Полукровка

Глава 18 После обеда все разошлись по своим комнатам. Урджин и Эста отправились в домик за резиденцией. Это было одноэтажное строение, отделанное деревом изнутри. Небольшая гостиная, застланная ковром, с камином и баром занимала центральную часть дома. Из нее можно было попасть во все оставшиеся четыре комнаты, одна из которых являлась гардеробной. Спальня Урджина была самой большой из всех. Эста специально выбрала ее, посчитав, что Урджину понравится резная мебель, обтянутая зеленым с набивным рисунком шелком. Два кресла и софа визуально разделяли комнату на две части. Перед ними лежал песочного цвета шерстяной ковер, на котором стоял круглый кофейный столик, за ними — большая двуспальная кровать с полупрозрачным балдахином, украшенным все тем же набивным рисунком. Именно в одном из этих кресел вчера сидел Урджин, а на этой кровати они всю ночь занимались тем, что Эсте хотелось бы назвать словом "любовь". Они расстались в гостиной. Не проронив ни слова, Урджин направился в свою комнату. Эста почувствовала его напряжение, но определить причину такого состояния была не в силах. Урджин даже не заметил, как оказался в своей спальне один. Погруженный в собственные мысли, постоянно овеваемый холодом плохого предчувствия, он не обратил внимания, как потерял Эсту из виду. Урджин огляделся. Помедлив еще минуту, он покинул комнату и пошел к ней. На стук в ее дверь никто не ответил, и он вошел без приглашения. Это был первый раз, когда он оказался в ее комнате. Маленькое светлое помещение, столик и два стула, такой же песочный ковер и низкая кровать, на которой им двоим было бы слишком тесно. Урджин уже привык к подобному минимализму со стороны своей супруги, однако в этой комнате все было на своих местах, а что-то еще казалось бы лишним. Небольшие вазы со свежими цветами стояли вдоль противоположной от кровати стены, на которой висели подставки для знакомых ему керитских мечей. Эста принимала душ, когда дверь в ванную открылась, и в нее вошел Урджин. Она замерла на месте от неожиданности. Урджин начал раздеваться, и, скинув последнее из одежды, залез к ней в душевую кабину. Он встал под струю воды и попытался распутать влажные волосы, заплетенные в косу. — Давай, я помогу тебе, — предложила Эста и потянула руки к его волосам. — Я всегда знала, что доннарийцы традиционно носят длинные волосы, заплетенные в высокую косу. Мне только было интересно: ты причесываешь себя сам или это делают другие? — Теперь ты знаешь ответ на этот вопрос. Эста засмеялась. — Да, ты очень ловко заплетаешь волосы. Он ничего не ответил, и тогда Эста спросила напрямик. — Урджин, ты ничего не хочешь мне сказать? — А ты? — Что ты имеешь в виду? — не поняла Эста. Урджину хотелось, чтобы она рассказала ему о том дне, когда в спешке покидала Доннару. Что мучило ее тогда, и что не дает ей покоя сейчас? Безотчетное желание разделить с ней все ее переживания, проникнуть в самые потаенные уголки ее сознания терзало его. Он не думал об этом, как о чем-то плохом. Он принял решение вообще об этом не думать. — Ничего, малыш. Эста налила в ладони шампунь и принялась втирать в его светлые волосы мужа. Легкими движениями она массировала кожу его головы в надежде снять хоть часть того напряжения, что исходило от него. — Мне нравится, как ты моешь мою голову. Это очень приятно. — У тебя красивые волосы, Урджин. Откуда такой необычный пепельный оттенок? — От отца. Говорят, что это оттенок императорской крови. — А Клермонт? — не задумываясь, выпалила Эста. — Она красит волосы, — тут же ответил он. Эста скользнула намыленными руками вдоль его спины, затем обняла и прижалась к нему. — Прости, я не специально... Урджин подставил намыленную голову под воду и смыл с себя пену. Затем повернулся лицом к Эсте и, поцеловав мягкий влажный рот, скользнул рукой промеж ее бедер. — Ты — самое прекрасное, что было в моей жизни, — хриплым голосом прошептал Урджин. Эста невольно втянула в себя воздух. Урджин медленно повернул ее спиной к себе, и, подавшись немного вперед, завладел ее телом. В