Шанс? Часть3

Запальной шнур это своя отдельная история. С ним мучились не меньше чем с ядром. Вымочил в селитре тонкий льняной шнурочек. Думал, будет гореть. Он и горел. Один сантиметр шнура сгорал в среднем за три с половиной минуты. Правильней будет сказать, что шнур медленно тлел. Фитиль. Понятное дело для подрыва ядер требовалось нечто другое, со скоростью горения большей раз в триста. Детские воспоминания из фильмов о советских диверсантах подсказали, что в бикфордовом шнуре внутри горит порох. Что-то такое плел опытный диверсант молодой подпольщице в редкие минуты свиданий. И такими рассказами завоевал ее сердце.

Стало понятно, что на шнур нужно нанести порох, тогда будет гореть быстрее. Развели немного пороховой мякоти в крепкой водке до состояния киселя. Не хотела в воде размешиваться, сразу комками бралась. А в самогонке двойной перегонки удавалось получить гомогенную среду. Намочили шнур. Теперь лишнее нужно отжать. Пробную партию отжимали пальцами, протягивая шнурок по несколько раз. Потом уже провертели конусообразное отверстие в тонкой доске и стали протягивать. Просушили шнур, подожгли. Результат порадовал. Шнур горел от двух до четырех сантиметров в секунду. Как какой шнур. Разброс был слишком большим, но было понятно, что отработка технологии позволит уменьшить разброс.

Напрягало другое. Порох на шнуре не держался. Стоило его слегка потрепать, как большая часть пороха осыпалась, не говоря о том, чтоб из пушки стрельнуть. Тогда стали к разведенному киселю пороховой мякоти добавлять жидкого рыбьего клея. В смысле сваренного из рыбьих отходов. Мочили, протягивали через отверстия все большего диаметра, сушили несколько раз подряд. После того, как нанесли пороховую мякоть на шнур, в поперёк, создавая внешнюю оболочку, наматывали конопляную нитку, закрывающую порох. Для этого слегка переделал свою самокрутку и она с успехом справлялась. В конце смешивали рыбий клей с растертым мелом, мочили шнур и протягивали через более широкое отверстие. Герметизировали внешнюю оболочку. Теоретически можно было развести смолу нефтью и получить практически бикфордов шнур, горящий под водой. Но такая задача не стояла.

В результате этих изысканий получился запальной шнур, которым можно было пульнуть из пушки. Если это сделать с умом.

Для того чтоб ядро плотно сидело в стволе, на него наматывали конопляную веревку. Несколько оборотов. Эти несколько колец служили уплотнителем между ядром и стволом пушки. Если обычное ядро можно было обматывать не задумываясь, то разрывное ядро нужно было обмотать перпендикулярно условной оси проходящей через запальное отверстие и центр ядра. При этом большая часть запального шнура должна была остаться со стороны отверстия (назовем это спереди), а небольшой остаток оказывался сзади. Соответственно вставлялось ядро в пушку так, чтоб запальное отверстие смотрело наружу. Выстрел поджигал остаток запального шнура, выступающий за уплотнителем и вуаля...

Вследствие всего этого геморроя ядра стали взрываться, но с точки зрения поражающего эффекта... можно было и не мучиться. Дыма много, толку мало. Чаще всего ядро рвало на три, максимум четыре куска. Если попасть в плотно стоящую толпу, двоих— троих выведет из строя. В лучшем случае.

Но в случае абордажа, в первую очередь, важен психологический момент. Испугать, удивить, отвлечь на несколько мгновений, дать первым бойцам ворваться на палубу. Для этого четыре двухкилограммовые гранаты со стаканом пороха внутри, вовремя брошенные за борт, подходили идеально. Да и жалко было потраченных усилий, а тут они легли, как будто для этого все и было задумано.

Отобрал гренадеров — метателей на короткие дистанции. Физические кондиции учитывались в последнюю очередь. Уравновешенность, спокойствие и хладнокровие — вот единственное, что требовалось от кандидата. Тренировались метатели с деревянными чурками, в которых высверливалась дырка на ложку пороха. Единственное, что совпадало с боевым экземпляром, — длина запального шнура. Горел в среднем десять секунд.

