Крылья ветра

— Так не дури, отдай.

— Тогда начнут уродовать подобных мне, сознательно вызывая в мир и уничтожая еще младенцами. Людей станут морить. Плясуньи сделаются выгодным товаром, это тоже неизбежно.

— О чем же мы станем советоваться?

— Кто приедет за бумагами, вот первый вопрос. И откуда. Мне требуется заранее выверить их путь от порта. То ли направятся в обитель Серебряного Света, то ли еще куда.

— А-а, — протянул капитан с насмешкой. — Я-то было решил, ты хочешь помолиться и попросить высших о помощи.

— Открою тебе секрет. Я сам додумался: у высших нет ушей. Бормотание молитвы им — что пена у корабельного носа. Мякина, шелуха, тьфу, как сказала бы малышка Зоэ. Души не словами излагают просьбу, единого надежного пути общения нет. Каждый сам его пробует найти, вслепую. Пляска ничем не хуже пения или молитвы. Жыл бы огонь в душе, а прочее приложится.

— Да ты еретик!

— Для нэрриха и это допустимо при должном навыке фехтования. Учти на будущее.

— Бэто! — рявкнул капитан, не оглядываясь.

Помощник бегом примчался от трюмного люка, куда загнал всех, не отосланных на рыбалку — громко учитывать припас и не иметь даже призрачной возможности услышать опасный разговор.

— Здесь.

— Постой у дери моей каюты. Дела у нас, тебе...

— ...ясно, — подсказал помощник последнее слово приказа.

Вико рассмеялся, поднялся и побрел, приволакивая правую ногу и осторожно опираясь на неё, готовую некстати подломиться. Нэрриха открыл дверь, пропустил капитана и сам шагнул следом, оглянувшись на Бэто, вставшего стоящего на указанном посту — в двух шагах, спиной к каюте.

На большом столе капитан разложил слоями три карты прибрежья и страны, самую подробную разместил верхней. Наклонился, опираясь на локти, и задумчиво уставился в подробный рисунок домиков и троп у самого берега.

— Порт Мара. Яснее ясного наконец-то, почему именно тебя наняли. Всякий бы хапнул записи без рассуждений. Окромя тебя, я за тридцать лет на 'Гарде' еще четверых доставлял, кого людьми не числю. Рослый рыжий любит денежки. Старый толстый всюду примечает заговоры, даже комаров считает доносчиками. Молодой смуглый так любит себя, что и не передать. Эти хапнули бы сундук и не пожалели нас. Они бы любой свой долг перед Башней ей же и простили. Ты иной, неумный, забиваешь башку мыслишками о чести и душе... Ну, еще есть Оллэ, толковый он, вроде тебя. Или — был?

— Оллэ из нас стерйший. Пока что в его отношении, увы, я склонен полагать второе, он... был. Увы. Такие черные долетели вести, — вздохнул Ноттэ, прочертил пальцем линию на карте. — Прямой путь к патору вдоль берега и далее мимо военного порта короны, вплотную. Долго и приметно.

— Мара — тот еще узелок. Пойди развяжи... А если лодкой через речное устье и на эту дорогу, глянь. Аккурат до обители Искупления в два дня, не щадя коней. Или сюда, главным торговым к югу: людно, шумно, аккурат сойдет при твоем неумении резать без разбора.

Вико остро глянул на нэрриха и снова уткнулся в карту. Его ведь спросили, куда двинутся гранды, а вовсе не как сбежать из порта самому нэрриха...

— Ненадежно. Столицу исключаю, там прятать тайны — то же, что на площади пересказывать их в крик и надеяться, что все заткнули уши.

— Тогда перевал, — Вико тяжело вздохнул. — Я бы первой указал каменную тропу, выбирай ты дорогу себе. Но не стану: она — смерть. Теснины, скалы, просматривается все, если загодя позаботиться о пригляде. Поранят тебя да скрутят, и все дела. Бери дневники и прямо теперь — в лодку. Деру дать иной раз не во вред.

— Ты забываешь, что есть еще и Зоэ. Я попался, обзавелся на какое-то время якорем, дав слово вернуться. Она не жжет лампаду у окна, но я ощущаю её взгляд, разыскивающий парус на горизонте. Уже который день — вроде нитки, под лопаткой дергает, тянет. Если что, ты уж...