эти минуты близости Урджин почему-то задумался над тем, что они делают. Он бы тысячу раз хотел назвать их связь "восхитительным сексом". Но только сейчас он реально понял, что в отношениях с ней все его намерения и действия сводятся лишь к одному: доставить наслаждение ей, любым способом, в не зависимости от того, получит он освобождение при этом или нет. Он не хотел любить. Он страшился не просто этого чувства, он боялся признаться в нем ей, к которой несомненно что-то испытывал. Власть над мужчиной, который любит, практически безгранична. От одной улыбки или незначительной ласки он пойдет на все, что угодно. И именно этого Урджин ни в коем случае не мог себе позволить. В это время его руки ласкали нежную грудь, едва поглаживая ладонями острые кончики сосков. Он был в ней, он был с ней, и она отвечала на каждый его толчок тихим вздохом, вбирая чувствительную плоть все глубже и глубже. Он поцеловал ее ушко, и, проведя языком за раковинкой, прикусил мочку. Эста уперлась руками в стену и закричала. Урджин склонился вслед за ней, припав к ее спине, одной рукой он обхватил ее грудь, а вторую положил на лоно, притянув еще ближе к себе и лаская сокровенную плоть. Удовольствие было невыносимым, и в тот момент, когда оргазм накрыл Эсту, Урджин остановился и изогнулся назад, продолжая прижимать ее к себе и увлекая вслед за собой. Она почувствовала, как его тепло изливается в нее. Он держал ее так сильно, как мог, пока судороги не оставили ее тело, и она спокойно не обмякла в его руках. Тогда он повернул ее лицом к себе, и снова поцеловал вожделенный рот. Когда она расслабилась, он опустил голову и закрыл глаза, ощущая всем телом, как их жизненные силы сливаются в одно целое, настолько мощное, что никто бы не смог разорвать эту связь. — Я хотела тебе сказать, Урджин, — вдруг подала голос Эста, — что Аликен с Викешей спасли мне жизнь на Навернии семь лет назад. Я не стану сейчас вспоминать, при каких обстоятельствах это произошло, но мне хочется, чтобы ты знал: они — мои друзья, и я их очень люблю. И еще, я хотела тебе признаться, что после того, как мы занялись этим в первый раз, я стала чувствовать потоки внешней энергии. Ты и есть мой "ключ", Урджин. Она больше не проронила ни слова, упрекая себя за то, что и так слишком многое открыла ему. Она не знала, что ждет их впереди, но почему-то потребность доверить ему хоть часть из того, что ее терзает, была слишком острой, чтобы сдерживаться. Она искренне верила, что он не предаст ее, что защитит, несмотря ни на что. Однако вера и уверенность — не одно и то же. И если бы Эста знала, каким важным оказалось для него ее маленькое признание, она бы рассказала ему все. Но она не знала. Эста приняла поток тепла, исходивший от него, за чувство удовлетворения после испытанных минут близости. Урджин снова поцеловал ее и со всей искренностью произнес: — Это чудесная новость, малыш. И мне приятно, что "ключом" оказался имеено я. Почему ты сразу не призналась? — Я испугалась вначале. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к этому новому ощущению. — Кто-нибудь еще знает? — Назефри и дядя Науб. — А кроме этого, что-нибудь еще изменилось? — Нет, — отрезала Эста, — больше ничего. — А экран, который ты создала на Навернии? — У меня нет ощущения, что это была я. — Больше некому, малыш. Это ты. Думаю, нам следует потренировать тебя, возможно, тогда эта способность станет контролируемой. — Хорошо, но сейчас мне нужно привести себя в порядок и проведать дядю. — Могу я пойти с тобой? — Если будешь вести себя хорошо, можешь, — засмеялась Эста и укусила его за ухо. — Мое поведение от меня не зависит, малыш. Если ты будешь продолжать играть со мной, я смогу повторить все это даже в одном из коридоров твоей резиденции. И поверь, опасность быть пойманными нисколько меня не страшит. — Неужели в моей власти совратить тебя прилюдно? — Как это ни прискорбно, но "да". А теперь я хочу вымыть тебя. — Что? — Я хочу вымыть тебя, и ты не будешь сопротивляться. — Но это же... — Что? Не прилично? Бесстыдно? Кто