Метатель взбегал по лестнице, отсчитывая в уме, — "двадцать один, двадцать два...". На счет — "двадцать семь" (или когда увидит что до взрыва три секунды, шнуры они разные бывают...) он должен бросить так, чтоб граната упала за борт. Только после взрыва всех четырех гранат выскакивать на борт уже со щитом и клинком в руках и вместе с напарником, боевой двойкой, добивать врагов. Стрелки на мачте подсказывают метателям, куда бросать снаряды.

Во время тренировок несколько раз было, что порох воспламенялся, когда чурка еще не перелетела через тын. Но в целом метатели быстро разобрались, когда бросать ядро, ведь задача закинуть метров на двадцать не стояла, от силы на два.

Для потенциальных преследователей, а такие, скорее всего, будут, для семи наших судов были подготовлены семь групп диверсантов. Их задачей будет установка подводной мины на пути следования вражеского корабля, что станет еще одним неприятным сюрпризом для неприятеля.

Подводная мина у меня самой простой конструкции: внутри деревянного бочонка на пятьдесят литров находится тяжелый двадцатилитровый железный бочонок с достаточно толстыми стенками (1 см). В железе проделана небольшая дырочка, через которую внутрь засыпан пуд пороха и в которую вставлен запальной "бикфордов" шнур.

Шнур спиралью крепится к внутренним стенкам деревянного бочонка, а его второй конец привязан к деревянной затычке в верхней крышке бочонка. Длина шнура такова (около 2,5 м), что если вытащить затычку и поджечь шнур, то до пороха в железном бочонке пламя доберется за 55-60 секунд. Как какой шнурок.

Как подвести средь бела дня мину к днищу вражеского судна? Тут мне даже голову ломать не пришлось. Все уже было придумано задолго до моего рождения.

От преследуемой чайки в сторону вражеского корабля направляется узкий быстроходный ялик. В нем диверсионная команда — два гребца и рулевой. В носу ялика надежно установлен и закреплен мощный ростовой щит, прикрывающий гребцов и рулевого от обстрела из луков и больших стационарных арбалетов. Возле рулевого три деревянных пятидесятилитровых бочонка и замотанный в кожу, накрытый крышкой, керамический горшок с тлеющими углями. В первом бочонке мина. Он, трехметровой веревкой, привязан ко второму, пустому бочонку, служащему для мины поплавком. Третий бочонок, это второй поплавок, в который всыпано около пуда камней. Где-то так весит наша мина в воде. Это для симметрии. Поплавки соединяет пятнадцатиметровый канат.

Ялик идет навстречу вражескому судну, забирая чуть вправо. Сблизившись до шестидесяти-семидесяти метров, рулевой вытаскивает затычку, поджигает запальной шнур и забивает затычку обратно. Затем, командует поворот, фиксирует рулевое весло в крайнем левом положении, сбрасывает бочонок с миной, поплавок и выравнивает руль. Гребцы помогают веслами развернуть ялик влево, перпендикулярно движению вражеского корабля и стараются максимально быстро пересечь условную линию его движения. Когда соединяющий бочонки канат подойдет к концу, рулевой выбросит за борт второй поплавок.

Дело сделано. Диверсантам остается унести ноги. От поджога шнура до сброса второго поплавка прошло около двадцати секунд. Нос преследователя вот-вот наткнется на канат соединяющий бочонки. Еще секунд через пятнадцать-двадцать натянувшийся канат и течение воды подтянут поплавки и мину к днищу вражеского корабля и их уже не будет видно с палубы. Они скроются за отрицательным наклоном борта. Если кто-то внимательный и следил за бочонками вместо того, чтоб стараться попасть стрелой в трех придурков, плавающих под носом, то он ничего не успеет сделать. Для наблюдателя этой эпохи произошедшее выглядит, как попытка запутать гребные весла в канатах или сетях между поплавками и тем самым замедлить преследование. Могут отдать команду гребцам пропустить бочонки под веслами.

