходили практику при дворах и университетах, мы с Михеем мерзли и мокли под дождем и снегом. А все потому, что старикан не оценил шутки с окрашиванием его лошади в зеленый цвет. Надо ж быть таким злопамятным!
Как всегда, при упоминании о погибшем друге, они притихли.
— Хорошо. Как ты думаешь его одолеть? С демонами практики у нас точно не было еще, и слава Триединому за это!
— Мартин раскопал у себя в библиотеке старые манускрипты. Мы с ним уже начали отрабатывать боевую схему. Нужно заманить его в пентаграмму, и активировать, и его просто сольет, как в унитаз, обратно в тяжелые миры. Заманивать, — Алекс усмехнулся, — будем мной.
— А если это не сработает? Данилыч, обещай мне, что обратишься к Алмазу. Иначе я сам к нему приду! Не будь дураком, цена ошибки слишком велика.
— Не кипятись, — успокаивающе попросил Алекс. — Дай мне пару недель, и я обязательно схожу к Деду на поклон. Но ты же знаешь его, если я что-то не учту, пошлет и еще спасибо если посохом поперек спины не огреет. Он счас занят теорией глобального сеяния, ему не до мелочей типа демонов. Он божественные истины познает.
— Нам нужны еще участники, — Виктория, доселе молчащая, в упор посмотрела на Александра. — Нужно обращаться к магам Йеллоувиня, Бермонта и пригласить сюда священников Триединого. Духовники нужны как воздух, без них ты не справишься.
Александр тяжело вздохнул.
— Прежде всего я хотел попросить вас временно поработать в Университете в качестве приглашенных преподавателей. Мартин, с тобой можно согласовать это в рамках обмена опытом и преподавателями. Обещаю, когда все закончится, провести у тебя годичный курс лекций и практикумов. Ну, соглашайся, ты же умрешь от скуки и любопытства, если не согласишься.
— Все-то ты знаешь, — широко улыбнулся захмелевший уже господин блакорийский ректор и отсалютовал ему бутылкой. — Соглашусь, если Вики меня поцелует.
Виктория, не говоря ни слова и чеканя шаг, подошла к опешившему барону, наклонилась, схватила его за грудки, подтягивая к себе, и впилась в его губы поцелуем. Макс и Алекс наблюдали только квадратные глаза шутника, виднеющиеся из-за затылка Вики.
Когда поцелуй закончился, Виктория вернулась на место, взяла бокал и иронично отсалютовала Мартину.
— Что ж сразу так пугать-то, Кусака, — проворчал пытающийся отдышаться фон Съедентент, — меня чуть кондратий не хватил. Я понял, что это серьезно. Кстати, как тебе поцелуй?
— У твоей герцогини отвратительный вкус помады, — скривилась Виктория, демонстративно оттирая губы.
— Так я ж ее не ем, — глумливо захихикал Мартин. — Ладно, я согласен. Я б и так согласился, вы ж знаете. А ты, Макс? Пересилишь себя?
Алекс повернулся к природнику:
Да, Макс, я знаю, как ты не любишь людей...
— ...я не люблю тупых людей, — поправил педантичный Малыш...
— Ну что сделаешь, если почти все человечество и не-человечество тупее тебя? Но мне нужны глаза и уши. И твои репелленты. На демонов ты их еще не мешал? Вот тебе и поле для экспериментов.
— Ну что ты меня, как маленького, уговариваешь, — устало отмахнулся Максимиллиан. — Естественно, я помогу тебе. Только я жить в общаге не буду, уж уволь. Ты же знаешь, как могут доставать студенты. Буду ходить через зеркала.
— Спасибо, друже! Вики?
— Я возьму отпуск на пару месяцев. Потом ничего не обещаю. Но зато пока смогу пожить в общаге, помониторить там ситуацию. И все равно я считаю, что нам нужна помощь.
— Я обещаю тебе поговорить и с коллегами, специализирующимися на демонологии, и с Алмазом. Спасибо, что согласилась, дорогая.
— Не за что, — Виктория цапнула со стола дольку апельсина. — Хорошо, что мы снова в деле.
— Ага, — произнес вдруг ставший серьезным Мартин. — Главное, никого не потерять больше. Как в прошлый раз.
Перед уходом, пока Алекс с Мартином чертили схемы силового поля, Виктория подошла к моющему руки Максу, прислонилась к нему сзади.
— Хочешь, я пойду сегодня с тобой, Малыш?
Его спина замерла, и прошло несколько мгновений, прежде чем он глухо сказал:
— Нет, Вики, не нужно. Иди домой.
Она только горько улыбнулась. В который раз.