устанавливает правила? Он намылил ладони и скользнул одной из них между ее ног. Она только и смогла, что повиснуть на его плечах, спрятав лицо на его шее. — Я видел тебя ногой, я целовал все твое тело, я помню каждый его изгиб и я хочу за ним поухаживать. Что в этом плохого? Он намылил ее плечи, спину, аккуратно отстранил от себя и уделил должное внимание груди и животу. — Я тебе честно признаюсь, что еще никогда этого не делал, — заметил Урджин. — Но мне нравиться ухаживать за тобой, так что, наверное, я буду приходить к тебе в душ довольно часто. — Хоть каждый день, — промурлыкала Эста, подняла голову и поцеловала его. — Малыш, это немыслимо. Столько раз в день. Я так долго не выдержу. — Кто решает, что мыслимо, а что нет? "Кто устанавливает правила?" — процитировала она его. — Я измотаю тебя настолько, что ты не сможешь ходить, — ответил Урджин. — Тогда ты станешь носить меня. — А если и у меня не будет сил ходить? — Тогда Доннара провозгласит меня врагом своего народа, — парировала Эста. Урджин рассмеялся, а Эста подумала о том, что ее замечание может стать пророческим. Они шли по длинному коридору в комнату ее дяди. Несмотря на все проблемы, обрушившиеся на их головы, как снежный ком, оба были счастливы. — А, очень рад видеть вас снова, — поприветствовал их Император. — Как ты себя чувствуешь, дядя? Выглядишь ты лучше, чем в нашу последнюю встречу, — сказала Эста и обняла Науба, лежащего на кровати. — Я тоже рад видеть Вас, — спокойно ответил Урджин и поклонился в знак уважения. — Эста, дочка, могу я поговорить с твоим супругом наедине? Сердце Эсты остановилось, однако она знала, что дядя не посмеет открыть ее тайну Урджину. — Как пожелаешь, дядя. Урджин взял ее за руку, ободряюще сжал в своей ладони и, выпустив, улыбнулся. Это не проскользнуло незамеченным мимо Науба. — О чем Вы хотели поговорить со мной? — Это не займет много времени, мой мальчик. Ты можешь присесть на этот стул возле моей кровати. Урджин так и сделал, абсолютно не обратив внимания на фамильярное, возможно даже слишком личное обращение к своей персоне. — Я хотел спросить тебя, как Фуиджи отнесся к идее твоего возвращения на Олманию за своей нареченной? — Не думаю, что этот вопрос должен Вас беспокоить. Эста — моя жена. И я никому не позволю причинить ей вред, в том числе и членам своего семейства. — Значит ли это, что Фуиджи был не доволен? — Он не выказывал особо радужного настроения, — признался Урджин. — Но, и против не был? — Нет. Но я не понимаю, к чему эти вопросы? — У нас на Олмании, когда девушка покидает родной дом вместе с мужем, ее семья снимает с себя ответственность за ее судьбу. Вся забота о девушке ложится на плечи ее избранника. Он — ее опора, защита и семья. Эста не просто ушла из родного дома. Она ушла в чужой для нее мир, где никто, кроме тебя, не сможет ее защитить. Если что-то случится, она не вернется сюда. И не потому, что мы не примем ее здесь, или не будем ждать. Она не вернется, потому что не сможет оскорбить тебя в глазах всего олманского народа, сбежав от никчемного мужа в родной дом. Это наш мир, сынок. И еще одно, Урджин. Эста никогда не выбирала свою судьбу. Чтобы ни случилось, помни об этом. Урджин кивнул в знак того, что понимает, о чем говорит Науб. Он знал, что этим Науб хотел ему что-то сказать, но вот что, Урджин так и не понял. Когда молодой наследник приблизился к двери, чтобы позвать Эсту, Науб, вдруг, резко повернулся к нему и спросил: — Скажи, может ли мужчина отказаться от всего ради женщины? — Смотря, от чего он должен отказаться, — честно ответил Урджин. — Эста тоже сказала, что не сможет. Возможно, она была права... — задумчиво произнес Науб. — А почему Вас это интересует? — Не обращай внимания на бредни старого больного человека, — рассмеялся Науб. — Ну, не стой же, зови мою племянницу сюда. Я уже чувствую, как ей не терпится узнать, о чем мы тут говорили. Науб оказался прав. Эста буквально металась по коридору в ожидании, когда Урджин ее позовет. — Все в порядке? — нервно спросила она. — В полном, — улыбнулся Урджин