— Когда виноград позднего сбора повезут в давильни, 'Гарда' направится к Серой Чайке, и это самый крайний срок для закладки нужного курса, слово капитана.

— Спасибо.

Ноттэ помолчал, еще раз прощупывая пальцами тропки и большие дороги, черными нитками расползающиеся от узелка-порта. Он живет достаточно давно, чтобы щупать бумагу — а мысленно прослеживать путь по памяти, видеть его в точных, мелких подробностях. Каменная тропа опасна, капитан не приуменьшает угрозу. От следа пера, имеющего тонкость волоса, веет безнадежностью. Теперь, когда люди знают порох и освоили взрывное дело, горы сделались ловушкой. Справа пропасть, слева — склон, толпы любопытствующих валунов клонятся над бездной, готовые скатиться и познакомиться с путником, шепни он хоть что в полголоса.

— Мы должны войти в порт на закате, устроишь?

— Несложное дело. Иди, отдохни.

Нэрриха кивнул. Прошел к себе, прихватив ларец. Снова стал перечитывать дневники, решительно вырывая наиболее опасные листки и внося пометки на полях. 'Изъято мною' — и подпись... Трудно лгать умным, толковым людям. Конечно же, он не втравит в дело капитана и его команду. Просто потому, что это бессмысленно. Само собой, он не передаст записи в полном их виде, людям не следует знать того, что превыше их разумения. Бессмертие — пустой звук, фальшивая приманка на крюке злого рока. Оно ослепляет властных, жадных. Лишает последних крох рассудка. Нельзя нарушать порядок вещей, заведенный от начала времен.

Зачем обретают бытие нэрриха? Даже им самим неведом однозначный ответ. Выбрав удобный вариант, — 'Чтобы жил я' — маджестик и его паторы могут натворить непоправимое. Учитель однажды сказал: никто не ведает, что станется с ветром, если срезать все его пряди и не дать отрасти новым. Может, повиснет на волоске само бытие рода людского.

Однажды, если верить легендам, смертные возомнили себя богами. Иные люди иного времени. Они остригли водяную бороду... Их земли теперь лежат глубоко на дне морском. Их дела забыты, и даже полное имя народа не уцелело после страшной расплаты по последнему счету.

— Меня назначили мертвым сразу, при найме, — зло бросил Ноттэ, вырывая еще один листок. — Шваль, до чего заигрались! Меня — мертвым. Должны знать, чем заканчиваются подобные игры. Убивая меня, мечтать о бессмертии? Они не в уме... Плохо, очень плохо. Безумцы опасны вдвойне. Отдам я бумаги или нет, все решено. Надеюсь, Вико поостережется лезть в дело. Он не мог не понять, я искал не пути движения людей Башни, а способ самому спастись из Мары. И он прав: в горы я могу полезть только в крайности. О чем я думал, соглашаясь прибыть в этот порт? Мальчишка. Самоуверенный надутый нэрриха.

Он сгреб листки, бросил в миску на столе, поджег и проследил, чтобы не уцелел ни единый клок. Вышел на палубу, перевернул миску. Черные бабочки сожженной бумаги запорхали по ветру, сели на воду за кормой. Моряки молча проводили их взглядом и вернулись к своим делам. Ноттэ закрыл дверь и по привычке лег на пол, слушать воду и отдыхать. Теперь он один во всем свете знал содержимое записей Борхэ, нанесенных на сожженные листки старым, полузабытым шифром.

'Мне осталось немного, и если не получу пополнение раха, я обречен. Они обещали прислать в погоню мальчишку первого круга. Недоучку, годного для моих проверок и свежестью среза пряди силы, и неопытностью в драке. Я отберу у него раха, стану непобедим. И тогда назначу цену на флакон жизни для избранных.'

Эти записи Ноттээ не сжег в отличие от описания принципов 'конденсации раха'. В браваде Борхэ, в его нелепых утверждениях, заполняющих несожженные листки — лишь самоуверенность и самообман. И доказательство подлости со стороны Башни: Ноттэ уж точно не мальчишка первого круга, он обладает опытом, на его пути давно стараются не вставать, сполна изучив обманчивость невысокого роста и почти хрупкого сложения сына заката... так он сам себя назвал однажды.