Глава 7
Белый Город Истаил, конец августа
Садись, брат, хорошо, что ты проводил меня в мои покои. Да, я пьян, я пьян от того, что я живой и оттого, что они все мертвы. Мама, отец... Во мне бьётся безумная надежда на то, что они, так же как и я, как все мы, чудом спаслись...
Что тебе рассказать? Когда нас поймали в камень, я находился выше, чем ты, поэтому, наверное, и выжил. Отец с матерью парили под нами. После того, как прилетел стазис, я еще чувствовал их, чувствовал и когда мы погружались во тьму. Они успокаивали нас, помнишь? Пытались бороться, пытались спасти нас...
Иногда я думаю, что я выжил, потому что не стал бороться, а они умерли, потому что потратили лишние силы, пытаясь противостоять проклятому колдуну.
Нет, я не хочу спать. Я боюсь спать. Смешно, да? Теперь я боюсь темноты и боюсь засыпать, потому что ночью я снова оказываюсь там, под тысячами тонн скалы и задыхаюсь, бьюсь, не могу вырваться. Кто бы знал, что взрослый дракон может вести себя, как истеричка? Мне очень стыдно, но я поэтому и напиваюсь, чтобы отключиться и спать без снов...
Не надо меня жалеть, я не маленький. Ну хорошо, пусть для тебя я всегда малыш, но я тебе шею сверну, если ты еще при ком это повторишь. Да, брат, я тоже тебя люблю. Знаешь, а пойдем наверх, а? Как в детстве, посмотрим на Город на закате?
Двое очень похожих красноволосых мужчин сидят на скате крыши второго этажа дворца. Только один крепкий, с длинными волосами, завязанными в узел. Другой исхудавший, с неровно отрастающими короткими волосами. Черты лица его немного мягче, чем у старшего, а кожа отливает не перламутром, а золотом. Присмотревшись, можно заметить и другие отличия — в волосы старшего вплетен амулет, напоминающий ключ, а тело их покрыто едва видными отличающимися узорами, которые не проступают в свете солнца, зато ночью, напитанные солнечной энергией, мягко, чуть заметно светятся.
Небо светится синевой и пурпуром, огромное солнце дрожит в вечернем мареве, опускаясь за горизонт. Дворец расположен на возвышении, и Белый город, окрашенный закатом в нежно-розовый цвет ручейками улиц уходит вниз, светится огоньками в длинных и густых синих тенях между домами, гудит многоголосым Базаром, звучит вечерними молитвами в храмах богов. Они молчат и смотрят, словно подпитываясь желанием жить от тех мальчишек, которыми они когда-то были, и которые приходили сюда с мамой почти каждый вечер провожать солнце.
Младший внезапно закрывает лицо руками и трясется от горьких рыданий, всхлипывая и шмыгая носом, как в детстве. Старший, ничего не говоря, обнимает его. В глазах его тоже стоят слезы. Сейчас можно, ведь никто не увидит, как они оплакивают родителей.
-Как мы будем теперь жить, брат? Без всех них? И зачем, почему я выжил, а они — нет?
Самое забавное, что я даже не помню, как улетал с места заключения. Помню ощущение безумной легкости, я тогда еще подумал, что я наконец-то умер.
Я не помню, куда и сколько я летел. Помню, что очнулся в хижине в горах. В этой хижине жили старик и две его дочери. Старика зовут Михайлис. Он охотник, отшельник. Потом я узнал, что они нашли меня, лысого, истощенного, всего измазанного кровью, среди остатков их скудного стада из трех козочек. Добрые люди не поняли, кто я такой, подумали, что на коз напали волки, и разорвали их, а откуда взялся я — непонятно.
Я был так слаб, что почти не мог шевелиться. Старик каждый день уходил на охоту, но часто возвращался ни с чем. Иногда с ним уходила старшая из сестер, а младшая хлопотала по хозяйству. Я наблюдал за ней, и за ее сестрой, и за их отцом, когда они возвращались. Если мясо добыть не получалось, мы ели овощную похлебку и их домашний хлеб. Точнее, сначала они кормили меня, а потом уже ели сами. Удивительные люди.
Старшую сестру зовут Таисия, а младшую Лори. Младшая красавица, каких поискать. Я часто заглядывался на нее даже в том состоянии, так хороша она. Золотистая кожа, темные блестящие волосы, пухлые губки, бровки вразлет...
Старшая некрасива, а лицо ее с одной стороны обезображено давнишней встречей с горным леопардом. У нее мягкие русые волосы и строгие голубые глаза. Она широка в кости, но спину всегда держит прямо, как будто и не стесняется своего увечья. Все-таки какое счастье, что у нас настолько отличается регенерация и шрамы рассасываются без следа!