и взял ее за руку. Эста вошла в комнату, и Науб тут же обратился к ней. — Ты знаешь, что утром ко мне прибегала Назефри? — Нет, дядя. Она ничего не говорила. — Назефри пожаловалась мне, что Стефан без ее дозволения пригласил на Олманию Таини. — Это правда, дядя. Но я не вправе осуждать его решения. С тех пор, как Зафир уехал, он за нее в ответе. — Она уже взрослая, Эста, и сама отвечает за себя. Я понимаю, что ее одиночество, как бельмо на глазу у нашей семьи, однако причины этого кроются в ней самой, а значит, она должна решать, как ей жить с этим. — И ты сказал об этом Назефри? — Пока нет, но собираюсь это сделать сегодня. — Я думаю, она обрадуется твоему решению. — Больше всех обрадуется Стефан, — засмеялся Науб. — Ладно, я рад был увидеть вас двоих. А теперь, пора и мне отдохнуть. Эста обняла дядю, Урджин поклонился, и оба вышли из спальни. — И о чем вы говорили? — спросила Эста у мужа, едва прикрыв дверь за собой. — О тебе, конечно. — И? — Эста вопросительно взметнула одну бровь вверх. — Малыш, ты действительно думаешь, что я все тебе расскажу? Эста ничего не ответила. Развернувшись, она пошла прочь. — Эста, куда ты собралась? — крикнул ей Урджин. — У меня тренировка с Назефри. — И где тебя искать? — В корабельном ангаре, — крикнула она откуда-то издалека и исчезла из поля его зрения.

Глава 19 Урджин зашел за Камилли, и оба они направились в ангар, где на стоянке стояли космические корабли. Они были еще довольно далеко от этого места, когда обоим послышался странный звук, напоминающий треск. По мере их приближения, звук становился отчетливее и громче, и у самого отсека можно было с уверенностью заключить, что это треск мощных электрических разрядов. Когда кузены вошли в огромное просторное помещение с высоким куполом, оказалось, что посмотреть на невиданное зрелище пришли не только они. Среди людей из обслуживающего персонала, которые занимали практически все свободное место на железных парапетах и лестницах, Урджин отчетливо разглядел Стефана и Сафелию, с интересом наблюдавших за тем, что происходит внизу. При виде доннарийцев, люди стали расступаться, и Урджин с братом, упершись в оградительные перила верхнего этажа и перегнувшись через них, увидели, наконец, что происходит. — Никогда бы не подумал, что они способны на такие развлечения, — абсолютно спокойно сказал Урджин. — Мне что-то подсказывает, что они так забавляются не в первый раз, — ответил Камилли. — Я убью ее, — по-прежнему спокойно проговорил Урджин. — Я снесу ей голову. Я выпорю ее так, что она месяц не сможет сидеть. — Я все понял, Урджин, — заверил его Камилли. — Ты можешь больше не продолжать. — Две девушки, четыре меча, и абсолютное отсутствие инстинкта самосохранения — ты тоже это видишь? — поинтересовался Урджин. — Разве тебя это не веселит? — удивился Камилли, у которого, откровенно говоря, сердце ушло в пятки, когда он увидел Назефри среди всех этих молний. Эста и Назефри в это время довольно весело проводили время. Такому способу тренировки их научил учитель, который, безусловно, понимал, что делал. Когда мастерство его учениц достигло определенного уровня, он позволил им "играть" с двумя пульсарами. Постепенно они настолько привыкли к этой "игре", что перестали испытывать постоянное чувство внутреннего напряжения. Этого и добивался их учитель. После подобного "закаливания", они также спокойно отражали лазерные и плазменные разряды. Пульсары свободно перемещались в пространстве, отражаемые гладкой поверхностью каждого из керитских мечей, издавая при этом особый скрежет. Наконец, девушки решили перевести дыхание и резко остановили действо, спрятав мечи и удерживая пульсары в воздухе руками. Несколько движений пальцами, и маленькие голубые шарики растаяли там же, где только что парили, а в ладони каждой из сестер попадали гладкие темные камушки. Девушки смеялись, подшучивая друг над другом, пока Эста, не почувствовав странный холод, не подняла голову вверх и не увидела Урджина, стоящего вместе с Камилли на мостике прямо над ними. Она помахала мужу рукой