Выбрав для преследования Ноттэ, Башня нарушила договор с Борхэ: преследователь был отослан не подставляться под удар, но именно убить.

Ноттэ оскалился от злости. Ему пообещали в оплату дар, дорогой для души, а не кошеля — допуск в старые архивы, к дневникам учителя. Нэрриха не знал, что те записи уцелели, их обнаружение показалось чудом, добрым знаком. На поверку же стало — обманом. Тот, кого полвека нет в мире, не даст ответов из могилы. Горечь копится, отравляет. Бередит старую рану. Учитель обладал красивой сложной душой, он повторял не раз: ответы внутри тебя, не ищи их вовне. Словно знал, что однажды желание получать ответы будет кем-то сочтено слабостью и использовано...

Вечер лег на воду розовый, приглушенный слоями облаков и занавесями тумана. Паруса перламутрово светились, они ловили не только западный ветер, но и закат, уподобляясь вялым, складчатым лепесткам огромной розы. Слабый ветерок не мог наполнить их жизнью, заставить гудеть, и закат путался в складках, рыже-багряных, словно роза уже увяла, не найдя питания в затхлой воде гавани...

Гранд не пожелал ждать на берегу. Три лодки подошли к 'Гарде', встали клином. Пожилой человек в багряном плаще поднялся на борт, не удостоив взглядом капитана Вико и его команду. Указал пальцем на сундук, затем на свою лодку, требуя немедленной погрузки. Смерил взглядом нэрриха, презрительно кривя губы и готовя отговорку. Если понадобится.

— У вас нет того, что было мне обещано, — ровным тоном предположил Ноттэ, положив ладонь на рукоять кинжала. Подхватил сверток с эстоком и дагой. — Башня попала в должники, к тому же допустив ложь? Это было бы неприлично, но я предусмотрел неловкое положение и заранее исправил его. Содержимое сундука лишено важной части, это делает наш договор ничтожным. Итак, договор нарушен обеими сторонами, следовательно, он утратил силу. Плата не будет испрошена мною, сыном заката.

— Какого черта...

— Не богохульствуйте всуе. Пепел не расцветет словами, отданными огню и морю. Но я изложил на бумаге то, что касается плаванья. С чем откланиваюсь.

Сундук уже переместили на лодку. Гранд поморщился, принял исписанные листки, свернутые в кольцо и перевязанные лентой. Забрал такие же у капитана и Бэто. Жестом приказал личному сэрвэду, и тот выверенным движением извлек из складок плаща приказ. Вручил капитану Вико. Значит, 'Гарду' отправляли в путь немедленно, исключая сплетни. Личный секретарь гранда оставался на люгере пассажиром, чтобы допросить команду и составить полный отчет.

Всё пока что укладывается в рамки ожиданий. Ноттэ шагнул к борту, спрыгнул в лодку гранда, прошел её до кормы, прыгнул на соседнюю, вымерял шагами её длину, снова поднялся на край борта, оттолкнулся сильнее и прыгнул на воду.

Берег близок и достижим для опытного нэрриха, спешащего покинуть порт. Ноттэ прыгал с волны на волну. С каждым рывком приходила мысль.

Он сказал капитану, что намерен преследовать гранда Башни. Он указал путь, удаленный от моря. Зачем? В надежде унять пыл Вико, упрямого сверх меры.

Капитан заявил вслух, что ничего не должен, что жизнь оплачена брошенной веревкой... Но кто верит порядочным людям, когда они состязаются в благородстве?

Последний шаг по воде — седьмой — утопил Ноттэ выше колена, пришлось некрасиво падать вперед, цепляясь за доски пирса. Нэрриха подтянулся, поправил мокрую рубаху и только затем шагнул прочь, снова ощущая себя свободным и бесприютным, как ветер. Пойманным и обманутым, как... как нэрриха.

Ноттэ усмехнулся и поправил себя: он опытен, он ловко вывернулся из ловушки и... следует в пасть нового капкана. Однозначно он уверен лишь в одном: здесь, прямо на берегу, брать не станут. Море слишком огромно, пойди выуди ныряльщика. Если бы не 'Гарда' за спиной, если бы не Зоэ на острове — он бы нырнул. И ну её, эту гордость!