Я был все еще слаб, и практически не мог двигаться. В глазах иногда начинала стучать темнота, и мне хотелось перекинуться и попробовать их крови. Видят Боги, чего мне стоило подавлять дракона. Ты знаешь, Нори-эн, как подавляет человека голод, ты ведь сам через это прошел. Иногда мне казалось, что я трачу последние крохи энергии на то, чтобы обуздать его.
Их домик небольшой, одноэтажный, с белыми мазаными стенами и голубыми наличниками на окнах. Внутри кухонька и две комнатки. Старый Михайлис уступил мне свою комнату, а сам расположился на кухне. Мы почти не разговаривали, я не мог, только сипел, а обитатели домика сами по себе были не очень разговорчивы.
Внутри всегда тепло, и топится печка, но мне все равно было недостаточно тепла! Я все время мерз, иногда не мог двинуться от судорог. Тело пыталось восстановиться, но ему не хватало пищи, хотя я ел больше, чем мои хозяева втроем. Но ведь надо было накормить голодного дракона, а для него это была капля в море. Меня иногда выводили на солнышко, и я сидел, укутанный в несколько одеял, и грелся. От невозможности восстановиться мне все время было холодно, и я трясся, пока не свалился в лихорадке.
Той ночью меня бросало то в жар, то в холод. Старый Михайлис ушел вниз, в селение, за целителем, а девушки следили за мной. Через несколько часов пришел целитель, осмотрел меня, и я услышал, как он что-то взволнованно говорит старику. В меня влили какое-то лекарство, и я наконец-то заснул.
Проснулся я весь в поту, стуча зубами от холода. Я пытался позвать на помощь и не смог издать ни звука. Упал на подушку, закрыл глаза и вдруг почувствовал теплые руки на лбу. Это Таисия. Она обтерла меня, приговаривая "Потерпи, я знаю, что тебе холодно, сейчас пройдет", переодела в сухое белье, и мне сразу стало теплее. Помогла дойти до уборной, потому что я не мог себе позволить, чтобы хрупкие женщины выносили за мной, если я в сознании. Путь до уборной и обратно отнял все мои силы, я буквально висел на ней, пока мы доползли до моей постели. Она перестелила ее, усадив меня на стул. Я наблюдал за ней и остро ощущал свою слабость, и то, что мне нечем отблагодарить этих людей.
Меня снова начинает трясти. Она укладывает меня в постель, укрывает одеялами, приносит завернутый в ткань нагретый кирпич, чтобы укрыть ноги. Мне холодно, и она поит меня горячим молоком, которое немного убавляет дрожь. Мне кажется, что я умираю от холода, и тут она поднимает одеяла и ложится ко мне, прижимается и говорит "Тихо, тихо, сейчас станет лучше". Не сразу я понимаю, что она так греет меня. Я лежу на спине, а она, обхватив меня руками и ногами — сбоку, и я чувствую, как бьется ее сердце. Тело у нее горячее, как солнце, и дрожь почти уходит. Я засыпаю, а когда просыпаюсь, ее уже нет рядом. Сестры вдвоем уходят на охоту. Старик смотрит на меня и качает головой, но ничего не говорит.
Когда Энтери рассказывает о девушке, на его губах появляется странная, немного виноватая и удивленная улыбка, он качает головой, стучит пальцами по крыше.
— Знаешь, Нори, я, лежа рядом с ней, вспоминал маму. Помнишь, когда мы болели или пугались по ночам, она приходила к нам, ложилась рядом, обнимала, рассказывала смешные истории? Вот и рядом с ней я чувствовал себя, как рядом с мамой. Безопасно. Мне не снились кошмары.
С этого дня я пошел на поправку. Уже мог сам садиться, есть. Иногда я смотрел на свои руки — они были похожи на руки мертвеца, кожа, кости, белые жилы и голубые вены. Представляю, как устрашающе выглядело мое лицо.
Таисия так же приходила ко мне ночью, грела меня. Я не чувствовал запаха желания или какого-то возбуждения от нее, только тревоги за меня. Мне было неловко от такой заботы, но ее тепло — единственное, что не давало мне замерзнуть ночью. Помнится, учитель рассказывал нам про древних, которые, чтобы продлить себе жизнь, обкладывали себя на ночь юными девственницами. Я тогда не понимал и хихикал вместе со всеми, а сейчас понимаю. Мне кажется, что она щедро делилась со мной своей жизненной энергией, и я не мог от этого отказаться. Хотя моя гордость страдала, и мне казалось, что я не имею права пользоваться ей, что это некрасиво. Сейчас я понимаю, что мне было неловко, что я, такой большой и сильный, так сильно завишу от доброй воли этой странной девушки и от тепла ее тела.