и улыбнулась, но он ничего не ответил, и резко развернувшись, покинул ангар вместе с кузеном. Эста поняла, чем он недоволен, однако бежать за ним сломя голову, а тем более, объяснять свои действия и оправдываться, не собиралась. Опустив глаза, она пожала плечами и предложила Назефри прогуляться к лесному озеру. Сестра, заметив столь манерный уход, естественно согласилась. Урджин не был зол на нее, вопреки тому, что подобное, как ему казалось, безответственное поведение вполне заслуживало хорошей взбучки. Его волновало нарастающее чувство беспокойства, которое усугублялось мыслями о предсказании Стефана. Назефри. Он знал эту девушку всего несколько дней, но при этом был уверен, что она пожертвует собой ради Эсты, чего бы это ей не стоило. Камилли так же был весьма встревожен происходящим. Влечение к Назефри не позволяло ему отстраниться от данной ситуации. Он не хотел допускать даже мыслей о том, что Стефан может оказаться прав. Урджин с Камилли направились к своему кораблю, который все это время стоял на посадочной платформе резиденции. Им необходимо было многое обсудить, включая политические дела Доннары. Безусловно, для подобных разговоров лучшего места, чем собственный корабль, нельзя было найти. Урджин вошел в зал для совещаний, налил себе кружку кофе и, не успев поднести ее ко рту, почувствовал ледяной холод, сковывающий сердце, затем руки, и, наконец, пальцы. Кружка выскользнула из-под онемевших подушечек и вдребезги разбилась о пол. — Урджин? — позвал взволнованный Камилли. — Эста, — ответил Урджин и в тот же момент выбежал из зала. Эста столкнулась с Урджином на трапе. Он тут же прижал ее к себе. — Урджин, слава Богу, ты здесь! — зашептала она. — Помоги мне, я не знаю что делать. Пожалуйста! Я не знаю... В это же время из-за ее спины показалась не менее взволнованная Назефри, которая буквально ртом хватала окружающий воздух. Камилли понял, что поведение брата чем-то вполне оправдано, а это означало только одно: сплошные неприятности. Назефри подлетела к Камилли, схватила его за руку и потянула вслед за собой. Он не сопротивлялся и даже не пытался что-либо спрашивать. Отойдя от корабля на приличное расстояние, она вдруг развернулась и впилась ему в губы. Камилли онемел от неожиданности, но почувствовав ее податливость под своими руками, только сильнее прижал ее к себе и ответил на ласку. Вдруг она всхлипнула и немного отстранилась от него. — Что случилось, Назефри? — Стефан никогда не ошибался, никогда. А я... Он увидел, как ее большие сияющие глаза наполняются слезами. — Ты не умрешь. Он ведь не пророчил твою смерть, он всего лишь сказал, что тебе грозит опасность. — Не будь наивным. Я знала, что когда-нибудь удача подведет меня, но, честно говоря, не думала, что так скоро. Если Урджин согласится помочь Эсте, и мы все ввяжемся в это дело, поверь, у меня есть все шансы остаться захлебываться в луже. — Я не оставлю тебя и помогу, если понадобиться. Но ты не должна опускать руки и сдаваться на милость судьбе. Не такую девушку я встретил на Навернии среди повстанцев. Слабость не в твоей крови. — А что в моей крови? — спросила она, глядя ему прямо в глаза. — Жизнь, Назефри, в твоей крови течет жизнь. И мне наплевать, что ты поцеловала меня только потому, что решила, что это в последний раз. — Тебе действительно все равно? — удивилась она. — Нет. Но ты целуешь меня с такой страстностью, что я, пожалуй, постараюсь оттянуть момент твоей неминуемой гибели, — засмеялся он. — Чертов доннариец! — закричала Назефри и ткнула его кулачком в грудь. — Олманская бестия! — ответил он и поцеловал ее снова. Урджин ждал, когда Эста соберется с силами и обстоятельно расскажет, что произошло. Для этого ей потребовалось несколько минут. — Урджин, — начала она, — есть один ребенок, мальчик, его зовут Таймо. Он живет в приемной семье на Навернии. Мне только что сообщили, что этот район подвергся зачистке. Я пыталась связаться с родителями Таймо, но это ни к чему не привело. Она замолчала и отвернулась от него, глядя куда-то вдаль. Урджин понял, о чем