Можно жить в стороне от суетных людских дел. Тогда не тронут, не нарушат покой размышлений: просто забудут о тебе, и довольно скоро. Но есть ли смысл в самообмане? В какой-то момент надо признать, что твои вопросы не множатся в тишине. А тебе, оказывается, давно уже нравится не только искать ответы, но и копить вопросы, добавляя новые в непосильную груду, на грядущее обдумывание...

Припортовые улочки давно избавились от бликов заката, в их узких руслах преет ночь без лунных отсветов и фонарных бликов. Гниловатые доски настилов не скрипят под мягким башмаком. Беззвучное дыхание не нарушает тишину. В тумане копошатся лишь посторонние отзвуки: кошачий мяв у кучи с рыбьей требухой, пьяное пение-бормотание за дверьми дешевых гостерий, хруст перетираемого конскими зубами ячменя, скрип флюгеров...

Нэрриха ощутил себя плывущим в настое лживого покоя, опасном, как прибрежная вода, где всякая рыба — на виду, хотя сама и не осознает уязвимости. Он — знает, потому спешит и петляет, путает след. Проверяет, нет ли близкой погони.

Впервые за много лет Ноттэ ощутил себя дичью, это подзабытое с ранних кругов опыта чувство угнетало. Нет в нынешнем взрослом Ноттэ прежнего юношеского азарта, упоения силой или удачливостью, детской уверенности в правоте. Только глухое раздражение, болезненно скребущее душу: ты пообещал Зоэ защиту, а сам попался в ловушку и уже не властен над собственной судьбой. Впрочем, страх смерти — это слишком человеческое. Чужое. Страх боли ближе и понятнее, но даже он куда как слаб в сравнении с возмущением. И гордостью, конечно же. Именно она, — кому же еще такое под силу — толкнула на путь самонадеянности. Посоветовала войти в порт Мара на люгере, глянуть остро и насмешливо в глаза гранду и, поселив там страх, пересечь темную гладь воды, чтобы сгинуть в ночи. Раствориться призраком на виду у наблюдателей, а их вокруг — немало...

— Мальчишка, — Ноттэ еще раз шепотом отругал себя.

Было стыдно, впервые в жизни собственная бравада выглядела не величественно, а всего лишь глупо. Зоэ осталась на острове и ждет. Маленькая, беззащитная. Для неё происходящее — не игра, хотя некоторые лезут в герои, дразнят смерть. Да ладно бы смерть! Зная так много важного, следует опасаться скорее уж — жизни. У грандов в Башне есть спокойные опытные люди, умеющие спрашивать нудно, ужасно нудно и больно. Однажды он испытал это на себе и зарекся повторять.

Мара — худший из портов этого берега с точки зрения бегства. Городишко прижат к невысоким горам, частыми засухами лишен виноградников, очищен от зеленой корки больших и малых лесов. Здесь — только камень, домики в один ярус с плоскими крышами, огородики ничтожных размеров, глубокие колодцы с солоноватой водой. Межевые ограды целиком состоят из камня, выбранного из плодородной почвы усердным трудом многих поколений... Городок и порт ограничены и просты настолько, что любой запутанный след выведет в конце концов в одно из трех-четырех узких, неминуемых мест. То ли дело южная Парада, лежащая в трех сотнях лиг отсюда. Мечта для беглеца. там лабиринты пещер, путаница нищих припортовых трущеб, леса, настоящие горы, способные скрыть надолго... Увы, гранд еще весной настоял на Маре, и нэрриха не возразил, не заметил расставленной впрок ловушки. Он еще не знал, что именно прочтет в дневниках Борхэ. И — оказался здесь. Заметный, как единственное дерево в голой степи. Как выбраться? Какую тропу предпочесть? Именно неприметные обходные пути старался вспомнить Ноттэ, рассматривая карту тогда, в капитанской каюте. Сразу счел перекрытым и наиболее опасным направление на север, в сторону главных владений Башни. Отказался от идеи спрятаться в горах: каменные осыпи востока непредсказуемы. Не отсидеться и в порту: он может патрулироваться плотно, старательно. Капитан, пожалуй, и это понял, потому осторожно намекнул на переправу и южную дорогу к столице. Там, за рекой — пологий берег. Отшатнувшиеся от моря скалы уступают место долине, россыпи поселков, лесочкам и даже озеру...