Через пятнадцать секунд после того, как бочонки прижмет к днищу, все находящиеся на судне услышат тяжелый глухой звук и треск ломающегося дерева. С левого борта из воды поднимется небольшое облако белого дыма, остро пахнущее серой. В большую подводную пробоину неудержимо хлынет морская вода, быстро заполняя свободное пространство.

Что дальше? Будет видно. Скорее всего, все утонут. Именно поэтому сие оружие на самый крайний случай. От него одни убытки. Мы ведь грабители, а не убийцы. А кого ты ограбишь? У немногих выживших нихрена нет. Все тяжелое они поснимали, чтоб не утопнуть. В чайке лишних мест нет. Значит, ножом по горлу и в море. А ля гер, ком, а ля гер...

* * *

В конце травеня мы отправились в поход. Хорошо, что в последние дни перед стартом, Мария ночами требовала к себе полного внимания и отдачи, иначе мысли, — "а все ли предусмотрено, запаковано, загружено" занимали бы меня не только днем.

Иллар привез к нам на хутор свою жену и младшего сына, не захотел оставлять их одних в Черкассах на время нашего похода. Литовское княжество бурлило, купцы приносили вести об осажденных городах, сбежавших в Польшу или Москву князьях. Витовт не ждал у моря погоды, а твердо и последовательно подводил под свою руку нейтральных и изгонял недружественных ему правителей. Венгры поддержали какого-то подольского князя Федора, который резко выступил против Витовта. У последнего по этому поводу возникли проблемы. Он вернулся на север собирать дополнительное войско и Ягайло трусить, чтоб поляки помогли разобраться с подольским князем.

Наш хитросделанный киевский князь строчил письма во все столицы, всем обещал золотые горы, лишь бы его оставили в Киеве. Тот Киев, село — селом, налогов собирают, хватает на то, чтоб с голоду не опухнуть. Но какой сакральный смысл... каждый киевский правитель надеется стать пупом земли и центром, если не вселенной, то Восточной Европы. Причем такие дураки и в 21 веке находятся. Видимо будут находиться и после, аж до скончания Времен...

Пользуясь присутствием тестя в своей хате, очень осторожно вел разговор о запорожских казаках и возможности распространения нашего влияния на эти территории. То, что у атамана там полно родни, это стало понятно на свадьбе. Непонятно какие у них отношения. Во всяком случае, за эти три года о Запорожье от него услышал только тогда, когда плыть туда собрались. По крайней мере, это говорит если не о натянутых отношениях, то о не очень плотных. Естественно, начинал разговор, когда не было рядом лишних ушей, проводя очередную экскурсию по близлежащим ручьям и дамбам и демонстрируя атаману наше разросшееся хозяйство.

Никаких проблем между этими группами казаков не оказалось. Были обширные родственные переплетения, но тесному общению мешало расстояние, и односторонняя проводимость Днепра. То есть, если спуститься на лодке в Запорожье особых проблем не составляло, то обратно подняться в некоторых местах было нереально. Нужно было тащить судно по суше. Учитывая большое количество любителей пограбить как на левом, так и на правом берегах, без подготовки и хорошей компании пускаться в такое путешествие было не разумно.

Торговых интересов между Киевом и Запорожьем, посредниками в которых могли бы стать черкасские казаки (то есть мы), не было никаких. Рыба, зерно, кожгалантерея, домотканое сукно, все это было, как в верхнем, так и в среднем, и в нижнем течении Днепра.

Запорожцам значительно проще и выгодней было доставлять свои товары в устье Днепра, где предприимчивые генуэзцы уже поставили крепость и факторию на месте будущего Очакова. Что для меня было неожиданно, так это то, что черкасские казаки считали запорожцев тупой деревенщиной живущей в медвежьем углу. Воинская слава будет ассоциироваться с Запорожьем значительно позже, после образования Сечи. А сейчас они для черкасских еще не гречкосеи, но постепенно к этому скатываются. В походы не ходят, а если и находятся отчаянные, то уже ни на что не годные. Гибнут глупо и бесславно.