она его просит. Она хотела полететь туда, в самую гущу событий, чтобы попытаться спасти ребенка, которого, скорее всего, уже нет в живых. — Ты понимаешь, что это своего рода ловушка? — тихо спросил он. — Если кто-то знает, насколько дорог тебе этот ребенок, он вполне может воспользоваться этим и погубить не только тебя, но и этот хрупкий мир между Олманией и Навернией. Жизнь одного малыша или война двух планет, Эста? Он был тысячу раз прав. Но она не могла оставить Таймо. В свои шестнадцать Эста поклялась, что никогда не оставит этого мальчишку. Даже если он мертв, во что она не хотела, да и не могла поверить, она должна найти его тело и похоронить, как подобает. Эста приняла решение. С Урджином или без него, но она полетит туда. И если это ловушка, у нее в рукаве всегда будет один козырь: она не принадлежит к правящему олманскому роду, следовательно, по условиям договора имеет право посещать Навернию в любое время. — А если бы речь шла о твоей сестре, Урджин? Ты бы оставил ее? — Это другое, Эста. Этот ребенок, кто он? — Таймо всего десять лет. По моей вине погибли его родители. Из-за моей глупости он потерял все. Этот камень мне нести вот здесь, — она ударила себя в грудь, — всю мою жизнь. Прости меня, Урджин, но это — мой долг. Она повернулась, чтобы уйти, но он не позволил ей ступить и шагу. — Я не оставлю тебя, — прошептал он, целуя ее в макушку. Четыре слова. Не три, а четыре, но значение этих слов даже сам Урджин до конца еще не смог понять. Он принял это решение не потому, что она его попросила, и не потому, что спасти беззащитного мальчишку было гуманным решением. Просто он почувствовал, что вопреки его желаниям, ее боль нашла пристанище в его существе, и это было невыносимо. И тут впервые мысль о том, что он просто любит ее, посетила Урджина. Любовь — это слово не из его словаря. И сейчас он не хотел признаваться самому себе, что эта маленькая, но далеко не хрупкая женщина одной просьбой способна подвести черту под его собственными убеждениями и заставить наследника Империи и вполне здравомыслящего мужчину по собственной воле нестись неизвестно куда и ради чего, только потому, что это очень важно для нее. — Мы полетим на моем корабле. — Но мой меньше, — возразила Эста, — и в поселении его все знают. — В этом-то и проблема. Я уверен, что это ловушка. И расставлена она специально для тебя. Нет. Мы полетим на моем корабле и возьмем с собой не только небольшой вооруженный отряд, но и эти твои мотоциклы. — Нужно сказать Назефри, что мы летим. — Пусть Назефри останется на Олмании. — Это не в моей власти, Урджин, приказать ей. Кроме того, ее помощь пригодится. Мы часто попадали в переделки вместе, и ни разу не подвели друг друга. — Назефри должна остаться здесь. — Ты ничего не хочешь мне сказать? С чего такое беспокойство о Назефри? Между прочим, она прекрасно может постоять за себя. — Если улетим мы все — это привлечет внимание окружающих, и об этом доложат твоему дяде. Пусть Назефри останется здесь, как гарантия того, что ничего серьезного не произошло. Ведь ты обычно всегда посещаешь Навернию вместе с сестрой? — Ладно, что-то в этом есть. — Что-то рациональное? — Да, Урджин, нечто разумное. Я не рассуждаю долго в таких ситуациях. — Я заметил, малыш. Давай поспешим, ведь для твоего Таймо дорога каждая минута. Новость о том, что она останется в резиденции на Олмании, Назефри восприняла совершенно спокойно. Возможно, на нее подействовали доводы Урджина, но Эста догадывалась, что сестра что-то задумала. Тридцать минут спустя они летели на Навернию. — Почему все пути всегда ведут на эту планету? — спросил Урджин, оставшись наедине с Эстой в зале совещаний своего корабля. — Этот мальчик — наверниец, и его приемные родители тоже навернийцы, — ответила Эста. О том, что я навещаю его, знали считанные люди. — Кто конкретно? — Я, Стефан, Назефри, дядя Науб и Зафир. — И это все? — Ну, возможно, еще советники. — Сколько их на Олмании? — Всего десять. По одному представителю с континента. — Значит, можно утверждать, что вся Олмания знала, куда ты летаешь каждый месяц. Эста ничего не ответила, только глубоко вздохнула. — Мне интересно еще вот что, — продолжал рассуждать Урджин. — Кто покушался на тебя на Доннаре в торговом центре? — Почему все Вы утверждаете, что целью была именно я? Возможно, им нужна была Сафелия? Может это были повстанцы? — На Доннаре нет сопротивления. — Везде есть сопротивление. Даже на Олмании. Думаю, Доннара не стала исключением. — Не стала, пока отец не уничтожил целый поселок мирного населения, предположительно связанный с группой повстанцев. После этого мы уже десять лет ни о ком из них не слышали. — Просто так, взял и уничтожил? — Не просто так, а по одному, транслируя убийства по сети. Он не пощадил никого, ни женщин, ни детей. — О, Господи! — воскликнула Эста и зажала ладонью рот. Урджин подошел к ней, отнял руку от лица и тихо, но вкрадчиво, пояснил: — Я ничего не знал об этом. В это время нас с Камилли не было на Доннаре. Я не имею права судить отца за его поступки, но сам бы я не смог так поступить. Повстанцы ежегодно совершали несколько терактов, в результате которых погибали мирные жители, и дети не были исключением. Отец разобрался с ними их же оружием, и это принесло свои плоды. Я не хочу, чтобы этот поступок ты записала на мой счет. Она посмотрела на него и так же тихо ответила: — Я бы никогда не смогла поверить в то, что это сделал ты. Кто угодно, но только не ты. — Почему? — Ты не такой, как твой отец. Это было видно сразу, как только я впервые мельком увидела тебя на одном из заседаний Межгалактического Совета. — Мы встречались раньше? — Нет, по крайней мере, я приложила к этому все усилия. — Но зачем? — Ты отказался от навязанной малолетней жены. Я знала, что ты был влюблен в Клермонт, и потому не приехал на собственную свадьбу. — Я никогда не любил Клермонт. — Я знаю лишь то, что ты позволяешь мне узнать. Но речь сейчас не об этом. В то время мне было двадцать лет, и ты все еще жил вместе с ней. Я не хотела ранить свое самолюбие еще сильнее, чем это сделал ты. Что бы ты сказал мне? Что сделал? Отвернулся и ушел, или отделался сухой фразой, вроде "приятно познакомиться"? Я ведь была уверенна, что ты не прилетишь за мной в назначенный срок. — Но я прилетел... — Но ты прилетел, — едва слышно повторила она. — Камилли с Сафелией в тот день видели тебя и Назефри. — Когда? — Во время приема они вышли прогуляться и застали твое возвращение. Камилли сказал, что тебе было плохо. — Да, я попала в энергетическую ловушку. Боль была жуткая, но Стефан довольно быстро исправил положение. — А если бы он не сумел? — Скорее всего, в тот день ты бы освободился от своих оков и стал вдовцом, — усмехнулась Эста. — И как ты себя чувствовала, когда вышла с братом ко мне? — Врач накачал меня чем-то, так что я вообще ничего не чувствовала, да и соображала, если честно, тоже с трудом. — Однако осадить Сафелию все же сумела. — Сама не знаю, как у меня это получилось. Наверное, ненависть к тебе и всему, что с тобой связано, ненадолго просветлила мой разум. — Ты и сейчас меня ненавидишь? — Глупый вопрос, Урджин. А ты сам как считаешь? — Думаю, что ты до сих пор ненавидишь все, что со мной связано, а меня так и не простила за прошлое. — Нет, не простила. Однако, утверждать, что я ненавижу все, что с тобой связано, я бы не стала. Мне нравятся Сафелия и Камилли, и твоя мать. Твоя родная планета просто великолепна. В обычаях я пока не сильна, но это не столь важно. — А мой отец? — Не буду врать, тебе, Урджин, но твой отец слишком надменная и расчетливая личность, чтобы кому-то нравиться. Странно видеть рядом с ним такую женщину, как твоя мать. Мне искренне ее жаль. Я бы не хотела прожить всю свою жизнь вот так. — А как бы ты хотела ее прожить? — Так, чтобы быть уверенной в завтрашнем дне, чтобы знать, что мои дети в безопасности и счастливы, чтобы каждый день строить свою судьбу своими руками. Он заметил, что она сказала "мои дети", а не "наши", и что она и словом не обмолвилась о нем и его роли в ее жизни. Это был хороший дипломатический ответ. Но он хотел