— Муж сестры двоюродной рассказывал, как его сын, племянник мой сгинул... четыре года уж прошло. Собралось их чуть больше сотни, ушли в море на пяти челнах. Никто не вернулся... родичи в Крым ездили с купцами, искали видаков, слухи собирали. Сказывали люди, выследили латиняне казаков, послали на них галеры свои. Те все пять челнов догнали и потопили. Сказывали запорожцы, быстрые те галеры у латинян, любой челн казацкий на море догнать могут. Как мыслишь, твои догонят?

Тягаться большой рыбацкой лодкой (чайкой) в академической гребле с кораблем, столетия затачиваемым на скоростную греблю... это пусть потомки сочиняют небылицы про чудо-чайки. Мне приходилось прикладывать невероятные усилия, чтоб быть уверенным, что мы на этих чудо-корабликах банально не утопнем при любом серьезном волнении.

— Ежели без ветра на море будет, то догонят, а с добрым ветром, наши струги быстрее будут. Но если и догонят, не беда. Нет у них таких пушек, как наши. Издали побьем супостата.

— Хвалилась синица море выпить...

— Головой за слово свое отвечу...

— Что толку с головы твоей, ежели она вместе с другими головами казацкими на дно пойдет... тфу, тфу, тфу, чтоб не накаркать, — суеверный батька трижды сплюнул через левое плечо и выжидательно уставился на меня. Мне оставалось отвести взгляд и скромно молчать. Нет у меня более важной части тела, чтоб второй раз закладываться и рот открывать.

Пауза затягивалась, атаман, задумавшись, молча шагал по тропинке.

— Ежели бы мне три года назад, кто сказал, что я казаков в поход поведу, лишь на твое слово понадеявшись... в глаза бы тому рассмеялся... а вон как оно обернулось... хоть круть, хоть верть ... плохо все. Казаки на твою удачливость надеются. Как дети малые... так они дети и есть. Я, Богдан, давно уже приметил, редко у кого с годами ума прибавляется. Из этих немногих атаманы вырастают. С тобой за один день приключилось, что не со всяким за двадцать лет случается. Но, после этого тебя не поймешь... то дите дитем, то муж опытом богатый. А уж придумки твои... только про Илью-громовержца мне не сказывай, а когда другим мед в уши льешь, в глаза людям не смотри. Лучше в небо глаз свой упри и вещай. Смех у тебя в глазах... будто небылицу детям малым сказываешь и смешно тебе, что все рты свои открыли. И когда бьешься, глаза пустые, а все одно смех там внутри... будто не бой смертный вокруг, а в пятнашки ты с детьми соседскими играть решился. Не я то приметил, другие сказывали. Уже потом и я присмотрелся. Только теперь не видно смеха у тебя в глазах. Думы тебя невеселые мучают, лоб часто морщишь. Думай добре казак... ежели сердце беду чует, прямо кажи, как на духу!

Вот кого бесполезно обманывать, так это тестя моего. Дал Бог человеку детектор... мне ведь лет больше чем ему, а в глаза смотрю и дитем малым себя чувствую...

— Было батьку такое, врать не буду... да и не соврешь тебе, ты любого насквозь видишь. Еще месяц назад сомневался, сможем ли мы с латинянами тягаться. Иногда такая тоска брала, что хотел сжечь ладьи, чтоб соблазна не было и перед товариществом ответ держать, что слово свое порушил. Но как под парусами на Днепре ходили при добром ветре, ладьям и стругам пушки в трюм поставили и оттуда палить стали, поплавки к ним привязали... спокойно у меня на сердце, батьку. Все в руках Божьих, любому гордецу может он послать на голову гром небесный. Но если не будет гнева отца нашего на нас, то дадим отпор супостату и с добычей вернемся.