услышать нечто другое, что-то более личное и связанное непосредственно с ним. Как она видит их отношения? Что он значит для нее, и какую роль она собирается ему отвести в своей жизни? Сколько еще они будут спать вместе, и стараться обходить стороной любые вопросы об их отношениях? Если бы он знал ответы, по крайней мере, со своей стороны, он бы смог спросить ее об этом напрямик. Но в его голове творилась полная сумятица, а он не был склонен капаться в себе и своих чувствах. — Я заметил, что ты пьешь противозачаточные таблетки, — вдруг сказал он, сам не понимая, как это получилось. — Да, — ответила она и пожала плечами. — Но ведь ты понимаешь, что рано или поздно нам придется завести детей. — Я пока не готова к этой ответственности. Не сейчас. — Не подумай, что я давлю на тебя, но почему "не сейчас"? — Боишься, что я скоро надоем тебе и потом придется специально тащить меня в постель, чтобы зачать наследников? — в лоб спросила она. Это была пощечина. Он невольно отпрянул от нее и отвернулся. Почему она так сказала? Неужели она сама ожидает того момента, когда страсть погаснет и останется только пустота? Это наверняка случиться, потому что так было всегда до нее, даже с Клермонт. Но почему же тогда так больно об этом слышать? — Не думал, что ты ждешь окончания отношений, — заметил он. — Жизнь научила меня не строить замки на песке. Я забеременею, но только тогда, когда ты к этому будешь готов. — А я, по-твоему, не готов? — Дети навсегда свяжут нас вместе. Не важно, будешь ты со мной или нет, но отцом ты не сможешь перестать быть. И нет ничего хуже, чем смотреть в маленькие лица и сожалеть о чем бы то ни было. — А почему я должен сожалеть? Ты моя жена, естественно, что ты должна родить наследников. — Ты можешь в любой момент расторгнуть наш союз. А потом жениться на другой, и она даст тебе то, чего ты достоин. И снова слова причинили ему боль. Он никогда не думал о разводе. И о другой жене он тоже никогда не думал. Если честно, то за последнее время он вполне свыкся с определенным положением вещей. Она его спутница, и его это вполне устраивало, более того, ему это нравилось. И вот, Эста открыто заявляет, что их брак не является чем-то постоянным, что в любой момент они могут разойтись. Что бы он ни говорил, чего бы не боялся, но он не хотел расставаться с ней, по крайней мере, он этого не планировал. — Что значит "достоин"? — Ну, она будет более подходящей супругой для тебя, чем я. — Что значит "будет"? Ты собралась меня бросить? Я что, уже надоел тебе? — Нет, я не хочу оставлять тебя. Я же сказала, что так можешь поступить только ты. — А ты — нет? Ты никогда не разведешься со мной? — Я никогда не унижу тебя разводом. Так меня воспитали. — Тогда почему ты считаешь, что я могу унизить подобным образом тебя? Она знала ответ на этот вопрос. Видел ли он отражение душевной муки в ее синих глазах? Нет, он переживал собственную боль, и этого не замечала она. — У каждого поступка есть свои причины. Возможно, когда-нибудь и у тебя появиться повод развестись со мной, — ответила она. Он посмотрел на нее и, абсолютно ничего не понимая, покачал головой. — Это у вас национальная черта: говорить загадками? — А что, есть прецеденты? — Да, и довольно много. — Какие, например? — Твой дядя. Он тоже говорил о вещах, которые мне трудно понять. — Иногда такое случается. — Так ты прекратишь пить свои таблетки? — Пока нет, — покачала головой она. — А когда тогда? — Как только пойму, что ты действительно хочешь от меня детей. Он подошел к ней вплотную. Она отступила на шаг назад. Он снова приблизился к ней. Она вновь попятилась, пока не уперлась спиной в стену. — Ты мне скажешь, когда поймешь? — Ты сам об этом узнаешь. — Уверена? — Да, по крайней мере, я так думаю. — Мы скоро прибудем. Пожалуйста, не делай глупостей и держись невдалеке от меня. — Я постараюсь, но обещать не могу. — Как ты думаешь, на сколько от нас отстала Назефри? — Я даю ей минут десять. Хотя... Она также могла выкинуть нечто более оригинальное. — Например? — Остаться дома, — вздохнула Эста.